— Я бы хотел прикоснуться к тебе, — говорит он, а его дыхание ощущается напротив моего виска.

Знаю, что это не все. Мы даже не договариваемся о цене, но я соглашаюсь спокойно и безропотно.

Смотрю в его глаза и чувствую что-то знакомое. Откуда я его знаю?

Сотни человек приходят сюда. Они для меня ничто, и все же я не могу отделаться от мысли, что запомнила бы его, если бы он пришел в любую другую ночь. Не могу избавиться от чувства, что видела его раньше. Встречалась с ним. Знаю его.

Я должна бояться. И я боюсь, но меня интересует татуировка на тыльной стороне его руки. Что она означает? Но появляются и другие моменты для удивления, особенно когда его рука дотрагивается до меня.

Он не начинает с моей груди или задницы. Не с тех очевидных мест, которые так важны для них. Одной рукой он проводит по шее и вдоль по спине. Сердце интенсивно колотится в груди, почти добровольно разрываясь. Я не могу свободно вздохнуть. Для меня это место неожиданно становится важным и уязвимым. Таким небольшим и всего лишь от одного бережного прикосновения его руки. Как это возможно, что у него такие большие руки?

Он скользит другой рукой по подбородку, приподнимая мое лицо. Смотрит мне в глаза. Я не могу отвести взгляд. Его глаза темные и бездонные, сверкающие, словно далекие звезды.

— Как тебя зовут? — бормочет он.

Хонор.

Почти произношу его, но это не то имя, которое я здесь ношу. Кроме того, мое имя объявляют, когда я выхожу на сцену. А он не похож на того, кто такое забывает, но после своего вопроса сжимает мою шею чуть сильнее, но осторожно, хотя и с легкой угрозой. Может схватить меня в любую секунду. Он знает это. Я знаю это. Блу, который ждет за дверью, тоже знает это, но всё сводится к доверию.

И я ему доверяю.

— Хани, — шепчу я.

Он повторяет моё имя так, словно раньше никогда его не слышал

— Хани.

Мой взгляд опускается на его рот, он жесткий. Суровые мужские губы и щетина, легкой тенью покрывающая его подбородок.

— А тебя?

— Тебе лучше не знать моего имени. — Его губы изгибаются в полуулыбке.

Я верю. Но именно эти слова заставляют меня довериться ему еще больше.

— Мне лучше не сидеть у тебя на коленях.

И не раздеваться для странных мужчин каждую ночь. Я предполагаю, что поезд уже ушёл. Его веки опускаются, выражая что-то вроде благодарности.

— Ты можешь называть меня Кипом. — Должно быть, он видит, что я ему не верю, потому что тихо смеется. — Это мое настоящее имя. Не то, что Хани.

Я вздрагиваю от неожиданного удара, но чего он ожидает? Правду?

Правды нет. Хани не является моим настоящим именем, но меня так называют каждый день, поэтому я чувствую себя все меньше и меньше Хонер Моретти. Становлюсь прозрачной, словно призрак. Иллюзорной. Это то, что скрывается во мне. Ненастоящее имя делает меня невидимой.

Он смягчается, видя выражение моего лица.

— Это сокращенно от Киплинга.

Именно в этих нескольких словах он дает мне что-то. Что-то личное. И реальное. То, что является редкостью в этом клубе. Во всем мире. Это заставляет меня хотеть большего. Я вижу старые кости, повсюду торчащие из земли. Хочу копнуть глубже, чтобы раскрыть больше правды.

— Как и Редьярда Киплинга?

Его брови приподнимаются, хотя он и пытается скрыть это. Но я это замечаю.

— Ты удивлён, что стриптизерша читает стихи? — спрашиваю я.

— Нет.

— Лжец. Хотя я не злюсь. Девушки здесь выживают. Мы карабкаемся на поверхность. Это не оставляет свободного времени для чтения.

— Значит, твои родители были его поклонниками?

— Только моя мать, насколько я знаю. — У него печальная улыбка, по-моему, я обезоружила его. Это доказывает то, что он пришел сюда с оружием.

— Я рад, что Киплинг, а не Редьярд.

Мне нравится этот способ. Более открытый. Менее угрожающий. Это расслабляет меня, и я провожу руками вниз по его груди.

— Ты вырос на рассказах о Маугли и Балу?

— До тех пор, пока я не устал от них, — говорит он. — У меня была большая книга, сейчас такую можно найти только на распродаже старых вещей. Желтая бумага и плетеная веревочка на развороте.

— Это звучит мило. — Мои руки опускаются ниже к твердой плоскости в нижней части его пресса. Стриптизерши часто болтают со своими клиентами. Некоторые из них приходят не только для прикосновений. Они хотят поговорить и пофлиртовать. Использовать нас вместо психотерапевтов, а затем трахнуть. Разговоры заменяют прелюдию.

Внушаю себе, что именно поэтому я и говорю с этим человеком. А не по какой-либо другой причине. Не потому, что я хочу.

— Это продолжалось, — говорит он, — некоторое время. Я был потерян в ней. Хотел уйти жить в джунгли.

— А потом ты вырос и понял, что уже там находишься.

Его улыбка приятная, но хитрая. Ему нравится это.

— Это то, где мы находимся? Джунгли?

— Грунт сделан из бетона, а деревья полны стекла. Но есть и змеи. И охотники.

— Я думал, что это лишь история, — говорит он.

— Это мощный рассказ.

Он о жизни и смерти. О выживании. Есть не так много вещей, которые могут меня запереть в комнате, в основном это чтение. И танцы. Я оказываюсь в другом мире, подальше от той жизни, но по-прежнему остаюсь верной себе. Все еще провожу большую часть времени за чтением и танцами.

И я все еще заперта, но уже по-другому.

Он выглядит слишком любопытным.

— А какая история у тебя? — бормочет он.

— Банальная история. Неблагополучная семья. Я сбежала. Стала стриптизершей. — Пожимаю плечами. Это облегченная версия правды.

Неудовлетворенный моим ответом, он хмурится, и глубокая морщина пролегает между бровей. Это заставляет его выглядеть моложе, а щетина и развязное поведение могут указывать на его размер. Не похоже, что он жалеет меня. Но выглядит загадочно. Словно хочет что-то выяснить.

VIP зал действительно является миниатюрой «Гранда». И его колени — это моя сцена. Я чувствую твердость его бедер под своей задницей. Сижу с расставленными ногами, держа руки перед собой. Мой подбородок приподнят и полностью открыт дня него. Здесь темно, но освещение спроектировано таким образом, что он может видеть мое тело с близкого расстояния. Но он — исключение, потому что смотрит не на него. Его взгляд направлен на мои глаза, и я почти перестаю дышать из-за дикости, мелькающей в его взгляде.

И мне необходимо переключить это внимание от себя.

— Что же ты хочешь, Кип? Что тебе нравится? — темные ресницы скрывают глаза.

— Я бы хотел узнать твое настоящее имя.

— Это не продается. — Я по-прежнему не понимаю, по какой причине даже задумывалась о том, чтобы сказать ему. Он почти ускользает. И является сывороткой правды для меня, а это опаснее всего.

— Хани…

— Я здесь, потому что ты мне платишь, — я из последних сил пытаюсь его оттолкнуть. Отчаянно пытаюсь скрыть. — Не забывай этого.

Он смотрит на меня, и я вижу то, как его взгляд становится твердым. Замечаю ветви и колючки, растущие между нами, и чувствую шипы там, где они касаются меня. Он не хочет испытывать неприязнь ко мне. Ненавидеть меня. Не знаю почему, но я ощущаю холод и чувство пустоты в своем животе от его взгляда. И я готовлюсь.

— Ты хочешь знать, что мне нравится? — его глаза неторопливо блуждают по моему телу. Затем он смотрит в мои глаза. — Я хочу трахнуть тебя, Хани. Вот чего я хочу.

Мои глаза закрываются. Что это за чувство внутри меня? Облегчение? Отвращение? Чувство благодарности. Он хочет трахаться так же, как и любой другой парень. И находится здесь не для того, чтобы разоблачать мою личность и тащить меня обратно. Он просто хочет кончить.

— Это не продаётся. Я здесь для того, чтобы танцевать и трясти сиськами. Тереться ими об тебя. Вот и все.

Он сужает глаза. Ему не нравится моя грубость. Знает, что это мое оружие, при помощи которого я лишь обороняюсь, и он не пострадает. Но это заставляет его сопротивляться. В нем есть что-то дикое. Если сейчас он оказался бы в джунглях, то нет никакой уверенности, что он будет мальчиком. У него гораздо больше шансов быть пантерой. Опасный. Хищник.