— Стало быть, точно не ворует? — оглядывая строительство с высоты одной из почти достроенных башен, в последний раз уточнил Его Величество.

— Нет. Господин де Лука помешан на работе, постоянно стремится что-то улучшить, довести до совершенства, никогда не доволен уже сделанным — отсюда и дополнительные расходы, — Шерлок постучал свёрнутыми в трубку листами рассчетов по раскрытой ладони. — Это всё, что можно вменить ему в вину. К тому же, у него нет ни семьи, ни любовницы, ни дурных наклонностей, требующих больших средств — ему незачем воровать. Он влюблён в свою работу и предан только ей. Перфекционист — да, но не растратчик, это точно. Его достаточно немного контролировать и сдерживать — и к весне крепость будет действительно готова.

Архитектор, скукожившись стоящий поодаль в ожидании сурового вердикта, хотя и будучи абсолютно уверенным в своей безгрешности, с тревогой поглядывал то на непроницаемое лицо королевского секретаря, то на показательно хмурящегося монарха.

— Ладно, давай тогда уже позволим ему выдохнуть, — наконец, смилостивился Джон и, подозвав почти доведённого до нервной икоты Лука, милостиво произнёс:

— Ну, хорошо, господин архитектор. Нарушений и недостач за время проверки не выявлено. Обсудим ваши дополнения к проекту подробнее?

Разом повеселев и даже немного осмелев, итальянец часто закивал, соглашаясь со справедливым заключением неожиданного ревизора и выражая свою готовность к любому обсуждению, но взглянув на висевшее в зените солнце и откашлявшись, робко предложил:

— Может, всё-таки для начала отобедаем?..

Цель визита на вожделенный строящийся объект давно была достигнута, но королю совершенно не хотелось торопиться назад во дворец. Для начала ноября погода стояла прекрасная: дождей почти не было; небо отливало синью, временами на полдня вовсе очищаясь от облаков и озаряясь прохладным, но ласковым солнцем; свобода и простор раскинувшегося под крутым берегом моря наполняло сердце беззаботной радостью, а размеренная, хотя и тяжёлая работа дарила удивительное отрешённое спокойствие взявшемуся-таки за пилу и рубанок Джону.

Один день сменялся другим, а возвращение всё откладывалось, к вящему неудовольствию Лестрейда, как и предполагалось, уверенному, что не дело это — высочайшему монарху потеть на простонародной работе, среди грубых, неотёсанных мужиков, которые, в запарке, могли и послать Его Величество по матушке, пренебрегая всяким почтением и субординацией. К тому же, строительство практически не охранялось, а сопровождавших его стражников король приспособил таскать носилки с песком и глиной, рассудив, что нечего таким богатырям попусту простаивать. Капитан же, напрочь отказавшись расставаться с оружием, в одиночку продолжал выполнять свой долг, не отходя от Его Величества ни на шаг и зорко поглядывая по сторонам в готовности отразить любую неожиданную атаку. Успокоить командира личной охраны не мог даже Шерлок, клятвенно заверявший, что несмотря на кажущуюся занятость, не оставляет безопасность государя без внимания, регулярно инспектируя периметр и не упуская из вида любое мало-мальски подозрительное лицо.

Лишь к концу третьего дня Лестрейд всё-таки смирился с неизбежным и, хотя оружие так и не отложил, но перестал уговаривать Его Величество немедленно вернуться ко двору, понимая, что королю не так часто выпадает возможность под благовидным предлогом отдохнуть от бесконечных государственных забот.

Шерлок, живо обсуждавший с господином де Лука изменения проекта, носился по стройке, подобно урагану, то взлетая на леса, то перепрыгивая по недостроенным ступенчатым стенам, то лавируя между «беспорядочным порядком» заваленной материалами площадки. Иногда, покончив с расчётами и неиссякаемыми спорами с темпераментным итальянцем, во всём, что касалось работы, проявляющим необыкновенное упрямство и настойчивость, Преданный присоединялся к Хозяину, орудуя инструментами плотника или каменщика ничуть не хуже, чем штангенциркулем или угломером. Он никогда не встревал в шутливые перепалки между рабочими, как это позволял себе Джон, наслаждаясь возможностью сбросить с себя личину монарха и остаться обычным парнем — простым, грубоватым, но открытым и прямым — но с видимым удовольствием наблюдал за Его Величеством, искренне улыбаясь остроумным шуткам и неиссякаемому рвению государя.

А вечерними сумерками, неотступно следуя за королём, Преданный устраивался рядом с ним у костра, слушая забавные байки и потягивая лёгкий эль из оловянной кружки, время от времени исчезая на несколько минут — проверить местность и обменяться с Лестрейдом замечаниями по поводу безопасности и охраны Его Величества, а потом возвращаясь на своё место рядом с Джоном. В тесноте и беспечности этих дружеских посиделок, находясь в максимальной близости к своему секретарю, король, наклоняясь за чем-либо или поворачиваясь, порой почти непреднамеренно задевал Преданного плечом или рукой. И от этих невинных прикосновений по телу Его Величества пробегала приятная дрожь, а Шерлок опускал ресницы и, как казалось Джону, на несколько секунд переставал дышать. Это было странным, новым, чем-то неизведанным, но таким томяще-интригующим, что всегда сомневающийся Джон с радостью отнёс происходящее к ещё одному преимуществу своей слегка затянувшейся поездки. Ощущение временной свободы окрыляло, сполохи костра добавляли одновременно загадочности и умиротворения, а весёлый эль согревал нарастающее в груди чувство предвкушения неизвестно чего и восторга от этого таинственного предвкушения.

К сожалению, незапланированные каникулы приносили не только радужные минуты беззаботности, но и то, что к преимуществам отнести было сложно. По ночам, в отведённом для короля и его слуги — телохранителя, секретаря и советника в одном лице — шатре, лёжа на обустроенном рядом с кроватью своего господина матрасе, всегда такой спокойный и контролирующий всё на свете Шерлок стонал. Во сне. Негромко, но так мучительно, что Джон просыпался и обеспокоено трогал его за руку, мягким пожатием прерывая незримую пытку. Гадая, не происходило ли это и ранее, в уединении дворцовых покоев, монарх чувствовал себя совершенно беспомощным что-либо предпринять для своего незаменимого помощника, поскольку на все вопросы, что же за кошмары ему снятся, Шерлок всегда отвечал одинаково: «Я не помню своих снов». Король не верил, но когда начинал допытываться особенно настойчиво, к этой фразе добавлялось смиренно-горькое «господин», и Джон обречённо замолкал.

Так продолжалось до той поры, пока однажды, проснувшись от очередного стона, он не увидел, как по щеке Шерлока катится самая настоящая слеза. По щеке. Его. Всегда. Невозмутимого. Шерлока.

Это выглядело настолько нереальным, даже диким, что Джон слетел с кровати и, не осознавая, что такое поведение не слишком соотносится с монаршим достоинством, прижал тёплые ладони к мокрым от солёной влаги скулам.

— Шерлок, Шерлок, проснись, это только сон!

— Джооон…

Правильнее всего было бы хорошенько встряхнуть парня, в очередной раз вырывая из удушливых объятий кошмара, но услышав это «Джооон», а не «Ваше Величество», «сир» или уже такое привычное «господин», Его чёртово Величество вместо того, чтобы внутренне возмутиться неподобающему к себе обращению или хотя бы поразиться нарушению этикета, ощутил такую небывалую нежность и такое неистребимое желание обнять и утешить своего Преданного, что противиться ему не представлялось никакой возможности.

— Шерлок, проснись, ну что тебе опять снится, ну скажи… — Джон прижал к себе тонкое, натянутое струной тело, слегка раскачиваясь из стороны в сторону и отчаянно борясь с желанием собрать солёное губами. Все мысли шотландского короля о собственной гетеросексуальности и матримониальных планах на ближайшее будущее стремительно испарялись лёгкой предрассветной дымкой…

Гладя влажные, спутанные беспокойным сном шелковистые волосы он совершенно не надеялся на ответ, как вдруг неожиданно услышал горячечный, почти бредовый шёпот:

— Она. Снова она… Каждый раз… Снова… Боже… — Преданный невидяще распахнул глаза, блуждая вокруг остекленевшим взглядом: кошмар всё ещё не отпускал его из своего сумеречного плена, заставляя видеть то, чего на самом деле не было.