Тяжелые шторы на окне в моей комнате не дают увидеть то, что снаружи. Вытаскиваю ключ-карту и подношу к ридеру, уже ожидая, что сон в конце долгого дня поможет мне забыть то, что я сегодня сделала. Клара. Имя вертится на кончике моего языка, готовое слететь в приветствии. Но какой-то глубинный инстинкт внутри заставляет меня осторожничать.

Борюсь с тяжелой сумкой на плече, в которой находится моя рабочая одежа и туфли. Дверь комнаты — темная, словно ловушка для крыс, пытается захлопнуться передо мной, прищемляя в процессе мое плечо.

Сама комната мотеля — темная.

На подоконнике — маленькая статуэтка Божьей Матери. Пластиковая фигурка с присоединенным проводом. Сделана так, чтобы могла подсвечиваться, но лампочка внутри давно перегорела. Она уже была в комнате, когда я заселилась. Клара выудила ее из мусорного ведра и поставила на окно. Сказала, что она будет защищать нас. Что она и делает. Это наш знак сообщить, если что-то будет не так. Если нас найдут, если комнату взломают, и одной из нас придется бежать, статуэтки на окне быть не должно. Такое облегчение видеть ее там. Облегчение видеть ее каждую ночь, такую маленькую, аляповатую и гордую перед шторками.

Осторожно смотрю влево и вправо, прежде чем использовать ключ. Я всегда осторожна, потому что, если кто-то хочет выследить меня здесь и причинить боль, я окажусь в заднице. Единственным моим сегодняшним спасением оказалось то, что Кип не выследил меня до дома. И то, что он не хотел причинять мне боль.

Нет, он просто хочет трахнуть тебя.

Ни одного включенного светильника, даже в ванной.

— Клара, — шепчу я.

Ответа нет. Я делаю шаг дальше в комнату, и глаза постепенно адаптируются. Могу различить две кровати, столик в углу и темный комок в центре одной из кроватей, почти спрятанной в тени. Пересекаю комнату и нежно касаюсь ее плеча.

Клара моргает, глядя на меня.

— Хонор?

— Это я.

— О, слава Богу. Я так переживала за тебя. Ты поздно. Все в порядке?

— Да. — Голос звучит слишком резко, так что я пытаюсь смягчить его. — Я в порядке, но ты должна помнить, о чем мы говорили. Если будут неприятности, я не вернусь в комнату. Ты должна забрать деньги и…

— Я не убегу без тебя, — жестко отвечает она.

Переживание скручивает все внутри. Если что-то пойдет не так в стрип-клубе, если я не вернусь вовремя, Клара должна бежать. Без меня. Но она никогда не соглашается с этим. Иногда она молчит, пока я в подробностях объясняю пути побега. Иногда говорит мне «нет».

Протягиваю руку, и она позволяет мне поднять ее. Не отпускаю, а наоборот, притягиваю ее в крепком объятии и делаю глубокий вдох. Может, мы и не согласны со всем, но я люблю ее. Она — моя сестра, и я не позволю чему-либо случиться с ней. Она сжимает меня в ответ, крепко настолько, что перехватывает дыхание.

У нее тихий голос.

— Я думала, ты больше не вернешься.

Так легко забыть, что ей шестнадцать. Она храбро выносит все это, но она все еще ребенок. Она должна переживать о внеплановых контрольных, из-за которых ей нужно больше времени проводить в школе.

А не жить в полуразрушенном мотеле, боясь людей за дверью.

Горло сжимается от перспективы ответа. Но она рассчитывает, что я останусь сильной, что я и делаю. Клара — единственная причина, почему я все еще держусь. Во мне поднимается желание сорваться с места и сбежать вдвоем. Вопросы Кипа слишком близко попадают рядом с целью. Парень знает что-то, чего не говорит мне, но дело запросто может касаться клуба, а не моего прошлого. И Ивана… ну, того, что он говорит мне не уезжать. Дерьмовое время он выбрал, чтобы сунуть нос.

Мы остаёмся. Пока еще.

— Помни, Клара. Если я не возвращаюсь в течении двадцати четырех часов, как должна, тебе нужно уезжать. Не задавай вопросов. И не жди меня.

Она смотрит вниз. Это не согласие, но это то, что я могу сейчас получить.

Меняю тему.

— Ты сделала домашнее задание сегодня?

Она не может ходить в школу, и очевидно, что у нас нет репетиторов на дому, но я все равно настаиваю, чтобы она делала упражнения по школьной программе. Я настроена на то, то у нее хотя бы будут знания, даже если она не получит именной диплом. Однажды, в будущем, вся пыль уляжется.

Однажды она сможет жить обычной жизнью. Мне нужно верить в это, или все это будет напрасно. Каждое оголение груди, каждое прикосновение незнакомца — тщетно.

Вижу, ты ожидаешь лучшего от мужчин, которые сюда приходят. Это похоже на самоубийство, милая.

— Конечно. Оно было легким. — Клара включает лампу, от чего свет падает на порванное одеяло на кровати и мебель.

— Дай мне. Я проверю.

Она закатывает глаза и роется в книгах.

— Да, мамочка.

Я замираю, вспоминая темноволосую, темноглазую женщину, которая была нашей матерью. Женщину, которую Клара едва ли знала. Тянущее чувство из глубины раздирает мою грудь. Я знаю, что она могла помочь нам выбраться из этого. То, где мы сейчас, отчасти ее вина. Но я все равно скучаю по ней.

Клару словно пронзает молнией.

— Прости. Мне не стоило говорить этого.

У нее до сих пор слегка круглые щечки и немного пухлые ручонки. Я росла тощей, словно скелет, и грудь выросла поздно. Она все еще маленькая для стриптизерши. Но Клара всегда была веселой, круглолицей и жизнерадостной. Стала немного стройнее, когда начался переходной период, талия уменьшилась, изгибы стали больше походить на женские. Но ее глаза до сих пор по-детски блестят. В конце концов, ее детская мягкость исчезнет. Она больше не будет сворачиваться клубочком, словно ребенок, когда спит. Но я хочу, чтобы искорка в ней осталась.

Я сделаю все, что угодно, чтобы сохранить ее. Уже делаю.

— Все в порядке, — мягко говорю я. — Мне просто жаль, что ты не смогла узнать ее получше.

Клара берет мою руку.

— Я тоже. Но я не могла бы просить о лучшей старшей сестре.

— Боже, ты такая милая. — И тогда, с силой взрывной волны, до меня доходит, как она похожа на Кипа. Какие они оба открытые. Может, поэтому я, кажется, доверяю Кипу, даже если не должна. Может, поэтому я не хочу его смерти.

Ее улыбка тоже похожа на его — она грустная.

— Я люблю тебя.

Я сжимаю рукой ее ладошку, не в силах выдавить ответ. Я не могла сказать слово «люблю» с тех пор, как услышала, как моя мать выкрикивает его в последний раз. Его вытесняет множество других слов. Например, таких, как «бежать» или«прятаться», или «я не позволю им тронуть тебя».

Но самое увесистое слово из всех, которое сейчас всплывает на поверхность, прорываясь на свободу — «помогите».

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Первое, что я вижу, когда вхожу в раздевалку, это блестящие белокурые волосы Кенди. Облегчение курсирует во мне сильнее, чем я ожидала. Но оно опасно. Мне не стоит привязываться здесь к кому-либо. Я могу исчезнуть, не моргнув и глазом. Уходить весьма тяжело — прикрыть следы и найти новую работу не составит труда. Но, что мне не нужно, это оставлять друзей позади. Кенди — просто коллега. Практически незнакомка.

И до сих пор у меня в груди все сжимается, когда я вижу ее в безопасности и трезвой.

— Я переживала за тебя, — выпаливаю я до того, как могу остановить себя.

Она поворачивается, и я вижу синяк под одним глазом, и припухлость на нижней губе. Вижу напряжение в фальшивой улыбке, которую она мне дарит. В конце концов, она не в безопасности.

— Не нужно было, — произносит она. — Всего лишь вечеринка затянулась. Я слишком повеселилась.

Тянусь к ее рту, но резко отдергиваю руку, когда она морщится.

— Не похоже на веселье, — мягко говорю я.

Она опускает взгляд.

— Кое-что вышло из-под контроля.

Вещи всегда выходят из-под контроля. Опускаюсь на колени, становясь перед ней, надеясь, что она увидит меня. На самом деле увидит меня.

— Кенди, есть что-нибудь, что я могу сделать? Я могу помочь?