Хлынули душевые струи, показавшиеся ему ледяными: через приличное количество времени он понял, что они всегда были теплыми.

Он выплюнул воду, которой позволил промыть свое жалкое горло и протер глаза.

Чужие руки так близко привели его в ужас. Кто-то поднял его. Развязал.

Он вдруг все вспомнил.

- Фред.

Старик, пристроившийся на бортике ванной в обнимку с двустволкой, выдохнул с непонятной радостью.

- Наконец-то, сэр. Не хотелось бы вступать в схватку с самим Джокером. Вы подозрительно бодры: не заставляйте себя.

Джокер усмехнулся, растирая запястья. Боль пронзила правое плечо: снова вывихнул.

Альфред помог ему вправить сустав.

- У тебя есть ружье. Уверяю тебя, против огнестрела мое мяско бессильно.

- Да, но пред смертью вы успеете снять с меня кожу.

- Дело говоришь.

Они улыбнулись - оба равнодушно, раздумывая о делирии.

- А потом он закончит то, что вы начали.

Мысль о том, что на месте старика мог быть Бэтмен, полоснула Джокера по горлу.

- Не говори ему. Он не должен знать.

Старик пожал плечами и начал неторопливо копаться в дубовой скамье-сундуке тут же, доставая чистые мягкие брюки и поло - все яркое и по размеру, не заботясь о том, что страдалец догадается, с каким на самом деле размахом хозяин закупился для него одеждой.

- Убери эти тряпки обратно, отче, - холодно проговорил Джокер, потерянный, почти шагнувший за грань беспамятства: так много правды он еще никогда не выдавал.

Альфред украдкой изучал его.

- Вы отменили все нормотимики? Это глупость. Для начала, вы бы ему сами сказали. И, думаю, он отдает себе отчет в том, каков ваш диагноз в дейст…

- Он не читал карту.

Альфред застыл.

- Но вы же не собираетесь скрывать это, - он хотел сказать “все время”, но для этих двух упрямцев подобная определенность могла быть вредна.

- Я ни черта не знаю. Если буду вовремя принимать таблетки…

- Они вам вредят. Вы травите себя. Вы же не хотите, чтобы он хоронил вас?

- Я просто расклеился, док.

Опять слишком много сказавший Джокер - дать себе честную оценку вслух: небывало! - закрыл глаза, и поэтому пропустил, как на его плечо опустилась старческая рука, дрожащая в плохо скрываемом отвращении.

- Не буду скрывать, это почти невозможно, но я помогу вам. Все будет хорошо.

На другом конце города Брюс Уэйн побелел от гнева.

========== Глава 62. ==========

Брюс удерживал себя в руках ровно до того момента, как вошел в фойе ресторана, и столкнулся с тем, к кому так спешил на встречу.

Администратор пришла в плохо скрываемый восторг и закрутилась вокруг него юлой, ведомая его имиджем полудурка, нуждающегося в целовании задницы двадцать четыре часа в сутки.

Он с усилием ее не замечал, уставившись на старого друга.

Этот человек внешне был ему совсем незнаком - последний раз они виделись только детьми - и теперь он с потайным интересом оглядывал длиннорукого и длинноногого, стройного и высокого, но уже начавшего бледнеть мужчину.

Незнакомец, напоминающий о прошлом только тем, что был черноволос и зеленоглаз и отмечен чертами Томми, стремительно подошел ближе и заключил оторопевшего Брюса в объятья.

- О, Бри, как же я скучал! - воскликнул он, мгновенно обращаясь в того самого Томаса Эллиота, которого он не мог бы забыть, все вспоминал и всегда помнил.

Но детское прозвище прозвучало слишком пронзительно и, в целом, неуместно.

- Черт, как глупо звучит! - исправился старый друг, и в речи его проскользнул непривычный акцент. - Не вздумай только называть меня Ланселот, а?

Они вдруг улыбнулись друг другу искренне, и это было чертовски приятно.

Томми совсем не изменился, и подтаявший Брюс поспешил ему об этом сказать.

- Может и так, - пожал тот плечами. - Только лысиной обзавелся.

Следом за первой улыбкой полились остальные: они засмеялись - Эллиот искренне, Уэйн втайне неуверенно.

Он спохватился, ненавидя свою асоциальность больше обычного, но было поздно: Томми заметил его смятение.

И пришел ему на помощь, не став делать лицемерных жестов, а просто прямо продолжая протягивать руку обращения.

- Я так давно не был на родине, и теперь собираюсь наверстать упущенное.

Впрочем, рука и правда была протянута, и Брюс крепко пожал ее, пораженно чувствуя почти женскую мягкость кожи и недостаточный ее тургор.

Ему на мгновение стало грустно - в лихорадке своих нестандартных будней он забывал, что время, этот безжалостный убийца, расточает их дух и владеет их телами.

Когда Томми мягко подтолкнул его за плечо к столику в полутьме примыкающего к ресторану бара, он ужаснулся себе, как и многие дни прежде: он просто не способен радоваться?

Его единственный друг тут, а он думает о смерти, чертов социопат…

- Ну что, ты к нам надолго?

- Навсегда, Брюс, навсегда. Займу свое место в нашем городе.

Брюс вежливо кивнул, все еще отстраненный своей реакцией, и ухватился за свой рукав, слепо изучая циферблат Брегета.

- А как твои родители? - ляпнул он, и недовольно застыл: разговор слишком быстро потек к его собственным родителям.

Он и забыл, какую бешеную боль вызывают разговоры об их смерти.

- Прости меня, - вдруг проникновенно выдавил из себя Томми, и взглянул прямо и твердо. - Правда. Не знаю, почему я не приехал раньше. Почему не позвонил тогда…

Воспоминания о “тогда” широко развернулись, распластались, раздвинулись.

Брюс, стремительно впадающий в нежнейшее и беззащитнейшее из своих состояний - меланхолию - только успел разомкнуть губы, как понял, что все это время их ничего не разделяло - все преграды он себе надумал.

- Я не… Спасибо. Спасибо, для меня это очень важно.

Натяжение момента могло бы смутить их, но тут мимо прошла хорошенькая официантка, и Томми весело проводил ее низ долгим взглядом.

- Хороша! Так бы съел! - бодро взвыл он, стреляя глазами. - Ну что, Брюси, махнем по бабам?

- Прости, я пас, - немного поостыл Брюс, между тем чувствуя, как губы снова трогает искренняя улыбка.

- Тут поблизости есть одно местечко… - комично зашептал друг.

- Знаю я это место, ты забываешь с кем…

Они беспечно засмеялись, выглядя так, словно не было этих лет; впрочем, Брюс умудрился в третий раз слить алкоголь в стоящее поблизости кашпо с красавицей-алоказией.

- Напомни, почему мы не идем? - вдруг с интересом спросил Эллиот, и анонимный трезвенник неловко усмехнулся.

Хотя, и правда, почему?

- Нет желания, - обнаружил он, и с ненавистью посмотрел на чертов новый, услужливо подставленный стакан с виски, неизменный атрибут всех мужских встреч. Почти всех, за одним только уникальным исключением…

Он вспомнил, как соки подземелья развязали его язык, и помрачнел.

- Послушай, - подмигнул ему Эллиот, понимающе взглядывая своими мечтательными болотно-зелеными глазами. - О, нет, пару минут: чресла Брунгильды вернулись. О, чудесная! Я готов. Сделать вам… Заказ.

Старина Томми махнул официантке, так поразившей его воображение, и пустился в не самые ловкие ухаживания.

Брюс умилился, стараясь, впрочем, не показать этого.

Может, они и накинули четверть века с последней встречи, но глядя в эти глаза, он видел того мальчика, равного верному другу - языкастого, отчаянного, близкого.

Если постараться, можно было вспомнить, каким он сам был - добродушным? Пожалуй… О, он был так открыт, так счастлив. Весь мир казался ему домом, и единичные грозы вроде того неожиданного, обидного удара, только подчеркивали, как…

А потом тот мальчик погиб рядом со своими родителями.

- Брюси, ты там в сознании? Перебрал? - попытался привлечь его внимание Томми, и он сделал лицо попроще.

Четвертый-неразбавленный достался алоказии, но разве нужно это знать старому другу? Зачем?

Он попытался определить, как должен чувствовать себя от почти литра сорокаградусного, поленился уделять этому много времени, и стал уповать на имидж алкоголика.