Впрочем, преимущественно задевают внимание молодого наблюдателя не подробности материального быта, а высвечивающаяся через них антропология человека, жившего в другую эпоху, почти совершенно ни в чем не сходного с нынешним. И понимание этой инаковости – полезнейшая тренировка чувства историзма, ныне сознательно искореняемого под ложным, но удобным политическим прохиндеям лозунгом «Всегда все были одинаковые подлецы». Именно развитие историзма на протяжении последних трех столетий воспитывало в людях европейской культуры способность к постижению «другого», сначала человека прошлых времен, а потом и инаких современников. Читатель этого раздела найдет в нем для такого упражнения чрезвычайно полезный материал.

Ирина Грибович

Елена Жукова

Анастасия Магзоева

пгт Качуг, Иркутская область

Долгие десятилетия эта связка пожелтевших писем лежала в уголке сундука вместе со старинными женскими платьями и обувью. Даже хозяйки сундука – две сестры-старушки, доживающие свой век в квартире на втором этаже двухэтажного особнячка в центре Иркутска, – были младше этих писем. Им часто помогали молодые соседки Светлана и Надежда, которые снимали комнатку рядом. Когда одна из сестер умерла, другая передала девушкам сундук со словами: «Это нам досталось от родственников. Сохраните, ведь больше у нас никого нет…» Это было в начале 90-х. Фамилии старушек не сохранились ни в памяти девушек, ни в документах паспортного стола. Светлана Татарникова и Надежда Молчанова в 1993 году закончили институт, вышли замуж, разъехались. Сундук пришлось оставить, а письма они решили передать своей учительнице литературы, Ларисе Владимировне Чемякиной, живущей на родине девушек – в селе Харбатово Качугского района, 300 км севернее Иркутска. До 2009 года письма хранились у нее.

И вот мы, четыре восьмиклассницы (члены школьного научного общества) и наша учительница, сидим в кабинете литературы друг против друга, между нами – пожелтевшие от времени листы, исписанные черными чернилами. «Девочки, я предлагаю вам прочитать вот эти письма, – говорит наша учительница. – Скорее всего, это будет сложно: почерк не очень разборчивый, орфография и графика дореволюционные. Никем они до сих пор не прочитаны и не изучены. Кто кому писал – неизвестно. Ясно только, что автор – какая-то девушка или женщина, жившая в Иркутске в начале ХХ века, – писала за границу “Гуте”, видимо, подруге. Работа для вашего возраста довольно трудная. Возьметесь?» Понятно, что мы были страшно заинтригованы и, конечно, за работу взялись. От письма к письму перед нами разворачивалась история Иркутска начала XX века и иркутской семьи.

Сначала помогли сами письма. На открытках был указан адресат: Miss Augusta Litvinseff. Мы поняли, что переписывались сестры, – таким образом, была установлена их фамилия. Среди писем был найден обрывок старой книги, на котором можно было различить надпись тем же почерком: «Из книг Ларисы Литвинцевой». В одном из писем автор сетует по поводу долгого молчания сестры: «Ну, Августа Евгеньевна, задала ты нам жару!» Так «сложилось» имя – Лариса Евгеньевна Литвинцева! Упомянуто место проживания: «Мы, жильцы 2 Солдатской…» Также много пишется про школу, про учеников, что привело нас к выводу, что обе сестры раньше работали в школе.

Письма охватывают период с 1903-го по 1911 год и адресованы младшей сестре Августе, получающей образование за границей (на письмах указаны адреса: Швейцария, Англия, Франция). Письма отправлялись из Иркутска, а также из Баранчиков (ныне порт Байкал, конечная точка Кругобайкальской железной дороги) и Усолья (ныне г. Усолье-Сибирское Иркутской области), куда Лариса уезжала на летний отдых. Кроме того, Лариса гостила (видимо, не раз) в деревне Картухай Качугского района (в 300 км от Иркутска, на реке Лене). Благодаря тому, что каждое письмо автором пронумеровано, можно было определить, что писем было отправлено более 1500 (до нас дошло115), то есть сестры писали друг другу через каждые 3–4 дня (по характеру писем чувствуется, что сестра Гута активно отвечала). Из этих писем сохранилось 24 многостраничных письма, остальные – на открытках. Часть открыток 1909–1911 годов деформирована: кем-то оторваны или стерты части текста. Ни одной фотографии, к сожалению, вместе с письмами найдено не было, хотя указывается, что они существовали. Заинтересовавшая нас семья Литвинцевых ни разу не попала в объектив историко-краеведческих исследований иркутских ученых, тем не менее эта фамилия оставила свой след в периодических изданиях и архивных документах того времени. Всего нами было просмотрено и изучено около 500 единиц печатных и рукописных источников: адресные книжки, «Епархиальные ведомости», «Клировые ведомости», «Дела Духовной консистории», метрические книги и т. д.

Мы установили возраст автора, охватывающий период переписки: 30–40 лет. Год рождения: 1869. Собственной семьи Лариса Литвинцева не имела.

На долю автора выпали немалые испытания: ранняя смерть отца, судебная тяжба с двумя родными сестрами из-за наследства, длительное расставание с любимой младшей сестрой, смерть матери, материальные трудности. Все это подорвало здоровье Ларисы, но не сломило ее дух. Вначале она жила вдвоем с мамой Лидией Васильевной по улице Второй Солдатской (ныне улица Лапина). Литвинцевы владели несколькими зданиями в одном дворе, сдавая их жильцам (сейчас на этом месте расположено Монгольское консульство).

После внимательного изучения периодической печати и архивных документов мы установили, что отец Ларисы был священником Никольской церкви в селе Листвиничном на Байкале. В Листвянке отец Евгений прослужил 20 лет, был любим и уважаем своей паствой и начальством, получил благодарность Священного синода и фиолетовую скуфью. Но в 1881 году он неожиданно подвергается опале со стороны священноначалия и светских властей: в Духовную консисторию поступает жалоба на батюшку от начальника таможни с. Лиственичное, где отца Евгения упрекают в том, что он сотрудничает с народнической газетой «Сибирь» и описывает якобы «поборы» простых рыбаков таможенниками.

Одновременно поступают и другие жалобы на правдолюбивого и бескомпромиссного священника. Батюшка подвергается «заключению в Вознесенский монастырь» и вынужден перевестись в другой приход. Из архивных документов видно, что иркутскому владыке Вениамину, ценившему отца Евгения, непросто далось это решение, он, как смог, смягчил участь своего подчиненного; тем не менее это был удар для семьи.

И вот позади – блестящая карьера, впереди – вечная помета «неблагонадежен». Из года в год, в каждой клировой ведомости, с каждого места служения. В семействе подрастают четыре родных дочери и одна приемная, на руках – престарелые родители, перевезенные из Забайкалья, и жена Лидия Васильевна. Лариса – подросток. Согласно «Епархиальным ведомостям» 1880–1890-х иерей Евгений Литвинцев еще два раза меняет место служения, затем переходит в «заштатные», а после в «безместные» священники. Умирает он в 1894 году в возрасте 50-и лет.

Из писем понятно, что личность отца и семейные испытания, связанные с ним, наложили отпечаток на мировоззрение и судьбу дочери Ларисы. Она критично описывает церковное начальство (обидчиков отца), руководство иркутской семинарии, в письмах встречаются фразы о том, что она не может молиться и ходить в церковь. Оставаясь верующим человеком, церковную обрядность называет «шелухой». В других же письмах благодарит Святителя Иннокентия (Кульчицкого), которому молилась во время тяжелой болезни, со светлой радостью вспоминает Пасхальную службу, пишет, что обретает после долгого перерыва радость молитвы, заказывает панихиды по матери.

Письма дают представление о семейном укладе Литвинцевых, об их повседневной жизни.