Благородные намерения короля, подкреплённые небывалым для Ватсона красноречием и щедро приправленные восхитительно ласковыми объятиями вкупе с вдохновляюще страстными поцелуями, достигли-таки намеченной цели: когда карета, украшенная гербом правящего Дома Холмсов, остановилась у ступеней эдинбургского дворца, Шерлок встретил её появление если и не безмятежно, то, по крайней мере, без смущающей разум и сердце паники. Позволив себе лишь один короткий взгляд, брошенный на Джона в желании удостовериться — друг рядом, они вместе, а значит всё будет хорошо, — Шерлок глубоко вздохнул и шагнул навстречу ступившей на каменную мостовую эдинбургского замка английской королеве, в волнении протягивающей руки навстречу некогда потерянному, но заново обретённому самым чудесным образом сыну.
====== Глава 54 ======
Король Джон Ватсон Шотландский редко ошибался в людях. Не обладая какой-либо особой проницательностью или способностью увидеть все достоинства или недостатки человека по отворотам манжет, Его Величество, тем не менее, владел редким талантом открывать собственное сердце лишь тем, в чьих душах не было места ни злу, ни тьме. И английской королеве в своё время удалось без особого труда войти в этот избранный круг.
К сожалению, знакомство сих высокопоставленных особ случилось при весьма печальных обстоятельствах. Едва выйдя из того возраста, который принято называть «нежным», Джон пережил одну из самых своих горьких и трагичных утрат: его любящая мать — женщина бесконечной доброты, но хрупкого здоровья — покинула этот мир, так и не разрешившись очередным долгожданным наследником. Маленький Джонни, потерявший заодно с любимой матушкой и трепетно предвкушаемого младшего брата, предсказанного многоопытной придворной повитухой, был так потрясён произошедшим несчастьем, что полностью ушёл в себя, перестав не только разговаривать и принимать пищу, но и вообще хоть как-то реагировать на попытки обеспокоенных родственников и прислуги расшевелить мальчика, внезапно превратившегося в живое подобие соляного столба. Ни встревоженное внимание отца, ни сердечное участие старшей сестры, ни приобретшая поистине вселенские масштабы забота неотлучной кормилицы не могли проникнуть сквозь непробиваемую раковину абсолютной апатии, в которую ранимая душа юного принца спряталась от безжалостной и невозможной реальности. Собранные на консилиум доктора лишь беспомощно разводили руками, не зная, что противопоставить странному недугу, кроме успокоительных снадобий и лечебных пиявок. И если бы не молодая английская правительница, прибывшая в Эдинбург, чтобы отдать последнюю дань усопшей и поддержать державных соседей и родственников в тяжкую для них минуту, не известно — как бы сложилась в дальнейшем судьба славного наследника Дома Ватсонов.
Джон не помнил точно, что именно говорила ему тогда королева — а говорила она долго, мягко и ненавязчиво, но вместе с тем настойчиво и убедительно — какими словами увещала, но его память бережно хранила ощущение доброго всепроникающего тепла, исходящего от её ладони, ласково гладящей взъерошенные мальчишеские волосы, умиротворяющее журчание негромкого голоса, заполняющее возникшую в сердце пустоту, и неповторимый аромат духов, почему-то родной и успокаивающий, как и утешающие объятия, в которые он, наконец, позволил себя заключить, разразившись спасительными и облегчающими рыданиями. Погружаясь в свои детские воспоминания, Ватсон не мог внятно объяснить, почему, отвергая участие самых родных и близких, он доверился именно этой женщине: скорее всего, виной тому был её удивительный, унаследованный и старшим сыном Майкрофтом дар проникать в самую душу собеседника, подыскивая для этого не только нужные слова, но и правильные интонации, а возможно, причиной послужило то, что английская государыня сама тогда носила под сердцем дитя, и обострившиеся материнские инстинкты подсказали ей верный подход к убитому горем ребёнку, — но шотландский король был почти уверен, что Её Величеству и ныне хватит такта, мудрости и любви, чтобы вновь найти взаимопонимание теперь уже с собственным сыном, на чью непростую долю выпало слишком много тягостных и жестоких испытаний.
И всё же, невзирая на показную убеждённость в необходимости и благополучном исходе предстоящего мероприятия, которой Джон несколько дней подряд лихо бравировал перед тревожно-скептически настроенным возлюбленным, молодой монарх прекрасно понимал, что во всём его красноречии, исходящем, скорее, от чувств, нежели от ума, вряд ли можно найти аргументы, достаточно весомые для взыскательного разума Шерлока. Собственные переживания и опасения, каким-то чудесным образом скрытые не только от наблюдательного взора Преданного, но и от разоблачения проницательной Связи — если, разумеется, Холмс попросту не позволил любимому самодержцу пребывать в приятном заблуждении на этот счёт — нет-нет да и омрачали монаршее чело некоторой сомнительной нерешительностью, придавая ожиданию томительный привкус.
Стоит ли удивляться тому, что после подобных двухнедельных треволнений, когда королевский кортеж со знатными визитёрами наконец остановился у парадного входа эдинбургского замка, Джон не мог оторвать глаз от Шерлока, в свою очередь внимательно наблюдавшего за выходящей из кареты королевой. Заметив, как предательски дрогнув, губы Его Высочества поджались, а зрачки, наоборот, расплылись агатовыми кляксами по потемневшей бирюзе, Ватсон невольно проследил за взглядом возлюбленного, которым тот — скорее по привычке, нежели осознанно — изучающе ощупывал высокую стройную женщину, опирающуюся на учтиво предложенную ей руку Императора.
Вряд ли кто-то из многочисленной придворной публики, встречающей высокородных гостей на широком замковом дворе, мог бы заметить волнение или тревогу в облике благородной аристократки, привыкшей с достоинством и поистине королевской выдержкой принимать не только удары, но и подарки своенравной судьбы — разве что самые дотошные отметили некоторую бледность, которую легко можно было списать на утомительное путешествие. Но Джон каким-то шестым или седьмым чувством угадал и бессонные ночи, проведённые в мучительных размышлениях и горячих молитвах, и обильно пролитые слёзы, наполненные не только сладостью вновь обретённой потери, но и горечью пугающей непредсказуемости, и страх сделать что-то не так, причинить боль или нанести вред, и трепетную неугасимую надежду, и безграничное желание поскорее прижать к сердцу того, по кому оно — несчастное материнское сердце — бесконечно истосковалось.
Не доверяя собственной интуиции, Ватсон сперва даже усомнился в реальности открывшихся ему прозрений — вполне вероятно, что это прихотливая монаршая фантазия наделила гордую англичанку отражением его личных чувств и действий, на которые Шотландец точно был бы способен, окажись он на месте Её Величества. Но уже через секунду, к своему огромному удивлению, шотландский правитель получил подтверждение этим зыбким ощущениям, причём из источника, сомневаться в котором было совершенно невозможно: связующая Хозяина и Преданного нить тревожно дрогнула, натягиваясь до предела, как и всегда в минуты глубоких потрясений, и Джону вдруг показалось, что он видит королеву глазами Шерлока. В голове ясно зазвучали произносимые голосом Холмса чёткие и отрывистые умозаключения: «Давно не спала. Много плакала. Похудела. Взволнованна, но старается скрыть. Испытывает страх…» И за всеми этими сухими фактами, не ускользнувшими от пытливого внимания гениального мужчины, явственно проступала странная растерянность и почти трогательная беспомощность — не слишком искушённый в совсем недавно открывшемся перед ним мире эмоций, Шерлок не до конца понимал, как трактовать увиденное.
Успев лишь краем сознания удивиться новым возможностям, предоставленным непредсказуемо развивающейся Связью, Джон поспешил прийти на помощь обескураженному возлюбленному, восполняя возникшие пробелы собственным немалым опытом и житейской мудростью. Сердце, которое без преувеличений можно было назвать подлинным проводником света, слившись воедино с гениальным интеллектом, без труда открывало перед ним сию тайну, щедро делясь выводами, истинность коих тут же находила подтверждение в самих объясняемых фактах.
