Марево перед глазами рассасывается медленно. Молодая женщина полулежит на подстилке, слыша приглушенный плач ребенка и ритмичную колыбельную мужским хриплым голосом. Она на ощупь тянется к столу и находит там искомое — грубо вылепленную глиняную кружку с водой. Джендри заботится о ней, пока она заботится о них всех. Вода сладка, как любая ключевая в этой местности. Их маленький пока лагерь разбит вокруг одного из ключей, два других неподалеку, и выбираться туда проще днем, но и ночью волки проводят. Она все больше любит стаю, но Джендри так переживает за нее, что она, уступив его укоризненным взорам, влезает в шкуру Нимерии или одного из ее детей только ночью, когда Убежищу действительно нужна защита. Какое хорошее слово — убежище. Джендри умеет вкусно назвать. Для кузнеца важно уметь не только ковать, но и говорить. Странно, но он умеет. Она любит его и за это в том числе.

Джендри стоит в полумраке, покачивая дочь. Малышка Лианна смотрит на мир его же синими глазами. Огромные, Баратеоновские, прекрасные. У дочери глаза Джендри, и именно поэтому Арья так любит ее. Невозможно забыть роды и ту утиную неуклюжесть, из-за которой она почти месяц еле ходила, но малышка перевешивает все тяготы. Такая ладная, такая хорошенькая. Его дочка. Джендри красив, его тело, голое до пояса сверху, поблескивает при свете лучины. Он отдает Арье на руки маленький сверток, и девочка жадно прижимается к груди. Мать морщится, поправляя захват, и потом блаженно засыпает с девочкой у груди. Проходит около получаса, когда она, проснувшись, не находит рядом мужа. Тихо встав, не потревожив Лианну, она скользит в соседнюю комнату. Джендри сидит тихо, водя пальцем по строкам. Что за упрямец. Он вбил себе в голову, что он должен научиться читать, коль скоро его дочь наполовину благородная леди. Арье и смешно, и грустно разом, но она не может смеяться над ним. Так это трогательно, так похоже на ее мужа. Вместо того, чтобы спугнуть его, она бесшумно возвращается обратно, благодаря лишний раз добрую старую школу наемных убийц, позволяющую любой молодой матери передвигаться так, чтобы детка не проснулась. Потом в проеме она шумит чуть сильнее и, слыша, что Джендри убрал книгу, медленно вплывает в проем, потирая глаза. Она идет нетвердой походкой к нему, словно бы еще не проснулась.

Женщина знает, что давным-давно солнце взошло, и ее муж скоро отправится ковать новые мечи для их маленького отряда, править зазубрины, отмывать кольчуги от ржавчины, да переклепывать на новых хозяев прочий доспех… Мертвым не нужны доспехи, то ли дело живым. Арья идет вслепую, зная наверняка, где Джендри. Он занимает много места и так громко дышит. Его ладони без труда сходятся на ее талии, и Арья улыбается своим мыслям. Ее муж многое делает громко. Она улыбается снова, открывая глаза, опускается на его колени, целуя переносье между синими-пресиними глазами. Ее ноги легко обвивают его пояс, он смеется так, как больше никто не умеет.

— Тебе надо выспаться, — говорит он со всегдашней своей бесхитростной улыбкой.

— Не хочу спать, — качает головой Арья, целуя его, а потом скидывает с плеч одежду, раздеваясь так, словно опаздывает куда-то.

— А чего хочешь? — спрашивает он ее как обычно, зная, что получит в ответ. И Арья договаривает последнюю фразу, после которой их маленький мир поглотят лишь звуки и движения:

— Тебя. И прямо сейчас.

На пол летит его одежда. Арья легче и меньше, но ей нравится, когда его большое сильное тело впечатывает ее в любую поверхность — стол ли, стена — неважно. Он что-то делает с ней каждый раз, просто начиная прикасаться, и истаивают границы стен, и она видит заснеженный мир вокруг, белые елки в кутерьме пороши, следы разных животных и пару десятков волчьих глаз, охраняющих Убежище. Движения супругов становятся все более резкими, глубокими, бешеными. Его дыхание рядом с ее губами, и бархатный стон одновременно с последним рывком: «Ар-рья». Он почти рычит, а она стонет, догоняя, требуя и получая свое. А потом он уносит ее в спальню, где гораздо теплее, под бок к дочери, и греет собой, пока его женщина не заснет. Такая прорва заботы в одном человеке, думает она который раз, проваливаясь в сон. Мне повезло.

И снова ночь, выливающаяся из сумерек, как вода из кувшина. Она голодна или Нимерия — уже неважно. Сначала охота, потом патрулирование. А если повезет — и то, и другое одновременно. Дети Нимерии, внуки Нимерии… кто сегодня будет твоим телом, Арья Старк? Сегодня она в теле юной самки, еще не вошедшей в пору, а значит, Джендри достанется легче, чем обычно, когда она выйдет из тела обратно и снова станет Арьей. Та часть ее, что она называет Никто, ни за что не признается, но страстно болезненно любит убивать. С каждой охотой женщина подкармливает убийцу в себе, и он умиротворенно засыпает. Это позволяет ей быть почти нормальной, любить, рожать, целовать детей и терпеть их шалости.

Она очнулась от легкого как обещание порыва ветра. Дочка принесла ей какой-то отвар. Маленькой Лианне уже почти пять лет, а Арья едва ходит. Ее огромный живот едва умещается на лежанку. Знахарка думает — близнецы, но Арья не верит. Она же не Ланнистер, в конце концов. У них, златовласых, бывают близнецы. Невдалеке от Убежища есть один такой замок, где Ланнистеры в лордах. Она не трогает их, хотя могла бы. Пугает, не допускает на «свою » землю, но пока не убивает. Тот человек, он очень помог ей, хоть был врагом. Она ничем ему не отплатила. Что ж, пусть будут живы его близкие, может, это поможет…

Вода допита, она смотрит поверх кружки на дочь. Темные волосы, папины глаза. Она не может сказать наверняка, любит ли Лианну, но любовь к Джендри делает девочку симпатичной в глазах матери. Она одна из самых младших детей в убежище. Крепкая, живучая. Папа смастерил ей первый лук, и она стреляет все лучше. А недавно так быстро выбежала за зайцем, что успела кинуть камнем и убить его. Маленькая охотница.

— Отец вернулся? — спрашивает она. Как же она ждет Джендри! Он нужен ей рядом, особенно теперь, когда ее тело совершенно раздуто новым плодом их любви. Она готова родить ему сына, она знает, как сильно Джендри хочет наследника.

— Да, мамочка, — улыбается девочка, и на ее щеках расцветают две ямочки. Пожалуй, она будет и на меня чуть-чуть похожа в юности, вздыхает Арья.

— Позови его, детка, — говорит она, возвращая кружку. И едва дожидается мужа. Он возмужал за последние годы, лицо его густо скрыла борода, но глаза по-прежнему яростно синеют, а тело… Ох. Почему она не может наслаждаться близостью с ним без непременных довесков в виде детей? Нет, нельзя так думать. Никто из них нее виноват, что она упала тогда. Никто не виноват в том, что дети так и не родились. Но она снова в тягости, и на этот раз все будет хорошо.

— Девочка моя, — улыбается он, заключая ее в объятья, поднимает и обнимает так, словно окружает со всех сторон. — Как ты тут без меня?

— Гадство просто, — выдыхает она ему в подбородок. — Расскажи, как там дела.

— Ты была права: Риверран по-прежнему не контролирует речные земли, — грустно качнул головой Джендри.

— Значит, мы в Речных землях, на землях Дарри, и не можем присягнуть … эх… — она обняла мужа за шею и прижалась к его щеке поцелуем. Он усмехнулся и жадно накрыл ее рот. Едва отдышавшись, она спросила: — Что дальше?

— Я был в Винтерфелле и присягнул Сансе Старк.

— Вот это новость, — удивилась по-настоящему Арья. — И она приняла тебя легко? Приняла присягу?

— Да, — ответил Джендри уверенно. — Жаль лишь, что в ее голове прочно засело, что мы ей должны. А теперь, когда мы вассалы, она банально может нам приказать.

— Не представляю, чем мы можем быть ей полезны, — удивилась Арья. — Мы живем просто, у нас нет ничего такого, чего бы у нее не было.

— Ошибаешься, моя хорошая, — ответил Джендри. — У Сансы нет наследников, нет мужа. Она может попросить Лианну.

— Ты что? — возмутилаь Арья. — Это же наша дочка, похожая на тебя…

— Боюсь, что нам придется однажды с этим смириться…— Джендри грустно качнул головой. — Есть и хорошие новости. Когда я был в Винтерфелле, видел посольство со Скагоса. Рикон с лютоволком там. Что же касается Брана — то он женился на Мире Рид и живет в Сероводье. Он местный оракул, здоровье его не очень, и он не претендует на Винтерфелл, а вот воспитатели Рикона — очень даже.