В моей конторе старенький электрический чайник дышит на ладан. Руководство ни за что не разорится на новый.

Помощь в создании деловых бестселлеров. Конференции и брифинги. Интервью и презентации. Работа в двух шагах от Тверской. Вот эта самая блондинка и будет вышагивать по Тверской на своих шпильках. Ей это подходит. На что я вообще рассчитываю?

Почему-то разом схлынули все надежды заполучить это перспективное (как мне кажется) место.

Я снова представила серые конторские стены… Отсиживание в этих стенах. Унылые разговоры коллег – о погоде, ценах, рассаде, коммунальных службах, сериалах, с привычным возмущением, с дежурными шутками. Кипы документов. Усталость от нескончаемого изучения цифр и таблиц на мониторе.

– Хватит, увольняюсь! – вдруг вырвалось у меня.

Я в самом деле сказала это?

Я произнесла это вслух?

Какой-то прохожий покосился на меня. Я уже подходила к Баррикадной, стало более людно. Нашарив в сумке кошелёк, я подошла к ближайшему киоску. Взяла шоколадку с миндалём. Моему мозгу срочно требовалась глюкоза. Утренний аврал на работе, дневные сборы, потом выматывающее тестирование – кажется, всё это не замедлило сказаться на моих умственных способностях… В своём ли я уме? Увольняться в никуда – не лучший путь для девушки, которую некому поддержать. Оборотная сторона независимости. Чего ради мне увольняться? Я снова откусила от шоколадки.

Сейчас у меня имеется пусть небольшая, но всё же стабильность. Было бы ради чего ею рисковать. Кто мне мешает спокойно и рассудочно искать новые, лучшие вакансии?

Но внутри уже рос и ширился, будто воздушный шарик, бездумный порыв. Вместо неприятного ощущения в животе я теперь чувствовала странную лёгкость.

– Уволюсь! – снова повторила я, как будто хотела распробовать на вкус это категоричное слово. Смятая обёртка из-под Dove полетела в ближайшую урну. Я перешла на другую сторону улицы и торопливо зашагала к дому. Нужно было поужинать, принять душ, смыть с себя весь сегодняшний день и лечь спать. А с утра – встать пораньше, чтобы вовремя прийти на работу. Шоколадка, которую я только что съела, уничтожила остатки моего денежного запаса: на маршрутку с утра уже не хватит, придётся идти пешком.

И, поддерживая саму себя в парадоксальном, ни на чём не основанном и неразумном решении (денег нет, интересных предложений нет, перспектив никаких), я в третий раз повторила с абсолютной убеждённостью:

– Завтра же уволюсь!

Завтра же напишу заявление… Посижу дома, побуду в тишине и одиночестве, а там, глядишь, и придумаю, в каком направлении мне двигаться дальше.

– Сдурела? – не поверил брат.

– А что такого-то?

Я вяло ковыряла яичницу-глазунью, которую Никита на скорую руку соорудил для нашего позднего ужина.

– Денег и так мало, а ты…

Я молча пожала плечами.

Что мне нравилось в брате – так это то, что он не гнушался время от времени вынести мусор, пройтись пылесосом по старенькому паласу в гостиной или приготовить еды на всех. Вот как сейчас.

Помню, когда он ещё учился в школе, а я тихо загибалась за компьютером – подготовительные курсы в университет отнимали уйму сил и времени, – Никита как-то вошёл в комнату. В руках он держал большую тарелку. Тарелка источала аппетитный запах. Брат подвинул клавиатуру на столе и уместил в освободившемся пространстве эту тарелку. На ней дымилась горка картошки, окруженная колечками малосольного огурца, и отбивная. Вместо того чтобы отправиться во двор – гонять с пацанами на роликах, он задержался дома, чтобы проявить заботу. И ведь никто его этому не учил – сколько варить картошку, как отбивать и жарить мясо…

– Алё!

Я очнулась от своих ностальгических воспоминаний.

Никита выжидающе смотрел на меня. С его вилки сорвался и плюхнулся обратно в тарелку кусочек яичницы.

– Вера, это, конечно, твоё дело, но…

– Но что? – поинтересовалась я.

– Если я правильно понял, новую работу ты не нашла.

Я согласно кивнула.

– И увольняешься с этой?

– Именно, – подтвердила со вздохом я.

– Там что, так плохо?

– Там так… да никак!

– Не понимаю.

– Скучища. Каждый день ровным счётом одно и то же. Неудобно добираться – маршрутки я уже ненавижу. Да и какие у меня там перспективы?

– Станешь главным логистом, – издевательски фыркнул братишка.

Я покачала головой:

– Что бы я в этом понимала… Перевозки, расчёты, кубические метры – это всё не ко мне. Ко мне приходят с кучей цифр, я вбиваю в накладные это всё, возвращаю в распечатанном виде… Чёрт, да в архиве, наверное, работка поинтересней!

– В архиве…

– Серьёзно: я каждый день провожу в окружении папок-регистраторов, скоросшивателей, принтера, коллег, которые обсуждают учёбу своих детей или внуков и новый сериал.

– А никто и не обещал, что должно быть интересно. Вера, ты ведь приходишь туда работать, разве нет? Выполняешь то, что от тебя требуется, а потом уходишь. Встречайся с кем хочешь, делай то, что тебе интересно… Вот что тебе интересно?

Я засмеялась:

– Понятия не имею.

– Вот видишь…

– И не всё так просто, как тебе кажется. Днём ты учишься, не так сильно устаёшь, вечером работаешь всего несколько часов. А я возвращаюсь с работы, и у меня уже не остаётся никаких желаний…

– Вера, я всё понимаю, – Никита серьёзно смотрел на меня. В его серых глазах читалось сочувствие. – Хочешь остановиться, сделать паузу. После вуза у тебя не было шанса перевести дух и осмотреться, пришлось сразу искать место, которое позволило бы заработать. Получить хоть какой-то опыт. Но… денег и так мало. Уволишься – их будет ещё меньше. Как бы не пришлось опять хвататься за первое попавшееся предложение.

Тут мне нечем было крыть.

– А если подвернётся что-то интересное…

– И денежное? Как правило, такие места ещё приходится поискать.

Почему я не рассказала Никите про сегодняшнее собеседование? Не хотелось выглядеть ещё большей неудачницей в глазах младшего брата?

– Я, конечно, не вишу на твоей шее мёртвым грузом, – напомнил Никита, – но всё равно денег даже на себя особо не хватает. Квартплата. Ещё нужно родителям в Самару что-то отправлять… на их заработки тоже особо не разгуляешься…

Механически кивнув головой, я пробормотала:

– Знаю.

– Так что не хотелось бы окончательно затянуть пояс, – подмигнул брат.

С точки зрения логики, с точки зрения разума он был абсолютно прав.

Я представила себе: завтра снова выхожу на привычное место работы. И послезавтра тоже. Фикус, слон, накладные. Изо дня в день. Из вечера в вечер. Опостылевшая столовка… И выходные как редкие пятна просвета в череде безликих, безразлично тянущихся дней.

Я вздрогнула. Никитины аргументы уже не были такими убедительными.

– И потом, – он нанёс решающий удар, – Вадим вряд ли сможет поддержать тебя финансово.

Это было чересчур. Никита попал в моё самое больное место.

У меня моментально исчезло желание не только что-либо обсуждать, но и аппетит. Хотя брат уже щёлкнул кнопкой чайника, дотянулся до хлебницы и извлёк оттуда остатки лимонного рулета, я сказала:

– Помоешь посуду, ладно? Я – в душ; сил уже нет.

– Ладно.

Угнездив тарелку из-под яичницы в раковине, я вышла из кухни. Никита сообщил мне вслед:

– Кстати, он звонил…

Я живо развернулась:

– Кто? Вадим?

– Ага.

За весь день на дисплее моего телефона ни разу не высветилась фотография Вадима.

– Когда? Куда?

– На городской телефон, – хмыкнул Никита, – мобильник у него отключен. Незадолго до того, как ты пришла с работы.

Лучшего момента, вероятно, придумать было нельзя. Этот эпизод прекрасно иллюстрировал факт того, что мой парень и себя-то не может толком обеспечить. Что уж говорить о финансовой помощи с его стороны…

Никита смотрел на меня. На его лице ясно читалось: «Твой Богданов – неудачник».

Перестань, одёрнула я себя. Прекрати. Разумеется, он так не думает. Если у них не сложилось горячей дружбы (а они и не обязаны симпатизировать друг другу), это ещё не значит, что твой брат считает твоего любимого жалким неудачником.