-Ты умнее, чем твой брат. – что-то внутри Дарлин иронично улыбалось, но лицо ее с надетой на него маской спокойствия по-прежнему было неподвижным. Она действительно никогда не думала, что услышит подобное от Янгов. Дарлин всегда считала их более приземленными и примитивными. Хотя, она судила лишь по Джину, и он уж точно не был «особенным».

-Мама говорила тоже самое. – одно лишь имя, которое он вспомнил, но Марко уже был счастлив. Марко уже был уверен и в будущем, и в себе, и в людях. Он был уверен, что все станет лучше, что все изменится. Что этот день принесет новый теплый ветер, способный пробудить таких же подавленных людей, как Дарлин Джоунс.

Мальчику хотелось верить в это, и он надеялся услышать хоть какое-то обещание от девушки, хотелось, чтобы она тоже поверила в его надежды. Марко казалось, что он – это его мать, что огромная часть темноволосой женщины, что навсегда останется в его памяти, – он был уверен в этом так же сильно, как и в том, то придут перемены – передалась ему после ее смерти. Ее присутствие он теперь ощущал очень явно.

-Ты не должна умирать. Не ради того, кто уже уснул, - вспоминая бабушку, которая так и не открыла глаза, когда ее деревянный «домик» без окон и дверей опускали в яму, почти прошептал ребенок, собираясь уходить. Он сам не жил вечным сном бабушки и теперь начал понимать намного больше. Этот день для него точно был особенным.

-Я подумаю над тем, что ты сказал, - сердце Дарлин, что окружали острые иглы, которые не позволяли органу биться более живо и быстро, чувствуя хоть что-то особенное, будто перестало бояться боли, принимая ее, смиряясь с ее существованием.

-Не стоит думать, нужно делать. – и стоило мальчишке, маленькому и почти беззащитному, сказать это, как тонкие, но острые иголки где-то внутри девушки рассыпались серебряной пылью, освобождая сердце. Теперь она знала, что жить с этой болью можно. Что это – испытание, которое стало частью ее жизни. Эта боль – сама суть существования, которая позволяет дышать, ощущать и радость, и счастье. Боль стала всем.

***

Самое ужасное, когда внутреннее состояние и настроение не совпадают с тем, что творится вокруг.

Солнце в небе светило очень ярко для такого раннего времени, а мне хотелось только того, чтобы это солнце исчезло. Погода действительно была чудесной, но я прогоняла все чувства, что она вызывала, стараясь уничтожить возможное опознавание чего-то прекрасного внутри. Сейчас было не время для всего этого. Вернее, сейчас не было времени вообще ни для чего.

Солнце светило, продолжая слепить, раздражать свей яркостью. Люди мельтешили на внутренней части станции за толстой стеной арки, привлекая своими шумными голосами Ходячих снаружи. Палатки были расставлены, столы для обедов на свежем воздухе тоже. Лёгкая мелодия, как в тот раз, когда я впервые встретила здесь Криса Осборна, обвинившего меня в том, что я неизлечима от своего одиночества и прогнившего восприятия мира, вновь играла, разносясь по округе тихими нотами. Правда, люди перебивали музыку своими криками и спорами. Кто-то вновь что-то не поделил или сделал вид, что его обделили. Этот шум заполнял все. Мне некуда было бежать. Я убегала от всего последние две недели: от людей с чернеющими душами, от мертвецов, что были не только в округе, но и в моей голове, от самой себя. Я бежала, убегала, скрывалась, боялась, раздражалась и ненавидела себя за все это.

Солнечные лучи ослепляли и грели, но я чувствовала лишь холод внутри себя – мне хотелось чего-то настоящего, живого, яркого, подлинного и красочного. Этот холод внутри меня был мертвецки морозным, все словно застывало, окоченевало. Мир вокруг давно стал мертвым, но я сама, не осознавая, верила в то, что люди живы. Моя ошибка угнетала меня. Мое ложное предположение заставляло вечно разочаровываться.

Я ничего не хочу или кто-то другой решил бездействовать?

Моё сознание сжалось до размеров молекулы, атома, а после взорвалось как сверхнова?

Боль ощущаема или это лишь ложные импульсы нервной системы, пытающейся убедить, что даже живя такой ничтожной жизнью, - выживая – можно что-то чувствовать?

Может, лучше ничего не ощущать?

Мои руки сейчас были повисшими и безвольными плетям, которые колыхал и тревожил ветер, будто пытаясь оторвать. А после я перестала их ощущать, чувствовать. Их будто все же оторвали. Ноги тоже стремились исчезнуть, предавая меня, как всегда предавали чувства и люди. Мое тело принадлежит мне?

Я принадлежу себе? Мне что-то принадлежит? Что-то является моей собственностью? Кому-нибудь здесь вообще что-нибудь принадлежит?

Не думаю, вернее, не уверена. Кажется, этот вопрос плавно перетекает в следующий, задаваемый самой себе неоднократно, бессчетное количество раз: «Зачем?»

-Не знаю… - что-то внутри шепчет за меня, а я сама давно стала будто наблюдателем за знакомым человеком, оказавшись в его же теле. Мне подвластны его движения, действия, слова, но разум, разум не подчиняется – это то, что я не могу даже понять.

Я совсем запуталась, не понимаю, когда сплю, говорю, думаю. Я уже не понимаю, что, какая из эмоций, желаний и мыслей принадлежит мне, а какая моему безграничному Безумию. Я не понимаю теперь, где я, а где кто-то другой. Кажется, внутри меня, помимо крохотного и скрывающегося эгоиста всё время жил кто-то посторонний, чье присутствие было еле ощутимым, но ты прогонял слабые подозрения о его существовании, отчаянно не обращая внимания на странности, потому что были иные проблемы.

А этот кто-то, почти незамеченный, проигнорированный, был только рад – ему давали свободу в действиях, не наблюдая и обращая внимание на совершенно другое. Этот кто-то питался безумием, проблемами, несчастиями и отчаянием – он становился сильнее, развивался.

И сейчас моя борьба -когда я поменялась местами с этим кем-то, тоже становясь лишь призраком, запертым внутри собственного тела-шла не столько с Безумием, рисующим ужасные желания где-то в голове, сколько с этим чужим человеком. Я не хотела ему проигрывать, я его боялась. Очень боялась и не желала, чтобы я настоящая погибла, исчезла. Я противилась этому всеми силами.

А, может, я настоящая именно этот кто-то? Может, я всё время была где-то спрятана? Может, я всю жизнь притворялась? Какая я настоящая?

Но об этом думать в подобном настроении не хотелось, да и не хотелось вообще, потому что было боязно. Каждая клетка, каждый миллиметр темного сознания, сконцентрированного в голове, ощущали опасность этого «кого-то» и этого «я настоящая».

Я медленно, но верно сходила с ума.

***

-Еще не появилось желание вернуться обратно? – Тэд, который встретил старика у ворот с, наверное, наибольшей радостью, которую мог себе позволить, был действительно рад увидеть Билла. Этот седой сукин сын был ему намного ближе, чем Агата Дуглас, будто опьяненная властью.

-Как только увидел твое лицо, настроение пропало, -отвечая с привычной подколкой, Билл хлопнул Крайтона по плечу. Но в этих словах была толика правды: желание у старика пропало, стоило ему оказаться на территории станции. Люди, что попадались по пути в здание, смотрели на него с нескрываемым осуждением, будто считали, что он бросил их. – Среди мертвецов и то более дружелюбная атмосфера.

-Я начинаю думать, что привести сюда людей было плохой идеей, - не боясь, что кто-то его услышит, Крайтон вмиг стал каким-то серьезным и даже суровым. Руководство Агаты не радовало его, как и ее замашки диктатора. Все, что происходило сейчас на станции, смутно напоминало Крайтону прошлое, от которого он вечно бежал. Подобный человек, но более ужасный, уже встречался мужчине. Но, по сравнению с ним, женщина-военная похожа на ангела. С ее властью и методами можно смириться.- Как обстановка в лесу?

-Поэтому я и приехал, - поправляя сумку с тем, что удалось загнать в капкан, да ягодами и орехами, Билл шагнул в темноту здания электростанции, ощущая приятную прохладу бетона и тени. – Еды в лесу почти нет, что начало происходить еще прошлой осенью, но меня тревожит другое: мертвецы снова бредут в нашу сторону.