– Он был чуть старше Ноа. И все равно слишком мал для постановки диагноза.

– Какой диагноз?

– Ранняя детская шизофрения. – Ремсон потуже натянул свитер на пузо, будто от одних этих слов в кабинете похолодало. – Конечно, у таких маленьких детей встречается редко.

– Шизофрения? – Слово зависло в вышине, в охлажденном воздухе, блистая, как зазубренная сосулька, а затем на Джейни обрушилось понимание. – Вы считаете, у Ноа шизофрения.

– Я же говорю, он слишком мал для постановки точного диагноза. Но мы должны иметь в виду такую версию. Сбрасывать ее со счетов мы не можем. – Из-под тяжелых век за Джейни невозмутимо наблюдали его глаза. – Со временем узнаем больше.

Джейни разглядывала ковер. Густой, непостижимый малиновый узор – квадраты в квадратах, а те в других квадратах.

После паузы доктор Ремсон сказал:

– Порой играет роль генетика. Вы говорили, что ничего не знаете о семье его отца?

Она горестно потрясла головой. Несколько лет она гуглила ночами от случая к случаю, а теперь взялась за поиски Джеффа из Хьюстона всерьез. Неделю назад продвинулась на шаг: добрых два дня перебирала всех родсовских стипендиатов последних двух десятилетий. Проверила всех Джеффов и Джеффри, всех техасцев, и ни один даже отдаленно не напоминал человека, назвавшегося Джеффом. Она позвонила в тринидадскую гостиницу, но там теперь был «Холидей-Инн».

Итак, Джефф – если он вообще Джефф – родсовской стипендии не получал. Вероятно, и в Оксфорде не учился. (Она поискала его в колледже Бейлиолл и ничего не нашла.) Возможно, он и не бизнесмен никакой. Он все выдумал – но зачем? Поначалу она думала – чтоб произвести на нее впечатление, но теперь вырисовывалась другая версия: может, у него был полноценный психотический приступ?

Джейни чувствовала, как взгляд Ремсона парит над нею мохнатой бурой летучей мышью, но не могла заставить себя посмотреть врачу в глаза. Разглядывала свои коленки, обтянутые серыми колготками; серость их и округлость внезапно показались ей абсурдными.

– Вам нужны ответы, я понимаю, – вещал между тем Ремсон. – Но пока других возможностей у нас нет. Мы можем уточнить диагноз по мере лечения и непременно так и поступим. А пока, если хотите, попробуем антипсихотические препараты. Назначим Ноа очень низкую дозу. Я выпишу вам рецепт.

Слова проникали в сознание медленно, будто Джейни дремотно замерзала до смерти, но это слово – препараты – пробудило ее пинком.

– Препараты? – Она вздернула голову. – Но ему всего четыре!

Врач покаянно кивнул, воздел руки:

– Препараты могут нормализовать ему жизнь. Вычислим правильную дозу, потом раз в несколько месяцев будем смотреть его заново. И разумеется, продолжим сеансы. Дважды в неделю.

Из стакана на столе Ремсон вытащил шариковую ручку и принялся писать рецепт. Затем выдрал лист из блокнота и протянул Джейни, словно это в порядке вещей. Лицо безучастное – страшно смотреть.

– Давайте вы все обдумаете, – сказал он, – а через неделю мы обсудим.

Он все протягивал ей рецепт на антипсихотик. Джейни посетило странное и неодолимое желание смять бумажку об эту психиатрическую рожу. Но она забрала рецепт и сунула в карман.

А теперь, примостившись на диване рядом с сыном, запрещала себе усадить его на колени и осыпать эту блондинистую голову поцелуями.

– Нормально, букаш?

Ноа ответил полукивком – на верхней губе усы от какао, глаза прикованы к экрану.

У Джейни зажужжал телефон – но то, увы, был не психиатр с предложением новой чудодейственной дозы китайских трав и «Омега-3». Прилетела СМС – и не от кого-нибудь, а от Боба, ее былой сетевой страсти.

«Ну как? Полегче? Попробуем снова?»

Она хохотнула, громко и безрадостно, точно грустный тюлень гавкнул. Бедный Боб – надо же так неудачно выбрать момент. Джейни захлопнула телефон, не ответив, и глотнула чаю. Правда, толку от этого чаю… Тут требуется что-нибудь помощнее.

В тот вечер Джейни уложила Ноа пораньше. Он был в настроении ластиться, обнимал ее голову руками, притягивал к себе, чтоб она поцеловала его в губы, пальцами ощупывал ей лицо.

– Это какая часть тела? – прошептал он.

– Это мой нос.

– А это?

– Это мое ухо.

– А это твоя башка.

– Да. Спокойной ночи, букаш.

– Спокойной ночи, мама-мам. – Он зевнул. И затем (Джейни знала, что это грядет, это теперь повторялось всякий раз, когда он засыпал, и всякий раз она думала: может, сегодня обойдется, может, сегодня он не скажет): – Я хочу домой.

– Ты уже дома, букаш.

– Когда придет моя другая мама?

– Не знаю, малыш.

– Я по ней соскучился. – Отвернул прочь от нее голову на подушке. – Я очень, очень соскучился. – И затрясся всем телом.

Другая мама – галлюцинация, но горе-то настоящее. Про горе Джейни кое-что понимала.

– Тяжело тебе, да? – тихонько проговорила она.

Он обернулся, кривя губы. Обхватил ее руками, и она прижимала к себе его голову, а он плакал и терся носом о ее рубашку.

– Малыш, мне ужасно жалко, что все так, – прошептала она и погладила его по голове.

– Я очень по ней скучаю. – Он уже плакал всерьез, и хриплые всхлипы вырывались у него из груди, словно плюмажи черного дыма. Так посмотришь – у ребенка разбито сердце, ребенка бросили. Хотя Джейни за всю жизнь не оставила его одного ни на единую ночь. – Мама-мам, помоги.

Выбора у нее не было.

– Я помогу.

Джейни ушла от него в печали, какой не помнила со дня смерти матери. Отнесла ноутбук в кухню, достала рецепт на рисперидон. Взяла кружку, бутылку бурбона, много лет назад подаренную клиентом, глотнула от души.

На кружке котенок гонялся за бабочкой; подарок коллеги, которая считала, будто у Джейни есть кошка. Любо-дорого посмотреть на эту кружку в нынешних обстоятельствах – вроде оптимистичного предсказания из гадательного печенья: не веришь, но все равно прячешь в карман. Бурбон жарко забултыхался в желудке, моросью затанцевал в перепуганном мозгу.

Джейни открыла поисковик.

Как действуют антибиотики.

Не то.

Как действуют антипсихотические препараты на детей.

Психиатры выписывают детям антипсихотические препараты в случае серьезных заболеваний, считая, что польза перевешивает риски… В то же время множатся сообщения о смертях и опасных побочных эффектах, связанных с этими препаратами. Согласно расследованию «Ю-Эс-Эй Тудей», в базе данных Управления США по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов за 2000–2004 гг. атипичный антипсихотик указан «наиболее вероятной причиной» по меньшей мере 45 детских смертей. Также зафиксировано 1328 сообщений о тяжелых побочных эффектах, в том числе угрожающих жизни.

Боже праведный. Ну уж нет.

Джейни поспешно закрыла страницу и открыла другую.

В результате лечения антипсихотическими препаратами пациент теряет ощущение самости, у него затуманивается мышление, отключаются эмоции, теряется память.

Джейни побыстрее закрыла и эту вкладку, почитала другой сайт, потом третий. Открывала вкладку за вкладкой, в каждой обнаруживая все новые ужасы, пока весь бурбон не перелился в кружку, а глаза не начало резать, будто они кровоточили.

Она подержала спиртное во рту – бурбон обжигал язык. Котенок на кружке демонический – или, говоря точнее, обыкновенный котенок. Вот-вот атакует красивую бабочку и зубами порвет на клочки ее синие крылышки.

Джейни поискала «рисперидон», почитала про побочные эффекты: сонливость, головокружение, тошнота… Список оказался бесконечный. Дочитав, отметила у себя головокружение, тошноту, раздражительность, потливость, зуд, жар, а также избыточный вес. Голова шла кругом – впрочем, это, наверное, от алкоголя.

Так стараешься кормить сына здоровой пищей. Пицца с соевым сыром. Органический горошек, и брокколи, и морковь. Смузи. Молоко без гормонов. Капуста, шпинат. Полуфабрикаты сводишь к минимуму, спустя неделю после Хэллоуина выбрасываешь собранные конфеты. Никакого фруктового льда в парке – там красные и желтые красители. И теперь пичкать ребенка этой дрянью?