Связь с Джоном, не теряя прочности, не была удушающей и навязчивой, не ощущалась, как ошейник с цепью, всё более натягивающейся с каждым проведённым врозь днём, а, скорее, как тёплое и немного грустное чувство. Грустное — потому что сейчас они были не вместе.

Шерлок усмехнулся с едва ощутимой горечью: Джон никогда бы не надел на него ошейник. Его методы были совершенно иными, хотя и не уступали по надёжности тем, что употреблял князь Магнуссен. Преданный провёл ладонью по шее, словно желая удостовериться в отсутствии ненавистного аксессуара. Для Его Светлости посадить раба на цепь было таким же обычным делом, как, например, взнуздать, будто норовистую лошадь, безжалостно, до крови врезаясь железными удилами в уголки рта, придавая собственным извращённым забавам дразнящий привкус укрощаемой непокорности.

Джон приручал к себе заботой и лаской. Нежностью. Вниманием. Уместной и идущей от сердца похвалой. И всё это было крепче любых цепей и оков, хотя и не ощущалось растирающими тело и душу кандалами. Зависимость была лёгкой и приятной. Да и было ли это зависимостью?

Работая над вакциной, занимаясь тем, что представало перед ним действительно интересной и захватывающей загадкой, Шерлок порой забывал, кем он на самом деле является. Внутренняя свобода ощущалась пусть коротко, но вполне явственно. И маняще.

Шальная идея вдруг пробила мозг с силой ударившей молнии: а что, если теперь он вообще смог бы обходиться без Хозяина, не обрекая себя на медленную и мучительную смерть? Возможно ли подобное для Преданного? У Шерлока на миг перехватило дыхание. Но ожидаемого болевого шока не последовало даже вслед за настолько крамольной мыслью. Вместо этого возникло очень чёткое и ясное чувство: всеми фибрами своего нового, пробивающегося через насаждаемые годами запреты самоосознания ему АБСОЛЮТНО не хотелось проверять степень собственной независимости.

В дверь лаборатории неожиданно постучали. Бросив взгляд на спящую Молли, Шерлок поспешил узнать причину столь позднего визита. В коридоре его ждал только что прибывший из Эдинбурга гонец.

— Добрый вечер, господин, — парень протянул Преданному письмо. — Это от Его Величества. Король ждёт ответа незамедлительно.

На тонком листе было написано всего несколько слов: «Завтра вечером жду у Карла», но Шерлок физически ощутил пропитавшую каждую букву тоску. Желание Джона увидеться отозвалось в нём самом звенящей хрустальной нотой и внезапно стало почти невыносимым. Вдохнув поглубже, чтобы усмирить участившийся пульс, Преданный поднял на гонца полный невозмутимости взгляд:

— Передайте Его Величеству, что я непременно буду.

Комментарий к Глава 31 *юникорн – шотландская золотая монета, впервые выпущенная при Якове

III

в 1486-м году. На аверсе изображен единорог — животное, символ Шотландии — с короной и гербовым щитом, на реверсе — крест, а посередине — звезда.

**чуча – опоссум. Впервые упоминается в “Хронике Перу” автора Сьеса де Леона, испанского священника, солдата и учёного-гуманиста. Раненый или сильно напуганный опоссум падает, притворяясь мёртвым. При этом его анальные железы испускают секрет с неприятным, имитирующим трупный, запахом.

====== Глава 32 ======

Джон расположился за самым дальним столом в зале, время от времени блуждая взглядом по немногочисленным постояльцам Карла. Их количество явно оставляло желать большего, впрочем, вполне предсказуемо — страх перед болезнью, ещё более усугубившийся из-за активно и почти насильственно принимаемых против неё мер, никак не способствовал тяге к общественным местам. Пара завсегдатаев (насколько Джон мог судить по приветливой и свойской улыбке хозяйки в их адрес), да в противоположном углу шумная компания из восьмерых мужчин в простых плащах, но при отличных мечах и кинжалах — на первый взгляд, вольные наёмники на отдыхе или в поисках службы. Прислушавшись к их чуть заметному акценту, Ватсон безошибочно определил выходцев с уэльских просторов.

Шерлок задерживался, и король слегка приуныл в одиночестве.

От Джонса Его Величество отделался довольно легко, ведь в отличие от Лестрейда — который, будучи поставленным перед необходимостью выбирать между выполнением королевских приказов и королевской же безопасностью, пользуясь правами друга детства Джона, неизменно отдавал предпочтение второму — лейтенант даже думать не смел о таком произволе. Он, разумеется, попытался уверить самодержавного подопечного, что подобная легкомысленность, особенно в столь неспокойное время, может иметь неприятные и непредвиденные последствия, но переубедить своенравного монарха было не легче, чем сдвинуть с места Грампианы*. Единственное, на что согласился венценосный упрямец — до дверей таверны его сопроводит караул. На обратной же дороге в замок, по мнению Его Величества, в качестве охраны ему будет вполне достаточно пришедшего на встречу Шерлока. Компромисс получился сомнительный, но спорить с королём временный командир охраны попросту не посмел.

Карл тоже отсутствовал, по словам дородной, заметно округлившейся жёнушки, укатив на прибрежный рынок за свежим вечерним уловом. Впрочем, добрая Дулс, не нарушая давней договорённости на такой случай и не выдавая инкогнито короля, мигом водрузила перед высоким гостем огромную кружку с пенящимся элем, ласково шепнув на ушко, что жаркое, приправленное овощами и черносливом, тоже вот-вот будет готово, и монаршее настроение уверенно поползло в гору.

Шерлок, наверняка, был уже близко. Почти два месяца, проведённых врозь, обострили чувства Джона до предела, и сейчас ему даже казалось, что он слышит нетерпеливый стук копыт по мощённым улочкам столицы — тонконогий племенной жеребец из королевских конюшен, несущий долгожданного всадника, несомненно, уже пересёк границы Эдинбурга.

Его Величество попытался усмирить готовое выскочить в счастливом предвкушении сердце: в конце концов, он позвал Шерлока не только ради того, чтобы увидеться, хотя, надо признать, эта причина была более чем весомой. И, тем не менее, прекрасно осознавая, что пребывание Преданного в госпитале, а значит — и связанная с этим разлука, являются мерами крайне необходимыми и оправданными, Джон всячески сдерживал настойчивое желание вернуть своё зеленоглазое сокровище во дворец, с поистине железным терпением ожидая, когда для этого возникнет достаточно значимый повод.

И таким поводом — увы, не слишком приятным — оказался доклад группы докторов, посланных Советом для проверки дел в монастыре, отведённом для заражённых тифом жителей города и окрестностей.

Досточтимые служители панацеи, заслугами коих, по большей части, являлись происхождение и достаток, а не собственные достижения на лекарском поприще, дружно придерживались мнения, что врачебная наука должна быть достоянием исключительно богатого сословия, способного отблагодарить за излечение не только добрым словом, но и звонкой монетой. Тех же, кто не мог похвастать толстой мошной, пусть обслуживают знахари и цирюльники, пускающие кровь. Имея деньги и положение, являясь личными докторами знатных особ, эти эскулапы осуждали всё, что было связано с новыми веяниями в медицине, потому как совершенно искренне считали, что лучше придерживаться хорошо известных, пусть даже и устаревших методов, чем тратить силы и время на изучение новых.

Неудивительно, что сии учёные мужи не питали особых восторгов ни относительно проводимой врачебной реформы, ни в адрес главы гильдии доктора Мортимера, считая его выскочкой и чуть ли не революционером, стремящимся подорвать давно сложившиеся правила и устои медицинского сообщества. Строптивый доктор, рьяно взявшийся за претворение в жизнь поставленных перед ним Его Величеством задач, всячески продвигал молодых лекарей, независимо от их положения и происхождения, а также ратовал за всевозможные новшества, чем приводил своих умудрённых опытом и развращённых сытой жизнью коллег в сильнейшее раздражение.

Шерлок же, мало того, что вынудил заранее предубеждённых проверяющих почувствовать их личную некомпетентность в вопросах лечения опасной болезни, так ещё и усилил возмущение степенных эскулапов своими дедуктивными фокусами, заставив всю честную компанию сразу по прибытии в Эдинбург подать на королевского секретаря коллективный донос пославшим их министрам.