Ида постояла ещё несколько мгновений, снизу вверх глядя на Мадонну, и наконец, со вздохом опустив глаза, повернулась. Сзади неё, на некотором расстоянии, но всё же достаточно близко, стоял Эдмон, тоже глядя на статую.

— Господи! — несколько непочтительно по отношению к творцу воскликнула Ида, вздрогнув и отпрянув назад.

— Можно просто герцог Дюран, — с улыбкой произнес молодой человек, отступая в сторону и пропуская Иду.

— Почему я почти во всех фразах слышу издевку? — немного резко ответила она, проходя вперед и подбирая полы платья, быстро пошла по проходу.

— Именно в моих словах или в любом разговоре? — Эдмон шёл за ней следом, почему-то стараясь идти с ней в ногу.

— От моего ответа для вас что-то поменяется? — Ида, казалось, не собиралась прекращать этот обмен вопросами.

— Возможно, не так много как вам хотелось бы, мадемуазель Воле, — обворожительно улыбнулся Эдмон.

— Вы могли бы быть прекрасным собеседником, господин герцог, если бы не были столь невыносимы, — трудно было сказать, какое именно чувство девушка вложила в эти слова, поэтому Дюран счел нужным снова улыбнуться и ответить так, как всегда отвечал на подобные высказывания в своей адрес:

— Благодарю.

Ида остановилась на ступеньках церкви и, резко повернувшись к нему, внезапно даже для самой себя, спросила:

— Что вы думаете обо всём этом?

— О чём именно? — переспросил Эдмон, слегка приподнимая бровь и показывая этим, что не понимает не только вопроса, но и его смысла.

— О вере, о Боге, — Ида слегка кивнула на распахнутые двери церкви за его спиной. — Не сочтите за оскорбление, но вы мне не показались человеком, который безоговорочно принимает всё, что навязывает общество.

— Если вы верите в этого, то боги у нас с вами разные, — Эдмон слегка усмехнулся, подумав о том, что впервые высказывает свои убеждения малознакомой женщине настолько откровенно. — В каком-то смысле, мне проще вам ответить «нет, не верю».

Средняя виконтесса Воле взглянула на него с некоторым интересом: ей ещё не приходилось видеть атеистов и говорить с ними, и, честно сказать, она почему-то побаивалась их. Словно поняв её взгляд, Дюран спокойно пояснил:

— Я бы не назвал себя атеистом в том смысле этого слова, в каком его все понимают. Просто в какой-то момент я подумал, что лучший Бог для меня — это я сам.

— Самонадеянно, — проронила Ида и глубокомысленно сжав губы, медленно спустилась по старым ступеням, подбирая платье.

— Ничуть, на мой взгляд. Куда более самонадеянно считать себя праведником в наш век, — Эдмон медленно спустился за ней, держась однако на почтительном расстоянии. В его словах и тоне, которым они были сказаны, девушке послышалась очередная издевка, поэтому она вновь остановилась и, повернувшись к нему, то ли с грустью, то ли с сожалением усмехнулась одним уголком рта. Эдмон в этой усмешке увидел лишь высокомерие.

— Ваши взгляды весьма интересны. Надеюсь, когда-нибудь вы посвятите меня в них, — Ида присела в легком реверансе и добавила: — Была рада поговорить. Всего доброго.

Герцог Дюран изящно кивнул в ответ, не забыв ослепительно улыбнуться, и, не отводя взгляда, проследил за тем, как фигура в синем платье забралась в экипаж, опираясь на руку слуги. В его сторону она больше не взглянула, даже когда устроилась в полумраке кареты. До этого ему приходилось иметь дело лишь с восторженными барышнями, каждая из которых была целиком и полностью дочерью своей изящной эпохи. У виконтессы Воле было качество, которое Эдмон называл про себя презрением к условностям.

От рассуждений по поводу принадлежности его оппонентки к времени, в котором ей довелось родиться, его отвлекли шаги и шелест юбок за спиной. Обернувшись, он увидел Жюли и Моник. Встречаться с этими милыми особами Эдмону отчего-то не хотелось, но спасаться бегством было уже поздно и невежливо, поэтому он приготовился к поединку.

— О, господин Дюран, какая приятная встреча! — защебетала Жюли, когда они подошли ближе, и обе девушки присели в легком реверансе. Эдмон с улыбкой поклонился.

— Как чувствуете себя на новом месте, в «Терре Нуаре»? — спросила Моник, слегка склонив голову набок, улыбаясь и слегка прикрыв глаза, бесстыдно копируя Иду.

— Как и всегда в первое время после переезда, мадемуазель. Немного непривычно, но скоро это пройдет, - улыбнулся Эдмон и быстро, краем глаза взглянул на Иду. Она отвернулась от окна и теперь изучала оборки на подоле столь внимательно, словно могла найти в них ответ на все неразрешимые вопросы бытия.

— А на зиму вы уедете в Париж? Многие уезжают, — продолжила наступление Моник, ободренная его улыбкой.

— Нет, я останусь здесь. Мне нравится это место, да и вряд ли я увижу в столице что-то новое, — Эдмон задумчиво посмотрел вдаль, снова бросив при этом взгляд на Иду. Она так и не повернула головы, предпочитая незаметно наблюдать за происходящим через отражение в стекле.

— Это самое лучшее место, господин Дюран, — несколько кокетливо пропела Жюли, и Ида вздрогнула. Соперничать со старшей сестрой было бы для неё не по силам, но надежда на то, что маркиза де Лондор не станет так рисковать своей репутацией, немного успокоила.

— Я сама очень редко уезжала отсюда надолго. А если и уезжала, то неизменно возвращалась, — продолжала Жюли, тоже устремляя свой взгляд вдаль. — Я не могу без «Виллы Роз». Очень жаль, что отец завещал её Иде.

Как она хладнокровно врала, но как это красиво звучало. Моник, в душе осуждавшая сестру за подобное поведение, все же не могла не восхититься её убедительностью и умением непринужденно вести беседу. Ей самой нужно было ещё многому научиться, чтобы так же спокойно общаться с мужчиной и уж тем более чтобы так ненавязчиво заигрывать с ним.

У Дюрана обе девушки вызывали лишь мысленную усмешку и определенную долю презрения. Несмотря на всю вольность своих взглядов, он продолжал ценить верность в самых банальных её проявлениях и всячески избегал замужних женщин, хотя в списке его побед были и они. Но Жюли так старалась, что не подыграть ей было бы несправедливо.

— Это прекрасно, мадам Лондор. Я надеюсь, мы с вами будем прекрасными соседями, — он улыбнулся самой обаятельной улыбкой, в упор глядя на Жюли. Девушка тоже улыбнулась, кокетливо отводя взгляд, изображая саму простоту и невинность. Легкие порывы ветра красиво перебирали пышные перья на её шляпке и мех темно-шоколадного цвета на накидке. Продолжая улыбаться, Жюли взглянула в сторону кареты, встречая взгляд сестры. Лицо Иды не выражало ни одобрения, ни порицания, ни какой-либо эмоции или чувства.

— Боюсь, наша сестра нас уже заждалась, поэтому мы позволим себе вас покинуть, — Жюли слегка склонила голову, и Моник последовала её примеру.

— Было приятно поговорить с вами, — эти слова Эдмона, вместе с изящным поклоном, были адресованы обеим девушкам, но свой взгляд он решил остановить на старшей.

— Нам тоже, господин Дюран. Надеюсь, мы обязательно встретимся ещё и в очень скором времени, — ответила маркиза Лондор, вновь опуская глаза с видом невинности и простоты. — До встречи.

Проводив взглядом обе фигуры и понаблюдав за тем, как они, так же, как недавно Ида, усаживаются в экипаж, опираясь на руку кучера, Эдмон отвернулся и медленным шагом двинулся между могил в поисках той, что принадлежала его матери. Раз уж он здесь, то стоит впервые в жизни посмотреть на место, где нашло последний приют тело женщины, которая произвела его на свет.

***

За всю дорогу до «Виллы Роз» Ида не проронила ни слова, но держалась вполне спокойно и безразлично. Хоть в душе девушка и была раздражена поведением сестёр, она приняла решение относиться к сложившейся ситуации более философски и ни в коем случае ни жестом, ни словом не выдавать своих чувств и намерений. Пожалуй, в том окружении, в котором ей посчастливилось оказаться, это было наилучшим выходом. Да, герцог Дюран был ей определенно интересен, он отличался от всех её поклонников хотя бы тем, что говорил с ней о чем-то более содержательном, чем собственные чувства и прочий романтический вздор. Но, он, кажется, привык, что любая женщина должна падать в его объятья, стоит ему только улыбнуться. Ида решительно не собиралась этого делать, а сохранить при себе столь понравившийся образец ей очень хотелось. Разумеется, и добиться его любви ей тоже хотелось, хотя сама она затруднялась дать имя тому чувству, которое испытывала.