6 февраля 1910 г. Лариса пишет: «Я стараюсь соблюсти декорум. Всегда прилично одета, причесана. В комнате убрано. Стараюсь правильно и сытно питаться, регулярно гуляю. Одним словом, все, кто меня знает, не подозревают, какие страшные душевные бури переживаю подчас. Здорова. Открытки твои получаются исправно».
У Ларисы постоянная потребность в общении с «милой сестрой Гутой». Пишет Лариса убористым почерком, исписывая весь лист, не оставляя даже места для прощания, так как за каждый грамм общего веса письма надо платить. Благодаря этому создается впечатление, что разговор с Гутой не заканчивается, он переливается из письма в письмо.
В письме от 4 декабря 1906 года Лариса пишет: «С утра я обыкновенно прочитываю местную газету, которую разносчик заталкивает в щель парадных сеней, а мамочка заботливо кладет ее подле моего чайного прибора. (…) Потом я облекаюсь в твою евражковую шубу – она очень тепла, легка и удобна, я уже ее оттреплю скоро – и отправляюсь с зелененьким бархатным мешочком (работой мамочки) вдоль по Большой прогуливаться и опускать в ящик тебе открытку. (…) Необыкновенно наслаждаюсь и морозным воздухом, и видом двигающегося люда, и жизнию. Захожу в магазин покупать лакомство или фрукты и плетусь обратно. После сытного, великолепно приготовленного обеда, за которым мама чуть не плачет, вспоминая тебя и что ты теперь бегаешь в чужих людях, как голодная собачонка, что теряешь здоровье и силы, я ложусь, совершенно расслабленная воздухом и пищей, спать часа на полтора. Встаю совершенно бодрая, свежая, крепкая, веселая и счастливая, так как с этого момента для меня начинается самая лучшая часть моего дня – вечернее чтение. Напившись чаю (мы с мамой двое чуть не выпиваем весь самовар), я с улыбками и ужимками, как, бывало, тятинька, берусь за бутыль керосину и наливаю мою висячую лампу – лохань, и при ослепительном свете принимаюсь за чтение».
Мать Ларисы тоже была грамотным, читающим человеком. «Она обыкновенно запоем читает, не пройдёт прогуляться, не посмотрит, как тени от тучки ложатся на воду, и лес делается мрачным, а так будто обязанность отбывает и старается всячески скоротать время и совершенно не отрывается от книги (…) Мама читает Писемского», – пишет Лариса из Усолья (20 июля 1908), куда возила маму на лечение.
Похоронив ее в 1909-м году, Лариса постоянно ходит на могилу, носит самодельные венки, заказывает в храме панихиду (это было последней настоятельной просьбой глубоко верующей матери): «Верь мне и сейчас, ибо дух мамы своей помощью не оставит нас ни на минуту». Мать осталась для дочерей образцом труженицы и стойкого человека, не теряющего присутствия духа ни при каких обстоятельствах. Она одна управлялась «с жильцами» (сдача жилья в аренду), обшивала и обвязывала всю семью, была искусным поваром. Хотя в доме была прислуга, мама хорошо и вкусно готовила: «Сейчас я продолжаю писать это письмо, сижу в столовой у печки, потому что сегодня страшный мороз. Мамочка готовит обед, на кухне уже давно хорошо пахнет. На столе сейчас уже стоит “антрэ” – рыжики и грузди, залитые уксусом, огурцы, капуста, ягоды разных сортов в маринаде. Сейчас мама принесет жирные щи с капустой, от которых я сразу валюсь спать» (27 января 1906).
«Беспристрастная повествовательница событий»
Лариса описывает строительство Кругобайкальской железной дороги и Русско-японскую войну, революционные события 1905-го года, покушение на губернатора Мишина и разгул преступности, произвол полиции и реформы в Иркутской Александровской тюрьме, ограбление на золотоплавильне и реакцию на убийство политического ссыльного А. М. Станиловского, приезд французского кинематографа и спектакли Городского театра, открытие бань на Арсенальской (ныне ул. Дзержинского) и порядки в магазинах купца Второва… Перечень имен также обширен: кроме упоминаемых членов семьи и близкого окружения, это губернаторы Кутайсов и Мишин, редактор народнической газеты «Восточное обозрение» И. И. Попов, протоиерей Дмитрий Гагарин (церковный деятель, педагог, публицист, отец будущей солистки Большого театра Варвары Гагариной; интересно, что автор называет его, как хорошего знакомого, «Митей»), смотритель Александровской тюрьмы Лятоскович и многие другие.
В письме от 27 января 1906 года Л. Е. Литвинцева так оценивает свою роль в истории: «Я …не буду оценивать явления, превышающие мой кругозор, а только буду беспристрастной повествовательницей событий». Она не общественный деятель. Она серьезно больной человек, она многого боится, редко выходит из дома. Но ее горячее сердце, боль за происходящее, аналитический склад ума не дают успокоиться.
Строительство Кругобайкальской железной дороги
В письме от 15 июля 1904 года, отправленном из Баранчиков (ныне порт Байкал Слюдянского района Иркутской области) Лариса Евгеньевна пишет: «На Байкале идут сплошные работы. Взрывы динамита гремят беспрерывно. Грудь горы вся истерзана им, точно коршун выклевал ее живую душу. Я каждый день хожу мимо этих работ, и вид падающих гор производит на меня тяжёлое действие. Издолбят всю, зашатается и упадёт и только синий дымок вьётся на месте смерти».
Речь идет о строительстве Кругобайкальской железной дороги, которая являлась самым сложным по строительству участком Великого Сибирского пути. Она строилась при императоре Николае II с 1902-го по 1918 год и проходила от конечной станции Иркутско-Байкальской ветки (порта Байкал) по берегу озера Байкал до станции Мысовой. Для прокладывания тоннелей (общей протяженностью 7,2 версты) производились взрывные работы.
Русско-японская война 1904–1905 гг.
Делясь с сестрой личными впечатлениями от инженеров-строителей, Лариса Евгеньевна переходит к описанию событий и настроений, связанных с Русско-японской войной: «Гута, сейчас (…) с пристани Ледокола служащий принёс поразительное известие: сегодня утром над Ледоколом летал воздушный шар, конечно японский. (…) Взорвать Ледокол гораздо важнее, чем Порт-Артур, и я так испугалась, что при первом известии у меня руки отнялись. Здесь в Баранчиках центр переправы. Ежедневно проходят тысячи войск, пушек, провиант везут беспрерывно. Это узел всероссийской переправы (…). Издан строжайший приказ стрелять, как только шар близко спустится. Как важен этот пункт, видно из того, что на каждом шагу стоит часовой и 10 шагов не пройдёшь, чтобы не вырос солдат с ружьём и что в Лиственичном живёт министр путей сообщения, который лично смотрит за переправой; и вот опасность подкралась с воздуху. (…) Важнее всего то, что мы с мамой третьего дня видели этот воздушный шар над Иркутском. Я приезжала проведывать её и менять книги. И вот вечером прохаживалась по мосткам перед крыльцом. Смотрю над головой, т. е. в стороне, к востоку от дома, высоко летит что-то круглое, красное. Я думала, метеор и в окно громко закричала: “Мама!” Мама выскочила и по медленности движения мы определили, что это, вероятно, спускали шар в Интендантском саду и, глубоко заинтересованные, следили, пока он не пролетел над нами и не скрылся из виду”» (15 июля 1904).
Подтверждения факта летающего в 1904 году над Байкалом и Иркутском шара в официальных и летописных источниках мы не нашли. Все упоминания о первых опытах русских воздухоплавателей в Иркутске начинаются с 1906 года, то есть двумя годами позже. Однако А. К. Чернигов в «Иркутских повествованиях» оговаривает (без указания дат), что «одним из первых практических применений летательных аппаратов являлось военное дело, как орудие уничтожения живой силы и техники противника». У нас возник вопрос: каким образом человек, пишущий о событиях июля 1904 года, мог «сочинить» то, что произойдет только через 2 года? Мы не могли не реабилитировать нашу Ларису Евгеньевну и просмотрели все номера газеты «Восточное обозрение» за это время. Конечно, нашли заметку «Воздушный шар над Забайкальем» (№ за 18 июля 1904 года), где сказано, что таинственный шар действительно видели в разных местах в районе озера Байкал.
Первая русская революция. Волнения военного гарнизона (ноябрь 1905 года)
