-Никто не принадлежит тебе! – будто расставаясь со всем, не желая больше марать руки или заполнять голову ненужным трепом, желая избавиться от собственного палача и ночного кошмара как можно быстрее, я уверенно толкнула Николаса в сторону ворот, открывшихся с жутким скрежетом, который быстро подозвал мертвецов, давно сошедшихся со всего Чикаго на взрывы.

-Я не умру, Блэр! Не умру, найду тебя и снова сломаю все, что у тебя есть! Я буду уничтожать все, отнимать близких! Помни это, блядь, помни! – мертвецы цеплялись за одежду мужчины, клацали зубами, а сам Николас не обращал на них даже внимания. Он был поглощён своими обещаниями, которые действительно пугали: что заставляет человека, обреченного на смерть, угрожать мне тем, что он вновь сломает все, что у меня есть. Что заставляет смертника думать о моих страданиях, когда его жизнь вот-вот оборвется… Может быть, это отчаяние. Но ведь такому, как он, отчаяние незнакомо. – Тэд Крайтон продал мне душу, а твоя жизнь стала моей в тот момент, когда ты решила, что можешь решать что-то самостоятельно в этих стенах! Вы все, жалкие говноеды, будете вспоминать обо мне до тех пор, пока я вновь не предстану перед вами! Попробуй проспать хоть одну ночь без кошмаров со мной в главной роли!

Мертвецы накинулись на Николаса, заставляя его стать на колени. Их зубы прокусывали одежду, пачкая все кровью, а мужчина смотрел мне в глаза и смеялся. Смелся не безумно от того, что он умрет, а смеялся угрожающе, будто подтверждая свои слова. Я стояла в оцепенении, пока не услышала голос Белчер, куда-то зовущей, а после и схватившую меня за руку Бенсон. Когда Николас, сокрытый телами мертвых, чавкающих и урчащих, как довольные коты, нализавшиеся сметаны, перестал привлекать ходячих, те двинулись на территорию порта, идя на крики и шум, они быстро начали расходиться, а я стояла на месте, желая только убедиться, что этот человек действительно мертв. Но мне стало так страшно, как было только один раз – когда мертвецы только подползали к Биллу, когда все еще было неоднозначно.

Вэл пыталась тащить меня куда-то, Белчер кричала остальным, указывая в сторону машины, стоящей у выездных ворот – последнего пока свободного выхода -, а я думала о том, что Николас не кричал, умирая, когда его разрывали. Он был настолько безумен, что смеялся, думая о том, как отомстит мне.

Я почти отошла от оцепенения, следуя теперь за торопящейся Бенсон, видя, как братья Янг, Дарлин и Лили спешат к тому самому автомобилю, который пытается завести Белчер, когда, вспомнив нечто важное, без чего просто не могу уйти, что не могу потерять, вырвала руку и, развернувшись, бросилась через наплывающих мертвецов, проникающий снаружи, туда, где должна отыскать свое «сокровище».

Я слышала, как меня звала Бенсон, но в голове стучали иные проблемы – я не думала о том, как после покину порт, хотя прекрасно понимала, что никто не будет рисковать и ждать меня, кажется, сошедшую для остальных с ума. Вэл хотела было догнать меня, но Лили уверенно пресекла ее желания, словно уже похоронив меня, толкая подругу к машине. Оно и к лучшему…

Крики, полыхающие ходячие, почти разваливающиеся на угли от очередного шага, хаотичные выстрелы из заедающих автоматов, забывшие обо всех законах и правилах Николаса громилы, бросающиеся врассыпную люди, рушащиеся здания – всё это послужило локацией моего передвижения в соседнее здание, затянутое дымом. Любой нормальный – которых теперь нет в этой мертвой земной вселенной-, заметив тронутую огнем крышу, понимая, что все может рухнуть, никогда бы не вошел внутрь, но я, кажется, давно перестала быть просто ненормальной. Этот барьер пройден, я уже мертва.

Многие уже считают меня безумной, отчаявшийся и бездумной. Но, когда вы узнаете, что вернулась я за бордовой толстовкой, ища ее посреди различного хлама, собранного в кучи, что вы скажете тогда? Я отбрасывала ненужные вещи в сторону, порой закрывая лицо тканью, чтобы отсрочить действие чернеющего дыма, распространившегося на все здание, стараясь отыскать разорванную и почти превратившуюся в тряпье кофту. Оставляя «витрину» позади, я оказалась у следующей, быстро замечая давно не полированный и не чищенный пистолет, отданный мне когда-то Крайтоном… Замечая очередную гору вещей, я с не угасающей надеждой роюсь посреди новой порции хлама, почти разрывая какие-то майки. Но и здесь нет ничего. Однако, когда я почти обреченно опустилась на пол, забывая о дыме, который уже не позволял увидеть даже противоположной стены, то удачно схватила вещицу, запустив ее от злости в сторону. Хотелось верить, что я выживу, потому что вещью, на которой я выместила злость, оказалось мое «сокровищем»: бордовая толстовка с капюшоном и большим карманом на животе – правда она была запачкана в свежей крови. Хватая кофту, я интуитивно бросаюсь к первой двери, неудачно спотыкаясь о чей-то труп. Одарив его мимолетным взглядом, понимая, что это-мертвая девушка, чувствуя, как тяжело становится дышать, я вылетаю из помещения, а после и здания, тут же натыкаясь на сожженного Ходячего.

Все вокруг полыхало, ворота с причала были открыты, мертвецы медленно тащились вперед, и только редкие крики доносились откуда-то издалека. Не было ничего, кроме жара и вони, да спокойной глади кровавого Мичигана. Я бежала кругами, избегая хватки Ходячих, когда оглушительный звук почти подбросил меня вверх, заставляя тут же повалиться на асфальт – тот самый контейнер, который все заметили еще в первый день в этом месте, наконец, свалился с крана, придавливая группу гниющих тварей.

Я сидела на асфальте, задумавшись, от чего именно он так раскален: пламя или палящее солнце, а после земля чуть задрожала, еле заметно, но затрепыхалась, как рыба, желающая вырваться на свободу из рук рыбака. Это был Тэд Крайтон, которому я просто ничего не могла сказать.

Слезы наворачивались на глаза, а что-то внутри разрывалось на части, пытаясь найти оправдания или же обвинения. Я теперь стояла перед байком, смотря на Крайтона, который словно стыдился посмотреть мне в глаза. Мне хотелось кричать, избить Тэда, разбить ему лицо, дать понять хоть часть тех чувств, какие пережил Билл или я, но лишь молча села сзади, обхватив талию байкера, чтобы не упасть.

Здесь были теперь лишь я, пистолет, принадлежащий когда-то матери, отданный после мне Тэдом, который, в свою очередь, вытащил оружие из сейфа в забытом доме забытой Оттавы потерянного Иллинойса, и бордовая толстовка, помнящая слишком много. Она связывала меня с прошлой жизнью, с человеком, который показал мне, что значит «любить». Так же эта вещь прошла со мной все, от начала и до этого момента. Она видела смерти, радость, воссоединение, слезы, безумные обманы разума, дожди, снега, святых грешников, братскую любовь и сестринскую могилу – все это отпечаталось на ткани, на волокнах. Бардовая толстовка, пропитанная кровью, которую не отстирать даже в стиральной машинке, помнит даже Самира и его рыбалку.

Мертвецы и огонь оставались позади. Тела горели на земле, укушенные и обреченные люди захлебывались собственной кровью, а я понимала, что всему пришел конец. И начала больше не будет, его просто не может быть теперь.

Байк пронесся мимо металлических ворот, ведущих в место казни Тайлера, до конца оставшегося самим собой, а я поняла, что даже если Николас выжил, если он и есть тот самый бессмертный дьявол, то сейчас я спокойна. Потому что….

Катарсис состоялся. Эмоции покинули тело, освободили душу, упиваясь трагедией, послужившей для меня спасением. Разум очистился, я испытала все сразу, а потом поняла, что ради это, кажется, была рождена. Не нужны мне другие цели – этой было достаточно. Я не вселенная, я не стремлюсь к вечности и бесконечности, я знаю меру и значение жизни. Но в это раз… Катарсис состоялся. Я лишь сильнее прижалась к Крайтону, чувствуя, какой свежий и холодный ветер мира за пределами кровавого королевства, ныне павшего. Это тот мир, который Билл больше не увидит.

***

Тело мужчины, когда-то неуверенного и забавного, но отзывчивого и слишком доброго, разорвали на части даже после смерти, оставляя на асфальте, в крови, лишь наручные часы с застывшими стрелками, передающиеся от отца к сыну. Кажется, никто больше не получит это напоминание о времени, малыш в животе Лили не станет свидетелем семейной традиции, он не увидит отца.