Люстра описала новый, неровный круг, и Тринадцатый, что должен был остаться без имени, тяжело вздохнул. Он только что сбился с заданного ритма, потому что эта вещица повела себя столь непредсказуемо. Конечно, обвинения в адрес простой вещи, которая в принципе не может быть в чём-то виновата, звучали абсурдно, но в последнее время вся семья Ноя превратилась в сплошной театр абсурда. И абсурд успешно правил балом, никому не показывая, однако, своего истинного лица.

Иногда ему даже становилось интересно, отчего так получилось, но копаться больше, чем есть, в истории было слишком утомительно, а он всё-таки, несмотря на то, что иногда включал режим гиперактивности, всё же предпочитал наслаждаться блаженным ничего не деланьем. С этой стороны его обезличивание было восхитительным подарком. С другой стороны, это было омерзительно, чувствовать себя насильственно превращённым в калеку и в то же время осознавать, чувствовать себя совершенно правым и наказанным без причины. Обычно, даже когда появлялись Нои с подобным дефектом, к ним относились просто настороженно; до обезличивания, тем более полного, доходило очень редко. Впервые эту процедуру именно к нему Граф применил в прошлой жизни. И Тринадцатому пришлось приложить очень много усилий для того, чтобы хотя бы внешне оставаться совершенно спокойным и невозмутимым. Он ведь отлично понимал, что с тех пор, как в одном из его сыновей пробудился Ной, его начали теснить, всячески отодвигать в сторону. Спохватились, что он может подавать плохой пример. А он был с этим не согласен и тогда же потерял своё имя. Дальше — хуже. Он практически уже не мог нормально общаться со своими обоими детьми, потому что из-за какой-то ссоры Мана покинул их общий дом, а к Неа его старались не подпускать. Тем более теперь, когда новому Четырнадцатому объяснили, что случилось с Тринадцатым, и почему его важно держать в изоляции от остальных. Будто бы он был болен какой-то очень заразной болезнью. Будто он мог разнести своё мировоззрение по округе и заставить и остальных посмотреть на происходящие вокруг вещи по-другому… Если бы всё было так просто, то они все бы уже начали думать по-другому. Нет, самостоятельное мышление сваливалось на Ноев тяжким, ужасно непривычным грузом и в большинстве случаев переламывало им хребет. Потому-то они в следующей жизни с облегчением вздыхали о том, что вновь нормальные.

Потому-то Тринадцатый, как единственный, кто не сломался, а понял, что есть правда на самом деле, после перерождения не потерял признаки своей «болезни». Потому что это была не болезнь. Это было нечто сокровенное, нечто почти неощутимое, что надвигалось на их семью неизбежно настолько, насколько это возможно. И что было так же необходимо, как людям воздух.

Оно было прекрасно и началось с его пробудившегося сына.

Тринадцатый не мог назвать себя примерным отцом, он никогда особо не любил детей в общем и не ощущал особой ответственности за своих собственных. Но он старался растить обоих так, чтобы мальчики, по крайней мере, ни в чём не нуждались, касалось это и его, отцовского внимания. Он вёл себя очень прилежно, как Ной, и никто не предполагал, что он может быть угрозой семьи. Ему позволялось воспитывать детей в перерывах между некоторой работой, которую ему подкидывал тот, кого до сих пор зовут Графом. И он, разумеется, не желая привлекать к себе больше, чем и без того есть, внимания вёл себя тихо и очень благоразумно. Нельзя сказать, что в нём жили какие-то особые родительские чувства. Нои слишком сильно отличались от людей чисто на психологическом уровне, на уровне развития, накопленным за тысячелетия опытом.

Нои были другими. И так называемый родительский инстинкт, видимо, был им не ведом. Тринадцатый просто привязался к детям, которые росли у него на глазах, требовали к себе внимания и были такими разными по характеру и складу ума, что не верилось, что они близнецы. Впрочем, внешне они тоже отличались довольно сильно. Не смотря на то, что в детстве лет до восьми были очень похожи на лицо.

А ещё Тринадцатый всегда выделял Неа.

Он не знал, почему именно так поступает, но этот мальчик всегда казался особенным и вызывал у него некое странное ощущение. Это началось задолго до того, как в нём начали просыпаться какие-либо таланты, к тому же Мана тоже был на редкость сообразительным ребёнком и не без талантов. Единственным недостатком Маны были постоянные проблемы со здоровьем почти до тринадцати лет. То одно с ним происходило, то другое. И всё равно он оставался более благоразумным и каким-то неведомым образом ухитрялся управлять Неа в любой ситуации. И младший брат всегда его слушался.

Но в Неа всё-таки было что-то настолько странное, что именно его выделял Тринадцатый. Он знал, что Неа особенный, а потом тот стал новым Ноем, чего не случалось никогда на памяти Тринадцатого да и других Ноев, и он понял, что вся семья вдруг осознала важность Четырнадцатого. Её осознавал даже Адам, от того пытаясь ещё сильнее разлучить Неа с Тринадцатым, не позволить им общаться и как-либо влиять друг на друга. Не только он, но и все вокруг ощущали, что факт появления нового Ноя должен означать что-то очень хорошее, что-то очень волнующее.

Он закрыл глаза, пытаясь избавиться от надоедливо лезущих в голову воспоминаний. Это всё было, но было раньше, намного раньше, и теперь уже ничего не поделаешь. Надо жить настоящим, надо придумать, как помочь себе и тем, кто этого заслуживает.

Или, может быть, тем, кому помогать выгоднее?

— Самми.

Он прошептал это своё имя почти неслышно, всего лишь слегка шевельнул губами, но их тут же неприятно закололо, а в горле возник ком, что просто так было не проглотить. Его новое имя. Его временное имя. Пока он не скинет власть наказания полностью, он будет довольствовать хотя бы им, зная, что скоро придёт час, и он будет на свободе.

— Самми, — уже чуть громче повторил он и улыбнулся.

Да, это было чудесно, просто чудесно.

Но всё же недостаточно для его полного успокоения.

Он должен был вернуть себе своё настоящее имя. Должен был, но позже. Пока забот хватало и без всего этого. У Тринадцатого было очень мало информации. Гораздо больше, чем должно было быть, ведь Первый отлично знал, что заблокированный дар блокируется не совсем, что остаётся некоторая возможность воспользоваться им. Раньше он мог просить Тринадцатого благодаря этому выполнить какую-то работу для себя, но теперь было практически очевидно, что Тринадцатый ступил на тропу войны без лишних слов. И что при малейшей возможности он попытается ударить в спину. Точно так же, как когда-то ударили его… Ничего, он Ной, и он достаточно злопамятен, чтобы позаботится об этом несколько позже. Его главной заботой было разобраться с историей со злополучным зеркалом и разобраться ещё и с неким Алленом Уолкером, который, похоже, влип в ту самую историю. К тому же он искал кое-что ещё, доказывающее его теорию, и, кажется, смог найти. Всё это требовало от него не только терпения, но и много, очень много кропотливого труда во время сбора информации, а он не мог позволить себе так часто исчезать из этих комнат. Ведь, согласно официальной версии, он просто не был на это способен и был буквально заперт.

Примерно тогда-то ему и пришла в голову простая и всё решающая мысль попытаться связаться с Книжником. В отличие от некоторых Ноев прошлого поколения он не был знаком с ним лично. Он был тогда тоже обезличен, хоть и не запрет настолько сурово, как сейчас, но возможности личной встречи практически не было.

Однако тогда он ещё помогал Графу и получал некоторую информацию о внешнем мире. Он собирал её очень торопливо, практически не вдаваясь в анализ и попытки предсказать развитие событий. Он был уверен, что в следующем поколении его положение станет только хуже..

Так оно, собственно, и получилось.

Предчувствия были тем единственным, что никогда не обманывало его. И сейчас его почти мучило ощущение, что он что-то мог упустить.

Но на сей раз он не мог справиться один. После личной встречи с Алленом Уолкером Тринадцатый заодно помог подозрительной не совсем чистой силе не просто выжить, но ещё и найти себе носителя. Это было не так уж просто, он ходил по краю и не знал, стоило ли оно того, но он получил новые части информации, которые, благодаря крохам оставшегося дара, со временем всё-таки развернулись в полноценное полотно.