— А как можно игнорировать или грубить столь привлекательной совести?

А Аллен всю жизнь прожил, считая себя уродом.

— Я не совесть, — невнятно пробурчал он, отворачиваясь и краснея. Снова. А ведь по сути он уже второй раз в такой ситуации. Только вот первый раз в постели. — Я пробуждаю её своими вежливыми пинками.

Тикки медленно опустил голову, переведя взгляд на ноги юноши, беспардонно толкнулся между них коленом, раздвигая и коснувшись бедра кончиками пальцев, прошептал очень тихо, но очень выразительно:

— Связать?

Дрожь прошила тело так, словно это было далеко не слово. Словно Аллен столкнулся с оголённым проводом, находящимся под очень высоким напряжением. Таким высоким, что он наверное уже и не жив.

— Мне тут пинки не нужны лишние, — продолжал тем же тоном свои рассуждения Тикки, начиная расстегивать рубашку своего юного любовника и улыбаясь. Аллен облизнул губы, ощутив острую необходимость срочно пойти напиться воды, так как в горле пересохло.

Или просто пойти куда-нибудь отсюда. Да куда угодно. Только не оставаться вот так под Тикки в томительном ожидании.

Ожидание оказалось недолгим. Расстегнув рубашку на юноше, Тикки прошёлся голодным взглядом по юному телу и дал ему ровно то, чего оно и желало. Свою ласку, свой жар, своё рвение и желание, позволяя чувствам внутри Уолкера гореть, полыхать, прорываться наружу в виде сдавленного стона и почти невнятных просьб не то продолжить, не то остановиться.

Он аккуратно, дюйм за дюймом исследовал тело юноши, старательно находя все самые чувствительные местечки, бездумно оставляя яркие засосы и при этом умудряясь придерживать руки Уолкера у того над головой. Потому что Аллену лежать, стонать, вырываться и хныкать, ощущая как чужое колено трётся сквозь плотную ткань штанов о его плоть, как горят расцветающие на белой коже засосы, как под кожу пробирается дрожь было невыносимо. Он пытался сам дотянуться до Тикки, прижаться к нему сильнее в диком стремлении слиться и стать одним целым, как будто это было возможно.

Мысль о том, что это вполне возможно благодаря дару Тикки проходить сквозь материю, была выбита из головы долгожданным, немного грубым стаскиванием штанов и зарождающимся внутри ликованием. Ликование спустя мгновение превратилось в огненную волну, обдавшую его в то мгновение, когда его члена коснулось что-то горячее, влажное, оказавшееся языком, а потом… Губы сомкнулись вокруг его плоти, спина прогнулась под нечеловеческим углом, а из горла вырвался только жалкий, задыхающийся хрип.

Аллен не сразу понял даже, что это было, что Тикки делает, ощущения были настолько ошеломляющими и неожиданными, что оргазм не заставил себя долго ждать, и юноша на некоторое время потерялся в пространстве и времени, обнаружив себя вцепившимся в волосы глубоко заглотившего его член Тикки. И он готов был поклясться, что глаза Ноя в тот момент были желтыми, сияющими и хищными настолько, что в теле осталось лишь одно желание растечься под ним благодарной, на всё согласной лужицей. А тот облизывал обмякший член, словно это была какая-то экзотическая конфета, глядел юноше прямо в глаза, и на этот раз не было ни смущения, ни страха, ни неловкости. Потому что устоять перед этим гипнотическим взглядом было невозможно. Потому что сейчас с ним был Удовольствие Ноя.

— Я начинаю понимать смысл твоего имени, — срывающимся голосом поведал Аллен, проводя ногтём по щеке Тикки, и тот, приподнявшись, подтянулся к его лицу и заглянул не в глаза, а в самую душу.

— Когда поймёшь полностью, расскажешь?

И новое лёгкое скольжение пальцев по уже потной, но до чёртиков чувствительной коже бедра. Или, может быть, он так реагировал лишь потому, что это был Тикки? Его Удовольствие.

— Обязательно, — Аллен коснулся губ, на которых до сих пор остался горьковатый вкус его собственной спермы, смешавшийся в дикий коктейль со вкусом Тикки. Аллен никогда не мог определить, что это за вкус. Это был жаркий полдень, это было что-то горькое, крепкое, пьянящее с первых робких прикосновений. Или, может быть, это были всего лишь его воспоминания. Воспоминания, которые имели свой собственный вкус, вкус губ Тикки. Но каждый раз Аллену нетерпелось попробовать их снова.

В этот раз ни один из них не думал о времени. А потому ласка затянувшейся прелюдии и не думала прекращаться. Они продолжили изучать друг друга, Тикки даже позволил Аллену немного изучить себя, и юноша с энтузиазмом выцеловывал что-то никому неизвестное, но очень сокровенное на смуглой шее, груди, плечах Ноя, царапал спину коготочками левой руки, прикусывал губы и дразнился во время поцелуев, теряя счёт времени.

В этот раз не было неуверенных вопросов, убеждений, сомнений. Они почти не говорили вообще, для общения хватало скрещивающихся взглядов, убедительных касаний, прерванных вздохов и глухого рычания.

Рычание было, кстати, со стороны Тикки, когда он, уже целенаправленно забрасывая ноги юноши на плечи, таки получил пинок прямо в челюсть от изнывающего Аллена. Меткий такой пинок, от которого захотелось засмеяться, но воздуха не хватало, а потом пальцы Ноя, что были уже внутри, задели знакомый бугорок, и мальчик, выбросив разум в мусорку, с растянувшимся глухим шипением попытался лишь насадиться на них сильнее. Попытался вернуть уже знакомое удовольствие, ощутить его в полной мере, захныкал, видя, что Ной в отместку лишь дразнит его, целуя, массируя внутри, растягивая уже давно растянутые мышцы, и никак не преступает к главному, будто ему всё ни по чём. Будто это не для этого Микк затащил Аллена в гостиницу. Будто у Ноя самого не стоит всё это время! Будто это Уолкер затащил его в кровать и уговорил заняться сексом.

Будто это справедливо так его мучить!

— Тикки!!

Одним рывком он притянул Ноя к себе, вцепляясь в волосы и натягивая их до боли. Тикки даже зашипел и попытался выдрать чужую ладошку из собственных волос, но рука была левой, и пришлось действовать по-другому, наконец-то приставляя головку подрагивающего члена к уже разработанному проходу и входя полностью, одним плавным движением. Аллен выгнулся дугой, будто гимнаст со стажем, грозя в любое мгновение услышать, как переламывается его позвоночник, застонал сквозь зубы, но стоило только Тикки аккуратно выскользнуть и толкнуться обратно уже под немного иным углом, как Аллен решил использовать все возможности своего голоса.

Он кричал имя Тикки, просил не останавливаться, задыхался и пытался старательно двигаться в такт с движениями Ноя, насаживаясь как можно глубже, впуская его как можно сильнее. И даже как нельзя. Аллен не чувствовал собственного тела, потому что всё оно растворилась в обжигающих волнах удовольствия, ощущая, что плавится не только его тело, но и тело Тикки, словно два обжигающих вала сливаются единственно возможным способом, опаляя, переплетаясь, обнимая и принимая друг друга.

И Аллен ещё долгое время лежал в объятиях Тикки после этого пожара, лежал, не думая ни о чём, наслаждаясь этим состоянием, когда в голове гулкая пустота, но это совсем не мешает. Всё к месту, всё как раз тогда, когда и нужно.

И кажется, он едва улыбался кончиками губ в потолок, когда наконец-то заснул под размеренный стук сердца и шум успокоившегося дыхания своего Ноя.

Он снова в этой странной комнате.

В этой тёмной комнате без окон и дверей, и перед ним, опираясь на комод, стоит всё тот же странный гость. На сей раз капюшон многослойного одеяния немного сбит на бок, и юноша сумел разглядеть лицо своего визитёра: узкие, азиатского типа глаза, прямой, немного вздёрнутый нос, нижняя губа будто припухшая и выпирает вперёд, как, возможно, и челюсть. Ничего особенного, человек, как человек. Но этот человек находится в его сне.

Но если юноше известно, что это сон, неужели он не может прогнать этого типа?

Может быть, возможность и имеется, но страшно даже пытаться.

— Ты снова меня боишься?

— Нет, блин, я по тебе скучал! — как можно грубее и в то же время безразличнее.

Гость вскинул голову, рассматривая что-то на потолке, и юноша с трудом удержался, от того чтобы тоже не посмотреть в ту же сторону.