Губы Хичоля изогнулись в жестокой усмешке. Джеджун, бросив на него короткий взгляд и обо всем догадавшись, понесся к девочке, падая на колени рядом с ней. Сильвия лежала на полу лицом вниз, по кремовой плитке медленно разливалась кровь. Джеджун переверну малышу и вскрикнул, зажав себе рот рукой: шею малышки перечеркнула глубокая резаная рана.

- За что ее?! – заорал Джеджун, как только Хичоль вальяжно подошел к нему. Омега больше не мог сдерживать ни слезы, не гнев. – Зачем ты это сделал, сволочь?!

- Чщ-щ-щ. – Хичоль наклонился к Джеджуну и шлепнул его кончиком указательного пальца по губам. – Больно, когда умирает ребенок, правда? Даже если он тебе не родной. Вот теперь, пожалуй, мы и правда можем друг друга понять – самую малость.

Джеджун, сотрясаясь от рыданий, обнял тело Сильвии, целуя несчастную малышку в лоб. У многих детей есть вымышленные друзья, но только эта бедняжка погибла из-за своего.

- Прости меня, – прошептал омега, едва способный дышать из-за слез. – Прости меня, Сильвия…

- Ну-ну, уходим. – Хичоль опустил одну руку на плечо Джеджуна. – И если хочешь хоть раз увидеть собственного ребенка живым, в пеленках, – лучше тебе быть очень хорошей, послушной девочкой.

Вампир и омега исчезли. Резню обнаружили через полчаса, когда прибыл всполошенный персонажами дон Эстебан. Телохранители сообщили ему о своем местонахождении, когда приехали в магазин, и он сразу устремился туда. Впервые за много лет плача над телом убитой дочери, наркобарон клялся себе, что Ким Хичоль умрет самой мучительной смертью, какую могла выдумать мексиканская мафия.

У Юно, Ючона и Чанмина были переговоры с потенциальными партнерами дона Эстебана, и герцог уже почти убедил этих людей, что ставить свои условия – себе дороже, когда пришло сообщение от Минни: «Хичоль жив. На помощь.» Пришлось бросать все дела, кидаться в машину и мчаться в особняк. Хорошо, что майору правила дорожного движения были не писаны; плохо, что переговоры проходили очень далеко от дома.

Когда «бандиты» прибыли в особняк, они увидели четыре трупа в бассейне, только что очнувшегося после драки с «Золушкой» идиота Хангена и Джунсу, который отпаивал Минни коньяком.

- Чувствуете: дымком пахнет? – истерично хихикнул художник в свое оправдание. – Тут Кюхёну глаза выжигали. А Минни видел. У него был шок, вот, теперь хоть в себя приходит.

- Черт возьми, – процедил сквозь зубы оборотень, бессильно ударив кулаком в стену. – Этот несчастный монах… Сколько же ему можно страдать?..

Минни, действительно немного пришедший в себя под действием алкоголя, рассказал все остальное. А тут и дон Эстебан позвонил Чанмину, сообщив глухим голосом: «Сильвия убита, Джеджун исчез.» Вампир уронил телефон на пол и, прислонившись спиной к стене, сполз по ней вниз. Он даже не участвовал в оживленной дискуссии герцога и майора, которые, то соглашаясь друг с другом, то споря чуть ли не до драки, пытались понять, что может быть нужно Хичолю и где теперь его искать. Чанмин просто не мог ни о чем рассуждать с ними. Его омега был в плену господина. И не глупого Донхэ, а умного, сильного Хичоля. Злого Хичоля, потерявшего ребенка по вине слуги. На что тут было надеяться? Что предпринимать? Чанмин был готов пойти на любое безумие, лишь бы снова увидеть Джеджуна живым и невредимым. Связаться с господином, предложить себя в обмен на омегу. Снова служить, принять казнь. Привести Юно с Ючоном, лично расправиться с ними. Но вот беда – Хичоль не хотел всего этого, иначе явился бы непосредственно за предателем или убийцами. Он хотел заставить первого страдать, а последних – бросить ему вызов. На связь господин бы не вышел и сделку бы не заключил…

Чанмин сидел на одном месте, уставившись в противоположную стену, часа три. Его привел в чувства Ючон, давший пощечину, больше похожую на попытку выбить мозги.

- Слышь, мы все за Дже переживаем, но если ты корни тут пустишь, легче ему не станет, – мрачно заметил майор, дергая его за руку и заставляя подняться. – А ты бы поглядел, что в мире творится. Я такой хуйни со своего фика не помню.

Пришелец поднес к глазам Чанмина экран смартфона, и у вампира скоро отвисла челюсть.

Представительный мужчина лет пятидесяти, сенатор из США по имени Николас Уайтстоун, на срочной пресс-конференции в прямом эфире объявил о начале правления Всемирного Совета Вампиров с ним в качестве Председателя. Все должны были присягнуть на верность этому новому органу, который обещал повсеместное процветание и отсутствие войн (не в самые короткие сроки, разумеется) в обмен лишь на безоговорочное подчинение, то есть признание власти Совета абсолютной. А чтобы ни у кого не возникло сомнений в том, что это не запоздалая первоапрельская шутка, Николас продемонстрировал всю свою вампирскую мощь, устроив над Вашингтоном ужасную, но короткую бурю, которая закончилась так же резко, как началась, и «на первый раз» не унесла ни одной жизни. Затем он попросил вспомнить, к примеру, наводнение в Париже или взрывы в Пекине и Мехико, добавив: вампиры будут безжалостны с каждой страной, которая откажется подчиниться. На размышления правительствам давалось пять дней. Вся эта белиберда случилась только что, политик бесследно исчез после пресс-конференции. Кто-то из людей уже паниковал и готовился отдаваться вампирам в рабство, но подавляющее большинство просило забрать сенатора Уайтстоуна в сумасшедший дом.

- Ты знаешь этого еблана, – подытожил Ючон. – Чего он вытворяет? И что за хер тут власти над миром хочет? Где Хичолева рожа?

Чанмин тяжело вздохнул, заламывая руки. У господина был такой план еще в девятнадцатом веке, когда благодаря усилиям охотников и междоусобным войнам осталось мало конкурентов среди вампиров. Но он отмел его как труднореализуемый, утопичный. Тогда у него не было подобной силы – только огонь, использование которого выматывало физически.

- Скорее всего, он создал себе слуг в высших кругах всех ведущих стран мира, – объяснил Чанмин. – Тот американец поставлен главным номинально. И он сам, и все остальные члены так называемого Совета прекрасно знают, кто их хозяин. Они почти полтора месяца не высовывались, подготавливая почву: союзников в своих государствах, боевую мощь. Теперь вышел этот товарищ – выглядит вполне солидно, совсем не тщедушная полубаба, какой является мой господин. Наговорил откровенной дури. Через пять дней ни одно правительство, кроме тех, где члены Совета имеют особенно сильное влияние, не присягнет на верность. Тогда для демонстрации силы будет разрушена половина какого-нибудь крупного города. Еще пять дней. Кто-то передумает, но далеко не все. И вот с этого момента, – Чанмин грустно усмехнулся, подмигнув собеседнику, – с этого момента, офицер, начинается ваша стихия. Война. Выиграть которую у человечества шансов нет.

- Охереть, если это правда, – выдохнул потрясенный майор.

- Черт бы побрал этого монаха! – вскричал Юно. – Он же мог отдать мне амулет, как я много раз просил, а вместо этого уничтожил! Буквально… буквально на днях!!! Осторожный идиот! Я бы и сам ослепил его за такую фатальную глупость!

- Юн, прекрати, – нахмурился Ючон. – Он хотел как лучше.

- А вышло как всегда, – махнул рукой герцог. – Но я так этого не оставлю. Война? Он ее получит. И я буду сражаться до последней капли крови. Своей и твоей, Ючон.

- Я с вами, – сказал Чанмин.

- Не давай таких обещаний, если собираешься дезертировать при первой возможности, – грозно предупредил герцог. – Больше я этого не потерплю. Убью, как только почую запах предательства.

- Я с вами, – твердо повторил Чанмин, протягивая руку. – Я должен сразиться с Хичолем и либо освободить Джеджуна, либо отомстить за него.

Ючон первым пожал руку Чанмина. Юно колебался некоторое время, но все-таки сделал то же самое.

Кюхён приходил в себя медленно, словно всплывал со дна какого-то глубокого водоема. Вместе с сознанием возвращались ощущения. Сначала монах не понимал, где он, что произошло, отчего вокруг так темно и почему верхняя часть лица превратилась в один сплошной сгусток боли, которая усиливалась с каждой секундой и постепенно становилась совершенно нестерпимой. Но затем, окончательно очнувшись, он вспомнил, что вернулся рано похороненный злодей. Первым делом Кюхён поднял одну руку к своему лицу и коснулся его. То, что осталось от глаз, скрывала повязка – значит, ожоги обработали. А следующим шагом стало проверить запястье. Оборотень давно достал его просьбами отдать амулет и сделать сверхсильным, поэтому монах солгал о том, что успел уничтожить артефакт, и стал тщательнее прятать его под рукавами. Вещь была на месте. Пострадавшего переодели, но на браслеты – а их было вообще два – никто внимания не обратил. Значит, противники все еще ничего об этом не знали.