— Ну, вот ты и нашелся, — с улыбкой сказал Ючон, обнимая его за плечи. — Пишут же тебе: четвертое июня.

— Именно! Как это вышло… — Джунсу поднял на Ючона виноватый взгляд. — А у меня даже подарка для именинника нет…

— Че, у кого-то сегодня день рождения? — осведомился майор, потирая в предвкушении руки. — Так пусть проставляется, ху… фиг ли.

Джунсу застыл на месте, пытаясь сообразить, где в шутке его возлюбленного кроется юмористическая составляющая. Не сообразил.

— Так у кого днюха-то? — Ючон оглянулся на товарищей, вероятно, полагая, что именинник сам себя выдаст праздничным колпаком на голове или хотя бы довольным видом.

Джунсу помедлил немного, давая майору время одуматься и признаться, что его прикол — не смешной. Не дождавшись никакого результата, художник произнес потускневшим голосом:

— Вообще-то, это твой день рождения…

Майор не сразу нашелся, что на это ответить. Разумеется, когда прикидываешься другим человеком, первое, что необходимо о нем узнать, — это дата рождения. Но Ючон об этом даже не подумал. В резервации проводили регистрацию младенцев только в конце декабря, и мать принципиально не говорила отпрыску, когда именно произвела его на свет; таким образом, Ючон знал лишь год своего рождения, и потому офицеру даже в голову не пришло, что его двойник мог регулярно ждать поздравлений и подарков.

— ЮСу, мать вашу, би-би! — заорал из автомобиля Хичоль, потянувшись с пассажирского сидения к рулевому колесу и принявшись увлеченно подавать сигнал клаксона. Чанмин, на которого он при этом облокотился, пошлепал его по спине, как бы призывая успокоиться. — Мы уезжаем уже, что вы там делаете?

— Я пошутил, — быстро сказал Ючон и поспешил залезть в салон.

Джунсу едва не плакал. Ему казалось, что он наконец понял причину обедневшего словарного запаса и странного поведения любимого. Мозаика сложилась из-за недостающего кусочка — провалов в памяти. «Его не только изнасиловали, но еще и избили! — решил художник. — Нанесли, наверное, черепно-мозговую травму, и он повредился рассудком!»

Так майор, сам того не подозревая, сделался еще и дурачком.

«Боевому квинтету» предстояло отправиться в Нью-Мексико. Местный наркокартель не выполнял условия сотрудничества уже несколько месяцев подряд, и дон Эстебан решил наконец разделаться с надоедливыми американскими партнерами, которые, впрочем, почти все были выходцами из испаноязычных стран. Проблем было две: во-первых, Джунсу не отпустил бы своего «больного на голову мальчика», а Юно не желал пересекать границу в грузовике с сельскохозяйственной продукцией. Но Джунсу нейтрализовал сам дон Эстебан, сослав его на чудесные работы в больницу; с Юно же серьезно поговорил Хичоль («Ну и сиди тогда здесь, без оборотней обойдемся!»).

— Никогда бы не подумал, что наркоторговцы занимаются благотворительностью и содержат больницы для бедных, — пожал плечами Джунсу, собирая свои немногочисленные вещи. — Все, наверное, из-за религиозности латиноамериканцев. Преступления преступлениями, но и о спасении души подумать надо… Не хотите со мной поехать?

Вопрос был адресован Кюхёну и Ючону, которым следовало в скором времени незаконно пересекать границу. Оба одновременно твердо отказались от поездки в далекую больницу, сообщив, что им хочется остаться в Мехико и осмотреть его.

— Я буду постоянно звонить, — сказал Джунсу, обнимая Ючона. — Чтобы в десять вечера оба дома были, ясно? — И затем он тихо рассказал Кюхёну о своих догадках по поводу травмы Ючона. Монах уже давно не смеялся над складывающимися вокруг него курьезными ситуациями, потому что всецело отдался во власть собственных амурных переживаний; но сейчас устоять не было никакой возможности.

— О, я прослежу за несчастным, можешь не сомневаться, — пообещал Кюхён, скрывая улыбку за ладонью. — Мы будем вести себя, как хорошие дети.

Потом Джунсу отвел Ючона в ресторан, где заказал много сладостей и безалкогольные напитки. Глядя на то, как некультурно майор расправляется со своим угощением, художник едва сдерживал слезы. Ему было жаль этого «мальчика», но он ничего не мог с собой поделать: чувства в его сердце начинали таять. Странная физиология, умственная неполноценность… «Интересно, смогу ли я вылечить его? — печально думал Джунсу. — Я еще не пробовал исцелять тех, у кого проблемы с головой…»

Ночью Джунсу под предлогом объятий попробовал использовать свой целительский дар. Но лечить отсутствие воспитания и образования невозможно, что он и почувствовал. Поэтому утром, садясь в автомобиль с предоставленным ему переводчиком, Джунсу уже мучился из-за раздирающих его противоречивых чувств. Бросить Ючона только потому, что он пострадал, было жестоко, и художник не мог себе такого позволить. Правда, он понимал, что и по-настоящему любить его скоро разучится.

— Вас что-то беспокоит, Джунсу? — спросил переводчик, молодой симпатичный латиноамериканец со смуглой кожей и выразительными черными глазами. — Меня зовут Рамон, кстати.

— Очень приятно, — вздохнул Джунсу. За окном машины, стоя во дворе гостиницы, ему махал рукой Ючон; простодушную доброжелательность, сиявшую на лице военного, художник теперь принял за идиотизм. — Скажите, Рамон, вы бы бросили девушку, которая, предположим, после аварии стала немного… того?

— Бросил бы, — сказал Рамон, трогаясь с места. — Поверьте, ей не станет лучше от того, что ради нее вы губите собственную жизнь и терпите ее рядом с собой из христианского милосердия.

Джунсу не выдержал и все-таки заплакал. Лучше бы они больше не встречались! Лучше бы он не видел главную любовь своей жизни в таком убогом состоянии!

А Ючон тем временем вернулся в свою комнату и занялся подготовкой к нелегальной эмиграции. Поздно ночью в гостиницу доставили оружие, которое принял и позже раздал товарищам Чанмин. Пожалуй, если бы Джунсу увидел, как его «бедный дурачок» легко собирает огнестрельное оружие и прячет под одеждой весь свой арсенал, то перестал бы испытывать душевные метания — он бы просто в конце концов понял, что это другой человек.

Джеджун расхаживал взад-вперед по маленькой комнате, волнуясь из-за предстоящей встречи с миром криминала. Жизненным кредо этого патологически честного бухгалтера было неукоснительное соблюдение всех установленных правил и норм; а тут — приведение в порядок отчетности принадлежащей брату дона Эстебана фирмы, которая занималась чем-то легальным только для отвода глаз! Надо было отказаться, сказать решительное «нет». Но просил-то не наркобарон, а Чанмин. С обезоруживающей улыбкой и без одежды — в общем, сразу после секса. Это потом Джеджун догадался, что вампир вздумал его использовать, а тогда, глядя в бесстыжие глаза разного цвета (линзу Чанмин снял), омега смог только выразить сомнения в успехе такой затеи.

— Я никогда не пробовал обходить закон, — обеспокоенно заметил он. Чанмин взял его руку и поцеловал пальцы. Желание возражать стало слабее. — Я только все испорчу…

— У тебя все получится, — ответил вампир. — Это же Мексика, страна бандитов. Тут на многое закрывают глаза. Раньше с отчетностью справлялась жена дона Эстебана, американка, окончившая финансовый колледж и почти нигде не успевшая поработать.

— Но она недавно умерла, — сказал Джеджун, вспомнив маленькую Сильвию.

— Да. От передозировки наркотиков. А ты у меня не наркоман, да и опыт работы приличный… Еще бы ты не справился!

Джеджун готов был согласиться на что угодно, чувствуя рядом тепло тела своего возлюбленного. Но утром, приняв душ и выпив кофе, он уже чувствовал себя бестолковой вафлей. «Поговорю с Чанмином и откажусь!» — решил Джеджун и пошел в номер Хичоля, где старший вампир как раз проводил инструктаж. Чанмин распределял оружие между собой, своим слугой и оборотнем; с пистолетом и мачете он выглядел так, словно сошел с экрана телевизора, и у Джеджуна снова не хватило духу с ним спорить. Тем более — какой в этом был смысл? Все в этой команде, даже Кюхён, работали на преступников; у Джеджуна не было ни одной сверхъестественной способности, и он мог помогать этому криминальному коллективу, только используя профессиональные навыки.