«Нет, ты о чем-то бормочешь, порой подходя к прутьям клетки и просто останавливаясь там, смотря куда-то в темноту»,-тогда-то я и поняла, что все имеет свойство возвращаться, кроме жизни. Безумие, заткнутое холодным поцелуем Мэта, уснувшее на несколько месяцев, вновь пробудилось вместе с каким-то толчком, данным Николасом. Казалось, этот человек и есть безумие, собранное по кусочкам по всей планете, и, возможно, мой кусочек последний. Я бы с удовольствием отдала свою часть, которая начинала жить собственной жизнью, этому человеку, но боюсь того, что может случиться после. Некоторых вещей ведь лучше не узнавать?
***
Причал, напоминающий широкое шоссе, ведущее в озеро, был огромным и просторным. Правда здесь всегда было прохладно, а утром и вечером мир окутывала туманность – однажды Билл сказал, что если нам выпадет возможность бежать, то делать это нужно именно во время рассвета или захода солнца. Яркие лучи, пробивающиеся среди облаков, плывущих в выси, освещали и землю, и воду, и даже старое проржавевшее судно. Они не могли сделать светлыми только контейнеры, чьи тени падали вниз, погружая причал в какую-то молчаливую атмосферу, полную угнетения.
Мир дорог, зелени и песка отличался от того мира, каким правил Николас. Здесь пахло тиной, рыбой, кровью и вечно присутствовал страх. Страх не только за свою жизнь, но и за жизнь кого-то другого, даже незнакомого. В этом месте не все были безумцами, «великанами», которым власть оставалась безразлична. Громилам давно стало плевать на то, кто ими управляет, многие оказалась во власти Николаса задолго до начала апокалипсиса – Тэд был одним из них. Такие люди, живущие здесь, подчинялись королю без слов. Когда-то были желающие перенять рычаги правления в свои руки, но их быстро убирали с дороги, если выразиться совсем уж мягко. Потому что реальность была жестокой – после их прилюдной казни, в воздухе, кажется, неделю пахло кровью, и ее же следы не получалось смыть с причала или плитки зданий.
Контраст нормальности и верных Николасу людей был очевиден. Те, кто не мог убивать, просто смирились со своей участью вечных рабов или шутов. Они жили тихо, почти что прячась в контейнерах, переделанных под своеобразные комнаты. Они действительно надеялись, что кровавый король забыл об их существовании, поэтому, когда он замечал их, зная по именам, каждый думал, что пришла его очередь – влияние Николаса оказалось таковым, что ты либо умираешь после встречи с ним, либо сам становишься жнецом.
Двухэтажное здание, граничащее с территорией Ходячих, действительно было самым крепким и роскошным. Оно служило своеобразным замком, крепостью, откуда император мог наблюдать за обеими сторонами мира. Хотя, скорее всего, Николас знал, что очень скоро даже мертвая часть Чикаго будет принадлежать лишь ему. Он был способен отобрать ее у мертвецов, потому что теперь даже смерть стала его подчиненным.
Алона Белчер, проработавшая в клиниках различных штатов, наверное, всю свою жизнь до апокалипсиса, видела разное: она штопала раны, «копалась» в мозгах, порой занималась обязанностями медсестры во времена эпидемий, но ран и ссадин этой кровавой страны доктор никогда не видела раньше. Ей казалось, что она никогда и не работала в таком темпе: не успевали притащить полуживого человека, которого нужно было хоть немного подлатать, как появлялся следующий, с еще более разрушенным и почти разваливающимся на куски телом. Пожилой женщине теперь вновь начала сниться кровь и все связанное с ней, ей казалось, будто она вернулась в далекое прошлое, когда страх совершить ошибку преследовал повсюду. Однако, здесь, с этими будто разрубленными телами людей, которых зачем-то нужно было спасать – Алона не видела для них шанса выжить в этом мире,- было очень сложно что-то сделать не так. Потому что они просто были массой кожи, мышц, покрытой кровью, обладающей сознанием.
Белчер понимала, что все они – жертвы, которые, скорее всего, ничего и не сделали, чтобы получить нечто настолько ужасное и безумное, но каждый раз, видя нового «пациента», женщина ужасалась больше и больше. Перед глазами ее представлялись те пытки, какие могли оставить такие отпечатки на телах. Это были и проколотые глаза, и содранное лицо, и почти что просверленная дыра в суставах или желудке – Николас находил все это в книгах, книгах, что переполняли его личную библиотеку. Однако если вы любитель классики и романтики с хорошим концом, вам там делать нечего – сборище кровавых исторических фактов затаилось на полках.
Некоторые, кого приносили в лазарет, кто еще был способен говорить, молили ее, цепляясь за белый халат, оставляя кровавые отпечатки, о смерти. В их глазах было это желание, желание просто умереть, чтобы больше ничего не чувствовать, но Алона сама боялась. Боялась, потому что знала, эти полуживые куклы нужны Николасу для публичного представления, чтобы заставить сомневающихся бояться. Но нужды доктор в этом запугивании больше не видела, потому что, пообщавшись с теми, кто был более адекватным – однако с безумным боязливым взглядом -, женщина лишь убедилась, что здесь не осталось человека, который бы без страха и невольного уважения вспоминал имя Николаса. Страха, потому что он был ужасен и жесток, а уважение, потому что не каждый способен делать те вещи, какие творит он. Эти вещи отвратительные, мерзкие, низкие, но не признать их влияния и силы невозможно.
Однако, даже когда кажется, будто хуже человека не найти, словно с ним никто не сможет сравниться по каким-либо критериям, жизнь всегда убеждает тебя в обратном. Темноволосая девушка, на чьем лице вечно была косметика, о которой Белчер и забыла вовсе, пугала своей ненормальностью. Алона порой замечала странные вещи в поведении Вэл Бенсон, спрашивала об этом Блэр, которая лишь молчала и отмахивалась, но теперь, встретив Риз Мартин, она поняла, что любому безумию нет конца.
Эта женщина была похожа на сосуд, созданный для нечеловеческой силы. Она была манипулятором, в теле которого вечно противостояли два человека: взрослый и серьёзный против капризного ребенка, не знающего границ и рамок. Но не бывало такого, чтобы в Риз Мартин побеждал кто-то один, ребенок смешивался вместе с жестокостью взрослого, создавая какой-то пугающий своей ненормальностью и непривычностью образ. Внутри Риз Мартин жила ведьма, и Белчер была уверена, что в прошлые века эту женщину бы спалили на костре еще при самом рождении. Да ее бы сожгли даже в современном мире, если бы мертвецы не воскресли.
Когда по коридору, что вел к лазарету, эхом разносился этот безумный срывающийся смех, Алона стремилась просто слиться цветом с обоями, закрыть дверь, лишь бы не встретить и не увидеть этой женщины. Белчер боялась ее не только до дрожи – она боялась панически ее взгляда, ее лица, ее эмоций, ее тайных мыслей и ее действий. За каждым безобидным движением Риз скрывалось нечто большее. Даже если она брала в руки шариковую ручку с протекающим стержнем, тебе нужно было быть готовым к тому, что скоро твоя жизнь оборвётся под влиянием этой самой ручки. Риз Мартин была словно женской копией Николаса, но, как и предполагается, менее агрессивной. Если говорить точно, то агрессия очень редко проявлялась на лице женщины, чаще всего это было то же холодное безразличие или веселая широкая улыбка. Однако убивать Риз могла всем, что было под рукой, в этом она преуспела лучше, чем Николас. Риз Мартин была королевой этой кровавой страны.
И ты никогда не мог угнаться за эмоциями, что мелькали на лицах Николаса и Риз, потому что только что это была милая и лживая улыбка, а через мгновение это все превращалось в ледяное спокойствие, пугающее своим равнодушием. Король и королева, в чьих владениях было озеро Мичиган, краснеющее на закате от крови, чувствовали себя намного лучше в этом новом мире. Каждый знал это, видел. Они родились не в те времена, но теперь их время пришло вместе с восставшими трупами.
***
Прутья клетки, сделанные из темного металла, были ледяными и, прикоснувшись к ним лбом, ты чувствовал приятную прохладу. Особенно это помогало, когда мыслей становилось так много, что поднималась температура. Ритмичный звук капающей откуда-то дождевой воды заполнял тишину вокруг, порой смешиваясь с обреченными и усталыми вздохами Билла. А плафоны двух ламп с потрескавшейся и облезшей краской покачивались из стороны в сторону, будто судно куда-то двигалось. Здесь, внутри, в этом темном отсеке, где пахло сыростью, где было темно и скрипели доски, все оказалось пропитано одиночеством и скорбью. Во мраке все твои чувства обострялись, и боль становилась сильнее, потому что кроме воспоминаний тебе нечего было делать здесь – только смотреть в темноту и постепенно умирать.
