— Эм? — Аллен тряхнул головой и потянулся, пытаясь сообразить, — Это сон ещё.

— Конечно, — Музыкант, так и остающийся тёмной, человекоподобной тенью, зажал кларнет между колен и, склонив голову на бок, наблюдал за мальчиком. — Может быть, ты был таким сонным, что превратил свою комнату в спальню?

— Я сплю! — возмутился мальчишка, вскакивая на ноги и сердито сверкая глазами в сторону зеркальной стены.

— Это состояние нельзя в полной мере назвать сном. По сути, находясь здесь, ты не должен отдыхать так же качественно, как во время сна. Но отдыхаешь и даже лучше лишь потому, что я тебе играю. — Неа (Уолкер или Кемпбелл, не суть важно) пошёл убирать инструмент обратно. — У тебя было много вопросов, помнишь?

Аллен поудобнее закопался в своё одеяло, кивая.

— Я только не помню их, наверное, — признался он, сооружая из своего одеяла удобное во всех отношениях гнездо. Тут слегка подоткнуть, там приподнять край, и он наконец-то доволен своим положением, и ноги не отсидит, и удобно, и тепло.

И это странно. Во снах ведь не должно быть таких чётких и реальных ощущений. Уолкер был уверен, что, стоит ему ущипнуть себя, — сразу почувствует боль, но и не проснётся.

Почему он раньше не подумал об этих аномалиях? Это совсем не похоже на нормальный сон. То есть откуда бы Аллен знал, что такое нормальный сон? Рассказывать ему об этом было некому. И спрашивать не у кого. Серьёзно, Роад жила на грани реальности и снов, а вот Узы были слишком взрослыми и озабоченными. Слушать о их снах Аллен не желал ни в каком виде. И был уверен, что, стоит поднять эту тему, он наслушается таких пошлостей….

Тем более он сам ненормальный, он экзорцист, мало ли какие завороты у экзорцистов?

Собственно, именно этот вопрос Аллен и озвучил, когда понял, что Музыкант пытается привлечь его внимание.

— Ты не экзорцист, — лица тени видно не было, но Ной поморщился, Аллен это отлично видел и слышал недовольный тон парня.

— Конечно, я синхронизированный или просто владелец чистой силы, — едва сдерживая смех, отозвался Аллен, рассматривая свою руку и с удивлением понимая, что на руке перчатка и снять он её не может. Она будто была запечатана. Скорее всего, так было и во всех предыдущих снах, только мальчик не обращал внимания. — Ты говоришь, как остальные.

— Экзорцисты — это работники Ордена. Послушные, молчаливые, воодушевлённые, безропотные или шантажируемые, даже не понимающие, что их шантажируют. Они служители этого Ватикана Центра, — определённая доля ярости была в голосе Неа. — И я искренне верю, что ты никогда не станешь одним из них.

— Экзорцисты так плохи?

— Нет, не они плохи. Плохо быть экзорцистом.

Определённо, Аллен не мог понять, что именно имел в виду Музыкант, но кивнул для вида. Ему следовало перевести тему, он часто так делал, и взгляд будто специально остановился на его сцепленных ладонях.

— Что с моей рукой? — Аллен поднял её вверх.

— То есть? Там чистая сила…

— Что с ней во сне, — мальчик демонстративно дёрнул перчатку, что сидела на ладони, словно вторая кожа, и не желала слазить и на миллиметр. Если бы такое случилось наяву, Аллен серьёзно испугался бы. Если бы здесь не было Неа, это вполне могло быть сюжетом небольшого кошмарика.

Забавно, Аллену не снились кошмары… практически с тех пор, как он появился у Ноев.

— Она глаза мозолит.

Аллен так задумался, что едва не пропустил ответ.

— И плохо сочетается с псевдоснами, наведёнными с помощью тёмного дара. Ясно?

— А с чем связано то, что мне… — Аллен тряхнул головой, понимая, что это глупость. Но Неа уже услышал начало вопроса и ждал продолжения. — Мне не снятся кошмары.

— А должны?

— Раньше снились. До того, как стал жить с Ноями, кажется. И немного вначале. Но ведь… Мана, он снился мне раньше. И не только он. Неприятные вещи тоже. А сейчас по-другому. Это ненормально?

— То, что хороших снов больше, чем плохих? Это нормально. А то, что плохих у тебя не бывает? Бывает, я забочусь о том, чтобы ты их не помнил, перебиваю, прежде чем кошмар разойдётся во всю силу. Первый раз, когда мы увиделись, я впервые прервал твой неприятный сон. Ты даже не успел понять, к чему всё двигалось. А сейчас ты часто спишь под ловушкой… старая она, правда, её мастера нет. Это уже Нои позаботились. Я не всё могу контролировать.

— Э… спасибо?

— Очень красноречиво.

— Я не ожидал такого, — Аллен уселся, нахмурившись. — Что кто-то перехватывает чужие кошмары.

— Уверен, Мана делал так же.

— Он будил и успокаивал меня, если мне снилось что-то неприятное, — кивнул Аллен, хваля себя за сообразительность: сразу понял, что имел в виду Неа.

— Да. А для нас с Маной это делала мама. Если бы это делал папа, то мы выросли бы, как минимум заикаясь, — юноша рассмеялся, и Аллен тоже с трудом подавил улыбку. Представлять успокаивающего Тринадцатого его мозг отказывался. Это было слишком страшное зрелище для его неокрепшей психики.

— А твоя мать, она знала, что живёт с Ноями и всё такое? Она была человеком? То есть она нормально к этому относилась?

— Да, она была человеком. Да, она знала. Да, она относилась к этому просто. Она не питала иллюзий. Когда её привели впервые в Ковчег – это было уже после того, как мы с Маной родились, но мы были ещё едва ползающими карапузами – она даже подумала, что сейчас её и убьют. Детей она родила, больше ни на что не способна, а связалась с такими монстрами. Она же трезво оценивала ситуацию. Вот в чём было дело. Отец, кстати, и сказал, что подобное предложение кто-то сделал. Не стал говорить кто, но я сам понял.

— И кто?

— Удовольствие Ноя.

— Тики?

— Его не так звали. Так что просто Третий Ной, — невозмутимо ответил Музыкант.

— Но он? — Аллен не мог представить, из всех Ноев именно он?

— Это очевидно. Остальные члены семьи были сплочены и знали, как это удивительно — ребёнок от Ноя. Никто из них никогда вслух такого не посмел бы сказать. А Удовольствию на подобное всегда плевать. Он знает, каковы мы на самом деле, и говорит об этом, не скрываясь.

— А почему у него такое имя?

— Граф мне сказал, что Третий – единственный Ной, который способен почувствовать всё удовольствие, что существует. На самом деле это значит, что он единственный Ной, который действительно живёт. Может ощутить якобы все чувства из возможных. Всё же чего-то Нои и впрямь не могут прочувствовать. Или, как замечал мой отец, может быть, есть эмоции, которые Нои могут прочувствовать лишь друг с другом, а для Удовольствия это неважно, он и с людьми возится. Всегда так было.

— Да, сейчас он живёт, как человек, — кивнул Аллен.

— Знаешь, если бы у Ноев был весь спектр чувств, то, наверное, я бы влюбился в Мариана, — со вздохом отметил парень после недолгих размышлений.

— А кто это? — тряхнув головой, уточнил Аллен, мысленно уже создавая новую статью о новом неизвестном.

— Мария.

— Что?

— Мариан Кросс…. Он экзорцист, экзорцист в Ордене, позже — Генерал. Важная шишка, грубо говоря. Скользкая личность, которая лишь на первый взгляд кажется открытой и прямолинейной сволочью. У него чистая сила — баба в гробу. Он такой бабник, что даже символично. Её назвали Мария. А я так называл самого Мариана. Кстати, не сам я так его начал называть. На самом деле первыми так стали делать… Узы, — с непередаваемой усмешкой протянул Музыкант. — Они к нему сейчас интереса не проявляют?

— Эээ. Не знаю, они говорили о каком-то Генерале что-то, но не знаю, не помню конкретно, о нём ли это было.

— В Ордене не так много Генералов. И уж тем более тех, кого интересно обсуждать.

— А мне-то откуда знать, сколько там Генералов? Даже не знаю, чем Генералы отличаются от других экзорцистов.

— Ну, Генералы это либо те, кто сам хочет больше власти, либо те, кто пытаются защитить простых экзорцистов, либо… но, в общем, они все ещё более послушные куклы Ватикана. Но Орден и Ватикан это не те темы, на которые я хотел бы сегодня говорить, — поднимая крышку фортепиано, произнёс Музыкант.