— Это гениально! — Аллен явно не ожидал крика, но только лишь обернулся и вопросительно предложил ещё печенье. Лави отказываться не стал. — Сердце это ведь, насколько я понял от Старика, Хранитель человечества. Пока он жив – убить людей нельзя! Даже если истребить всех, они всё равно вернутся, каким угодно способом! Это их мир, и мир этот нельзя уничтожить, не уничтожив его Сердце, его Хранителя! И Хранитель оказывается неуязвим для главных врагов! Если он стал Ноем, то он, как и ты, не сможет их убить, но не сможет и быть убит от них, понимаешь?

Аллен сидел, не шевелясь и никак не реагируя. Очевидно, в глубоком шоке. А Лави не мог сейчас молчать, сейчас, когда его мысли прорвали лавину и хлынули полноводной рекой в страну жажды и засухи, где их так ждали.

— Только у меня есть вопрос насчёт того, как же… Нои периодически умирают, будет ли считаться его такая смерть отсутствием и возможностью уничтожить мир? Потому что если это так, то почти не имеет смысла. Больше минусов, чем плюсов.

— Разумеется, нет! Нои не мертвы между перерождениями. Мы находимся здесь же! Я отлично это помню, потому что сам в детстве интересовался.

— В детстве? — безжизненно уцепился за странные слова Лави.

— В первом детстве.

— А да…

— Второго у меня и не было. Ну, разве что годы с Маной, — Аллен мечтательно улыбнулся. — А вообще мне больше интересен механизм разлома времени. Ведь, по сути, всё это время Сердце тоже было, вроде бы, живо.

— Или же это работает по-другому. Для того, чтобы уничтожить мир, надо именно что убить Сердце. Убить Сердце, а когда оно кануло в разлом до поры до времени, оно даже если не вполне было в этом мире, то не было убито. А может быть, его присутствие всё же было ощутимо. Я не знаю, может, Старик обладает подобными знаниями, прошедшими через тысячелетия, но не уверен. Первый Книжник о многом умолчал.

— Разве в истории так не принято, умалчивать и перевирать?

— Так принято даже в настоящем, в политике, дипломатии, даже в отношении жены и мужа. Это везде. Но мы то храним истинную, тайную историю! Обидно, что тот, кто всё начал…

— Он был Жрецом, и его цели немного разнились с целями нашего поколения.

Семь тысяч лет — прозвенело в голове Лави, и тот понял, что срок и впрямь не маленький, и современные книжники вполне могли исказить свою идею, даже облагородить, не забывая при этом и о главном. Может быть, оно даже к лучшему.

— Интересно, Сердце будет совсем новым со стороны личности и памяти, или всё тем же Хелеосом?

— Если новым, то я точно не смогу относиться к нему иначе, чем как к своему ребёнку. А если в нём проснётся память и личность Хелеоса, мне будет немного страшно.

— Вспоминая, о ком мы говорим, у меня тоже мурашки бегут по коже. Или это от чего-то другого? — последнюю фразу Лави простонал, переворачиваясь на бок и подтягивая к себе согнутые колени.

Аллен, сидящий на кровати, смотрелся так забавно с этим большим животом, действительно большим, по крайней мере для мужчины. Для женщины он, наверное, был не так велик.

— Какая это неделя?

— Ась? — не сразу понял Аллен, затем остановил взгляд на поглаживающий живот руке и пояснил, — он пинается сейчас часто. Это неудобно. А когда я его так глажу, успокаивается. И да, это какое мая? Двадцать седьмая неделя по срокам, но по развитию я проскочил три первых недели, которые обычно женщины проживают до оплодотворения. У меня вся эта подготовка и развитие сложилось за пару часов, получилось. Так что на самом деле у меня уже тридцатая неделя.

— В июле всё?

— Ага.

— Ты, знаешь ли… — Лави внимательно оглядел своего товарища, — Очень легко всё это переносишь, никаких отёков, спина не ноет?

— Бывает немного, с этим животом ходить неудобно, но он у меня небольшой вообще, Комуи говорил, что у девушек на этом месяце и больше бывает, но это тоже по-разному и от того, в который раз рожают, тоже зависит.

— Но ты то в первый и последний.

— Мне почти понравился этот опыт, но надеюсь, что да, в последний… Как думаешь, почему Граф вообще собирается убить всех?

Невообразимы пути мыслей беременных — решил для себя Лави.

— Это ты член этой семьи, и я должен задать этот вопрос.

— Никто из нас этого не знает. То есть, вроде, Правосудие помнит. Но мы чувствуем себя обязанными ему помочь. Это одна из причин, почему в прошлый раз я не смог нормально соединиться с тёмной сущностью и боролся против неё.

— А вторая?

— Эван, конечно.

— Эван?

— Ах да, его зовут так сейчас. В прошлый раз его звали Маной.

— Он всё же был Ноем, — Лави был готов требовать похвалу Панды за собственную сообразительность.

И замолчал. Они говорили уже почти час, и он чувствовал себя неплохо. Нет, конечно же, он знал, что три часа для него не так уж много, не критично, но опасение, что он не сможет соображать ясно, всё же были.

—Он Ной, я верно услышал?

— Да, — охотно ответил Аллен. — Он как бы Пятнадцатый.

— Пятнадцатый? — словно не веря своим ушам, повторил Лави.

— Да. Мана.

На некоторое время юный книжник подвис, размышляя, затем кашлянул и продолжил свои размышления уже вслух:

— И даже если отодвинуть многие вопросы в стороны, остаётся неясным одно: как? Насколько я знаю, Нои перерождаются после своей смерти во вновь родившихся детях. — Он дождался кивка Аллена. — И когда Мана умер, это было не так уж давно, Эван уже был давно рождён? И более того, с участием души Маны Граф едва не создал акума.

— Он не знал, что Мана всё же числится Ноем..

— Как, я спросил, это возможно?

Аллен потёр нос, отводя взгляд и размышляя о том, как нормально можно на это ответить.

— Да. Но не смог. Мы... мы были двойняшками. Мы различались друг от друга и внешностью, и характером, знаешь, так бывает?

Лави кивнул. Он знал и с чем это связанно, но сейчас уточнения были лишними. Первое, чему учатся книжники — молчать и слушать.

— Ну и мы, я не знаю точно, как нам удалось это сделать, но из-за некоего негативного окружения гены Маны начали пробуждаться слишком рано, он бы не смог это выдержать. Ты знаешь, что пробуждение Ноев всё же происходит по-разному? То есть идёт уклон на разное воздействие. Например, Вайзли при пробуждении ничего не рушит, но точно убьёт окружающих, точнее взорвёт их головы или тех, кто подальше, навсегда оставит безумными. Мечта опрокинет наблюдателей в кошмар. И так в зависимости от дара, что несут наши гены, есть и некоторое негативное воздействие, что они оказывали на наши собственные тела, изменения. Гниение вот обзаводится паразитами внутри, Лулу полностью трансформирует тело, у Вайзли появляется демонический глаз, как центр стигмат. Воздействие дара, что должен был быть у меня, было более щадящим. Мы обменялись дарами и, что выходит из этого, названием. Я не знаю, почему мы смогли это сделать. Может быть, потому что были кровными братьями? Или потому что оба ни разу не были пробуждены? Или даже всё проще и на самом деле я был старшим из нас на эти несчастные сорок минут и номера за нами были с самого начала. Но он стал Пятнадцатым, то неверное пробуждение было засчитано, ну, а я пробудился Четырнадцатым.

— Нои не знали об этом?

— Нет. Мы и сами с Маной долгое время об этом не подозревали. На самом деле мы выяснили это чисто случайно, и я дико был рад тогда. И даже готов был смириться со своей сущностью, но это было через три дня после инцидента с кусающейся чистой силой. Моя сущность уже приготовилась встать на дыбы, дабы дать отпор воздействию чистой силы. Так что либо это череда совпадений, либо то, что принято называть судьбой.

— Или чьим-то тщательным расчётом, — намекнул на Шута и Хелеоса Лави, и его намёк был понят. Аллен прикрыл глаза, улыбаясь. Он красиво улыбался сейчас, гораздо красивее, нежели в Ордене. Спокойно, не сильно, не прилагая к появлению улыбки ни малейшего усилия, она сама вылезала на его лицо и смотрелась удивительно органично.

Если Аллен так улыбается в этом месте, Лави может быть за него спокоен. По крайней мере, пока.