Сопровождаемый тихим стоном едва уловимый трепет длинных пальцев, нашедших надёжный приют в источающей животворное тепло королевской ладони, заставил Джона без промедления обернуться к источнику своих самых больших радостей и тревог. Мгновенно позабыв о несчастном капитане, Его Величество заботливо склонился над в очередной раз обретённой пропажей, всей душой надеясь на проблеск желанной бирюзы из-под дрогнувших ресниц. И хотя глаза, распахнувшиеся навстречу молчаливому зову Ватсона, не могли сейчас похвастаться знакомой безупречной ясностью, выражение их было вполне осмысленным и почему-то виноватым.

— Не наказывай его, Джон… — каждое слово давалось раненому с заметным трудом, сшелушиваясь с потрескавшихся губ сухим, застревающим в горле шёпотом. — Это я. Я взял его с собой… Он — моя записка тебе.

— Записка? Какая ещё записка? — весь ужас пусть и не случившейся, но более чем возможной потери, наслоившись на жуткие и по-прежнему яркие воспоминания о перенесенных ранее испытаниях, вдруг обрушился на шотландского монарха, подобно оглушающим и сбивающим с ног водам горного водопада. И он, захлебнувшись приступом омерзительно-липкой паники, не успев дать себе отчёт в происходящем, невольно позволил клокочущему в груди гневу сменить направление, переметнувшись с понурившего голову коменданта на неисправимо самоуверенного гения, среди многочисленных талантов которого умение рисковать собственной жизнью было едва ли не главным. Злость, секундно помутив рассудок Ватсона, до неузнаваемости исказила его обычно добродушные черты, залив бледное от перенесённых тревог лицо пылающей краской, заставив ноздри сердито раздуться, а ещё мгновение назад движимую лишь ласковым участием руку жёстко, до боли сжать беззащитную кисть своенравного упрямца: — Опять?! Да какого чёрта, Шерлок! В какую петлю ты на этот раз сунул свою голову?!

— У меня не было выбора… — глухой, хриплый шёпот оборвался, но сожаление и раскаяние, переполнившие подёрнутый пепельной дымкой страдания взгляд Преданного, разом погасили бушующую в королевском сердце ярость, оставив после неё лишь ядовитый привкус невыносимого бессилия.

— Ты же обещал… — горечь, прозвучавшая в негромком упрёке, уже не имела ничего общего со сводящим с ума грозным исступлением. Джоном, обретшим привычную власть над безрассудным буйством эмоций, вновь овладело лишь одно желание: любой ценой спасти своего возлюбленного. И ещё — до конца разобраться в этой дикой истории, непостижимым образом связавшей английского принца и наказанного за самоуправство капитана Кеннеди.

Разумеется, первое намерение находилось в безусловном приоритете, да и изнурять едва живого человека допросами благородный потомок Дома Ватсонов не стал бы даже в том случае, если бы речь шла о простом солдате, а не о самом родном и близком существе, из последних сил пытающемся удержать ускользающее сознание. Впрочем, каким бы осмотрительно-деликатным не был господин лейб-медик, ощупывающий смертельную на вид рану высокородного пациента, ему всё же не удалось избежать болевого шока, вновь повергшего Холмса в спасительное беспамятство, избавившее несчастного не только от телесных мук, но и от ясно читаемых в потускневших глазах терзаний совести.

Доктор Бэрримор, словно получив знак от своего небесного покровителя, тут же вскочил, распрямившись подобно отпущенной пружине, излучая высшую степень уверенности и собранности.

— Мне нужен стол, пространство вокруг него, много горячей воды, чистое полотно и мои инструменты, — решительным тоном распорядился он, на мгновение задерживаясь взглядом на всё ещё сплетённых руках Шотландца и его верного друга. Короткое размышление вылилось в не менее краткий вопрос: — Это работает, сир?

— Что? — Его Величество перевёл полный смятения и непонимания взор с отключившегося Шерлока на молодого лекаря.

— Физический контакт, — несколько сконфузившись, пояснил свой далеко не праздный интерес лейб-медик. — Леди Хупер мне кое-что рассказывала о Связи между Преданным и Хозяином… Это действительно помогает?

Чувствуя, как собственная ладонь инстинктивно всё крепче сжимает такие уязвимые сейчас пальцы любовника, Джон, решительно отринув всякое смущение, утвердительно кивнул:

— Да, помогает.

— Тогда Вам лучше находиться рядом, — врачебный долг господина Бэрримора, поборов стеснительность из-за необходимости вторгаться в чужую — тем более монаршую — личную жизнь, теперь стремился обеспечить все возможные условия благополучного для Его Высочества исхода. — Хотя бы на время операции.

— Естественно, — отчеканил Ватсон, посмотрев на доктора, как на форменного идиота, предполагающего какой-то иной вариант развития событий, и, не отпуская руки Шерлока, жестом приказал офицерам поднять носилки. Но среди мыслей, почти полностью занятых тревогой о возлюбленном, Джон вдруг поймал одну, свербящую ощущением важного, но упущенного момента. Вскинув голову, он оглядел почтительно расступившихся подданных.

— Что с ногой? — внимательный синий взгляд задержался на буром пятне, всё более проступающем на бедре капитана Лестрейда сквозь посеревшую от пыли ткань.

— Ерунда, сир, — небрежно отмахнулся Грег, прикрывая кровавую отметину полой плаща. — Вчерашняя царапина. Видно, повязка сползла.

— Покажешь свою царапину кому-то из помощников доктора, — не терпящим возражений тоном буркнул Его Величество, поворачиваясь в сторону пытающегося слиться со стеной господина Кеннеди. Недобро прищурился: — Вам, вижу, тоже необходима врачебная помощь? Следуйте за нами. Будете рассказывать. Всё, что знаете. — И добавил, саркастически хмыкнув: — Записка.

Невзирая на довольно молодые годы, Джон Бэрримор действительно был прирождённым лекарем. Король смог в полной мере убедиться в этом, с какой-то смиренной отрешённостью наблюдая за ловкими и выверенными движениями лейб-медика, когда тот, пользуясь длительным обмороком Холмса, извлекал из раны глубоко и опасно засевший наконечник, стараясь причинить как можно меньший ущерб и без того искалеченному телу. К огромному облегчению Ватсона, кроме нескольких повреждённых рёбер других переломов доктор не обнаружил, да и признаков серьёзных внутренних кровотечений — тоже, но и выявленных увечий с лихвой хватило бы, чтобы отправить на тот свет не одного простого смертного. Горячо, хотя и не совсем охотно возблагодарив мастеров ненавистной Школы за способность Преданного выживать там, где всякий другой давно бы отдал Богу душу, Джон, воспользовавшись затянувшимся бездействием ирландской армии, не покидал Шерлока ни на минуту, и когда того, прооперированного, отмытого от собственной и чужой крови, умащенного болеутоляющими мазями и тщательно перевязанного, под бдительным руководством господина Бэрримора и со всем возможным удобством устроили в крошечной, похожей на монашескую келью комнатушке рядом с отведённым под лазарет помещением, король разместился у его скромного ложа, с облегчением наблюдая, как в заострившиеся черты любимого лица постепенно возвращается едва не утраченная жизнь.

Но лишь когда день незаметно перетёк в тихий безветренный вечер, Его Высочество, наконец, пришёл в себя.

— Слава Богу! С возвращением, друг мой! — не удержал так и рвущегося из груди откровенно-радостного вскрика Шотландец, наклоняясь к очнувшемуся упрямцу поближе и тепло улыбаясь. Впрочем, заметив, что взор благородного пациента абсолютно прояснился, тут же посуровел, сердито хмуря чело: — Шерлок, какого?..

На этом тщательно продуманную заранее возмущённую тираду пришлось оборвать: обнаружив подле себя отчаянно встревоженного и явно терзаемого целым ворохом трудносовместимых разноголосых эмоций Джона, похоже, не отпускавшего его руки на протяжении нескольких последних часов, Преданный тотчас попытался подняться. Попытка не удалась: приступ болезненной слабости опрокинул Холмса назад, пригвоздив к свёрнутому тюфяку, вместо подушек подложенному под спину и плечи непокорного пациента ради придания безопасного для сломанных рёбер полусидячего положения. Разочарованный стон, сорвавшийся с пересохших уст молодого мужчины признанием собственного бессилия, чуть было не заставил подавшегося навстречу Ватсона плюнуть на намерение отчитать любезного сердцу строптивца. Однако, задетое недоверием монаршее самолюбие вкупе со всё ещё терзающим душу ледяным страхом настойчиво требовало если не сатисфакции, то, по крайней мере, разумных и понятных объяснений. И пока руки Его Величества заботливо подносили к запёкшимся губам английского принца чашу с разбавленным тёплой водой красным вином, рекомендованным лейб-медиком как лучшее средство при обильной кровопотере, над кудрявой головой ослушника прозвучало с едва сдерживаемой строгой укоризной: