- Сидеть! - она подвозит кресло к самой кровати, фиксирует колёса. - Ладно, общайтесь. Я в коридоре подожду.

- Ты как? - хочу дотронуться до Макса, взять его за руку, но не уверен, что после всего он правильно на это среагирует.

Он пожимает плечами.

- Нормально. Вполне.

Я всё-таки решаюсь и касаюсь кончиками пальцев его запястья, легонько поглаживаю. Он хватается за мою руку, сжимает крепко.

- Там на дороге - я думал, это конец!.. - говорит он негромко, глядя на меня так, словно мы не виделись как минимум год.

- Что с Верой Владимировной? - меня это действительно беспокоит. Мы обязаны ей жизнью.

- С ней адвокаты работают. Говорят, что можно сослаться на состояние аффекта. Тем более, что это правда. Будет проблема с незаконным ношением оружия, но полиции этот скандал тоже не нужен, замять всё постараются.

- Макс… - не знаю, какие слова были бы уместны. - Мне жаль, что всё так… И с отцом твоим, и с мамой.

- Да, - он отводит взгляд, - мне тоже жаль.

Макс молчит, вцепившись в мою руку мёртвой хваткой. Это пока единственное, что я могу для него сделать.

- Матвей, а это нормально, что мне его жалко? - вдруг спрашивает он.

- Отца?

- Да. Я думал, что ненавижу его, что никогда не смогу простить того, что он со мной сделал, что пытался сделать с тобой… А теперь жалею. Он ведь был несчастным. И очень одиноким. И всю жизнь боялся. Ты понимаешь, как это - всю жизнь боятся самого себя? Как носить бомбу, которая в любой момент способна взорваться. Может быть, вся его жестокость, цинизм - из-за этого страха?

- Может, - легко соглашаюсь я.

- Но ведь это не делает его невиновным, так? Он всегда был жесток с теми, кто был рядом с ним. И с мамой тоже. Возможно, из-за этого она и заболела. Я ведь не должен ему прощать, да? - вижу, как он растерян, как ему больно думать об этом, принять. Мать, которая убивает ненавидящего тебя отца, чтобы спасти твою жизнь - это и более сильная психика с трудом переварит, а если учесть всё, что Максу пришлось перенести за последнее время, я вообще удивляюсь, как ему удаётся сохранить здравый смысл.

- Не знаю, Макс. Это не простой вопрос, каждый его для себя сам решает. Я одно понимаю: ненависть к другому человеку делает нас зависимыми от него. А я не люблю быть зависимым. Особенно таким образом. Мама мне всегда говорила: простить - это лучший способ расстаться со своими врагами. А ненависть - она калечит. И твой отец - лучший тому пример.

В палату заглядывает Тамара.

- Ребята, там адвокат звонил, - и когда она успела в курс всего войти? - Макс, твою маму отпустили домой под подписку о невыезде. Они сейчас сюда заедут, она очень хочет тебя увидеть.

Макс пытается встать, но я вылезаю из кресла, присаживаюсь рядом с ним, не пускаю, прижимаю к себе. Он утыкается в моё плечо, замирает. Я чувствую, как ткань больничной рубашки пропитывает горячая влага.

- Что теперь будет, Матвей? Что теперь будет? - спрашивает он сквозь беззвучные слёзы. Тамара, неловко потоптавшись, закрывает дверь, оставляя нас одних. Я глажу Макса по голове, по спине, плечам…

- Всё будет хорошо, родной мой, всё будет хорошо…

Пережитый стресс тяжело сказался на Вере Владимировне. Состояние её резко ухудшилось. Казалось, она сама для себя решила, что всё возможное в этой жизни уже сделала, и жить ей дальше незачем. Дело против неё возбудили, но этим всё и закончилось. Вместо обещанных шести месяцев, она прожила всего полтора. Всё это время Макс был с ней, не вылезая из больницы ни днём, ни ночью. Иногда мне удавалось вытащить его домой - не в шикарный особняк, хозяином которого он стал после смерти отца, а в свою квартиру. Какая-то еда, несколько часов тревожного сна - и он снова ехал к матери. Он оставался с ней до самого конца, до последнего её вздоха. По крайней мере, они успели проститься и почувствовать любовь друг друга.

Заявление, написанное на меня Лесовым, таинственным образом растворилось среди бесконечной криминальной текучки. С Максом, ставшим владельцем не только семейной недвижимости и банковских счетов, но и всего солидного отцовского бизнеса, причастные к этому чины ссорится не хотели.

Впрочем, делами отца Макс заниматься, естественно, не стал. После похорон матери он, обсудив все щекотливые моменты с адвокатами, продал свою долю в компании отцовским партнёрам, которые с превеликой радостью бросились делить между собой неожиданно свалившийся на них пирог, стараясь откусить от него настолько много, насколько им позволяли их финансовые возможности. Вся недвижимость и имущество тоже были проданы, за исключением пары любимых маминых картин. Львиную долю полученных средств Макс направил на создание трастового фонда, нацеленного на поддержание исследований в области вирусологии и поиск новых методов лечения различных разновидностей рака. Когда я полушутя предложил ему сделать доверительным управляющим Тамару, он охотно согласился, понимая, что под её контролем все средства будут использоваться действительно максимально эффективно.

Той суммы, которую Макс по настойчивой рекомендации адвоката всё-таки согласился оставить себе, вполне хватило бы для беззаботной обеспеченной жизни. Но мы продолжали обитать в моей небольшой квартирке, и меня это вполне устраивало, потому что жить за чужой счёт - даже Макса - это совершенно не моё. Я всё так же продолжал работать в своей мастерской, и жизнь стала почти прежней. Почти.

После всего случившегося, потеряв обоих родителей, Макс замкнулся ещё больше. Восстанавливаться в аспирантуре, откуда его отчислили за пропуски, он не спешил, посещать психотерапевта наотрез отказался. Даже кипучая энергия неугомонной Лики не могла избавить его от меланхоличной задумчивости, окутывающей моего друга, как липкая плотная паутина. С того момента, как он беззвучно плакал на моём плече в больнице, мы почти не прикасались друг к другу. Об объятиях и поцелуях речи не шло - Макс избегал даже обычного рукопожатия. Понимая, что добром это всё не завершится, в один прекрасный день я решился действовать.

Придя домой после работы и застав Макса лежащим на диване, который стал чуть ли не постоянным местом его обитания, я подхожу, сажусь рядом на корточки и без всяких предупреждений и предисловий целую в губы. Макс смотрит на меня обалдело:

- Ты что вообще делаешь?!

- Ну, раз ты вознамерился примерить на себя амплуа спящей красавицы, я решил попробовать - а чем чёрт не шутит? Проверенный многовековой народной традицией способ.

- Матвей, ты что - пьяный? - Макс садится, рассматривает меня внимательно.

- Нет, но если ничего не изменится - начну потихонечку спиваться. У меня и генетическая предрасположенность для этого имеется: дед по материнской линии горьким пьяницей был.

- Да что с тобой? Что ты несёшь? - честное слово, это самая эмоциональная его реакция за пару последних месяцев.

- Макс, а давай сменим обстановку? Уедем куда-нибудь? Побудем вдвоём в совершенно новом месте, где нас никто не знает. Мне хочется встряхнуться, выбраться из этой трясины. Прошлое не отпускает меня, давит, ночами кошмары снятся…

Макс смотрит на меня подозрительно:

- Правда? А почему ты раньше не говорил?

- Не хотел лезть со своими проблемами. Думал, что по сравнению с твоими - это ерунда просто. А теперь понимаю, что нет. Я же привык, что все видят во мне толстокожего бегемота - сильного, надёжного. Стыдно было признаться, что у меня тоже слабости есть.

Я очень стараюсь, чтобы выражение моего лица соответствовало произносимым словам. Знаю, обманывать плохо, но если речь идёт о спасении жизни любимого человека - можно пойти на небольшую хитрость.

Макс совсем не глуп, он смотрит на меня всё более испытывающе, и страх разоблачения накрывает меня с головой - опасаюсь, как бы невинная ложь не стала тем камнем, о который наши отношения могут окончательно разбиться. Видимо, именно этот страх, проступив на моей отчаявшейся физиономии, и заставил Макса поверить в искренность моих слов.