— Я его не люблю, — сказала юная, помолчав. — Нет, подожди, дай закончу. Думаю, что вообще не способна любить. Добиваться, да, хотеть, да. Желать иметь это только для себя, да. Но любить? Что это за хрень? И я не хочу его на всю оставшуюся жизнь. Он надоест мне хуже горькой редьки!

— Это не повод избегать брака с ним. Открою тебе страшный секрет, — сказала старшая без улыбки, — я тоже любить не умею.

Младшая удивилась, захлопала глазами, а потом вроде бы просветлела.

— Я подозревала … мама! — сообщила она своей полуночной спутнице. — Иначе бы ты не ушла от отца.

— О, я ушла не от отца, — печально улыбнулась женщина. — Это было бы просто. Я уходила от вас, и меня это разрывало… И я уходила…

— … к другому, — догадалась девушка. — Ну конечно! К тому, кто круче или иной. Это так понятно.

— Да, пожалуй, да. Ты понимаешь меня.

— Мы и вправду очень похожи.

— Но дети, — вдруг продолжила старшая с надрывом, — однажды у тебя будут свои, и ты поймешь, что уходить от них ужасно. Оставляет рваные раны, которые не заживают никогда.

Они продолжали говорить, а усталый слушатель нервно прохаживался по кабинету, разминая затекшее тело.

— В прайде охотятся львицы. Львы только гривы раздувают. Красивые, важные, главные… как бы. Всем рулим мы, понимаешь. И нам нельзя любить. Любовь затмевает разум.

— Пожалуй, да. Потому… ну зачем мне Лансель?

— Посмотри на это по-другому. Ты будешь счастлива, если он приведет в дом свою невесту?

Ногти кариатиды-дочери вцепились в столбик кровати, один сломался, удивив ее саму и заставив ахнуть.

— Вот видишь, — назидательно произнесла мать. — А все почему?

Дочь молчала, глядя на нее исподлобья.

≪Думает, что и так уже достаточно показала слабость. Да, она дико ревновала к Ланселю, но замуж? Ей бы хватило его в качестве любовника. Это даже придавало пикантности их отношениям. Той остроты чувств, что была с Джейме, этой острой тяги к запретному она не получала больше никогда, по всей видимости. Ничего, он придумает, чем занять свою непокорную дочь. Адреналина будет столько, что она захочет однажды тихой уединенной жизни. Вот только родит наследника…≫

— Потому что он — твоя добыча, — назидательно сообщила мать, — и ты ее уже не отпустишь, не будешь делиться.

— Как Тайвин — твоя, — констатировала дочь. — Ты поэтому вернулась? Ходили слухи о браке… Новом браке отца.

Мать скривилась, как от зубной боли. Ему было больно на нее смотреть.

— Я бы закрыла глаза на его временные помутнения, — сообщила она, не поворачиваясь на камеру, хотя прекрасно знала, где она стоит. — Одно дело одноразовый секс с силиконовой насквозь малолеткой, другое — я… Ну, да ладно. Да, в том числе поэтому я вернулась.

— Думаешь, я должна его оставить? При себе? — уточнила дочь. Так откровенно и искренне она никогда не говорила даже с подругами. Казалось, мать понимает ее с полуслова. Удивительный феномен женских посиделок не первый год поражал Тайвина до глубины души. Полчаса в пробке в соседних машинах — и уже лучшие подруги.

— Думаю, да. Пусть считает, что завоевал тебя. Пусть осыпает подарками. Ну, и свадьба… — Джоанна мечтательно закатила глаза, — представь, сколько всего надо будет спланировать! Поспорим, о шикарной свадьбе ты всегда думала с придыханием.

— Да, пожалуй, да, — улыбнулась Серсея, и обе женщины заговорщически рассмеялись.

***

— Ты поговорила с ней?

— А то ты не знаешь! Да. Разумеется, да. Она моя дочь, в конце концов.

— И? Ты была с ней честна?

— Не менее, чем она со мной, — загадочно произнесла Джоанна. — И так же, как сама с собой.

— Разговор имел пользу?

— Она назвала меня матерью. По-моему, оно стоило того.

— Наконец-то?

— Наконец-то, — прошептала Джоанна и уткнулась ему в плечо, увлажняя крупными каплями теплую кожу. — Кажется, я все же нашла ключ к нашей девочке.

***

Он ждал едва ли четверть часа, когда дверь его кабинета, закрывшись за братом, впустила Ланселя.

— Я знаю, что моя дочь сказала ≪да≫, — с порога предупредил он мальчишку. — Однако, моя дочь крайне расстроена.

— Я повел себя как дурак, — неожиданно сообщил ему Лансель. — Не ждал ее согласия и…

— Тупо стоял как баран?! — выкрикнул Тайвин из-за стола.

— Я должен был сделать все иначе, но… — Лансель поднял вверх указательный палец. — Я все исправлю. Сегодня же. Сейчас.

— Мне плевать, любишь ты ее или нет, — пригвоздил его к месту ледяной голос Льва. — Желаешь прожить с ней до старости или заведешь себе шлюх, но… Если моя дочь будет несчастна, ты пожалеешь об этом сразу же.

========== 7.24. Кто, если не я /Теон ==========

Я не знаю, как изменится твоё лицо

когда ты повернёшься ко мне спиной.

Подари мне желание быть просто рядом с тобой.

А когда на твои загорелые плечи

уронит весна свои влажные сны,

ворвётся в мои безутешные речи

и выдохнет слово:

«Ты!»

Ты так далеко, что хватит места для взлёта,

и есть где причалить чужим кораблям.

Подари мне возможность

с тобой побродить по полям.

Я не знаю, кто из нас закрыл последнюю дверь

и небрежно на пол уронил живые цветы,

но в клетке моей давно бесится зверь

от того, что не видишь

ты.

То, как эти дни вслепую бьются о камни

твоих предрассудков, ты оставь их другим.

Всё, что могу пожелать нам, остаться одним.

И тогда, зачеркнув все лишние звуки,

ты сможешь коснуться моей тишины,

и только лишь ночь её сможет нарушить

единственным словом

ты.

Ночные снайперы «Ты»

Разговор с отцом был худшим из всех зол, что он мог представить, при всем богатстве фантазии. Даже хуже разговора с матерью. Первый его не ждал и практически проклял, вторая ждала и не узнала. Настроение у Грейджоя-младшего с тех пор было безрадостным. ≪Если бы я был старше Аши, я бы… Нет, не работает, тогда меня все равно бы забрал Старк. Чтобы я остался при отце, я должен был родиться бабой. В пекло! ≫

≪Мое место занято, мой дом отторгает меня как отмершую кожу, а в Винтерфелле я всегда чужой. Что-то зреет, наливается соком и того и гляди отравит весь мир одним ароматом, и все это знают. Аша больше прочих, и раз она не говорит — это не в ее интересах. А в моих — знать. Нет более шаткого положения, чем мое, нет большей подлости, чем держать меня в неведении и делать вид, что все ок. Однажды ты начнёшь со мной считаться, отец! Однажды я стану нужнее сестры, и я ещё подумаю, крепко подумаю, соглашаться ли стать твоей правой рукой≫.

Робб влетел в квартиру как ураган, едва поздоровавшись с присутствующими, рухнул на диван и растянулся, свесив с подлокотника ноги. Голова его оказалась на коленях Теона, что привело последнего в ужас. Это было неожиданным и безоговорочным провалом. Грейджой судорожно оглядел комнату, но, похоже, никому не было дела до нежданных слушателей. Джендри почти прикрыл глаза, опираясь только на слух, Джон и Сандор, стоя почти вплотную, пытались выровнять звучание гитар, и это им не удавалось. Бри отвернулась в сторону окна, притопывая ногой, выводила красивый высокий пассаж, вторя мелодии клавишных на октаву выше. Прежде, чем Теон что-то предпринял, Робб открыл глаза, глядя прямо на него, и Грейджой с ужасом обнаружил дрожащую между ресниц влагу. Дальше он действовал быстро. Едва песня закончилась, он согнал Роберта с собственных колен и вытолкал того, занавесившего лицо отросшими рыжими прядями, на кухню. Парень немедленно взобрался на подоконник с ногами, обнял колени и уткнул нос между них.

«Никогда его таким не видел», думал лихорадочно Теон, притворяя дверь. Он поставил чайник, не с первого раза справившись с допотопной зажигалкой, шагнул к нему, сообразил, что воды в чайнике нет, чертыхнулся, налил, вернул его на плиту и снова подошел к Роббу. За стеной возобновилась музыка, стены вибрировали мелко и противно. Он обнял Робба поверх трясущихся плеч, поцеловал в шею насколько мог нежно, и под его руками парня затрясло сильнее, словно того и гляди должен был взорваться вулкан.