- Ты такой придурок, Джек. Сонеты мне совсем не нравятся. Не хочешь разбить мой карминовый Контач? У меня все равно их два. Только понял шутку с “Пасификом”. Я не нежный, очень смешно. И не заразный. Я тогда думать не мог, а ты даже издевался… Хладнокровный ублюдок.

Занимался рассвет: если дворецкий догадается, что он провел здесь три дня безвылазно, то замучает нравоучениями.

На это у него нет ни времени, ни сил.

- Тоже думаешь, что мой отец был идеальным? И откуда ты все это узнаешь… Это совсем не так, он был вовсе не… Но я любил его. Когда мне было шесть, упал в пещеру, полную летучих мышей. Рейчел, помнишь ее? Ты помнишь. Ненавижу тебя. Надоел твой Шекспир, никогда не любил его. Раньше мне нравился Оден. Предпочитаю третий размер.

Небо на горизонте все светлело, воздух становился все прозрачней, но Брюс противоестественно не хотел встретить утра.

Но можно задернуть шторы и сидеть с ним в темноте, лишь бы не видеть его почти улыбающегося лица.

- Это были ужасные дни, когда я думал, что ты мертв. Теперь не избавишься от меня так просто. Я тебе все покажу. Хотел бы увидеть гейнер в твоем исполнении. Посмотрел, что такое боген. Очень смешно. Или ты правда можешь это сделать? Вот этого я видеть бы не хотел. Ты слышишь меня? Достигает ли…

Он не должен позволять себе печали, иначе с его характером реакция… Что это будет на этот раз?

Наслаждение от его беспомощности? Полная власть..

Какой же он сам на самом деле монстр… Брюс выпустил руку Джокера, разглаживая его пальцы уже совершенно бесполезно - кровь так слабо не гоняют - и совершенно бессознательно.

Некстати вспомнил про холодный прах и зеленый дерн кладбища - плод долгого чтения Гамлета вслух - теперь вечно связанные в нем с жарким, мучительно прошедшим июлем.

- Я такой же свихнувшийся, как и ты. Ты был прав. Шрамы все в моем распоряжении, могу делать с ними все, что захочу. И я буду кормить тебя и мыть, пока ты не сможешь делать это сам. Забавно, да? Считаешь это смешным? Ты такой гордый, может стоит мне помешать?

- Не… вот это… сейчас… было совсем… не смешно… - вдруг глухо прозвучало в тишине.

Галлюцинации? Брюс придирчиво осмотрел Джокера и обнаружил морщинки у его глаз. Очнулся. Снова насмешничает…

- Джек, - позвал он лениво, потому что вдруг заскучал.

Слишком бледен и все это - синяки под глазами, шрамы, вены, руки, все его тело - не имело значения, когда он не в себе.

Бледные губы попытались растянуться, но он ни черта еще не владел собой.

- Ты разбудишь… даже мертвого… Мне… похер на Контач…

Брюс позволил себе улыбнуться.

- Хорошо погрел уши? Ты такой подлец…

Злой клоун нашел в себе силы продолжить разговаривать с ним.

- Ага-а… Неожиданно…

- Не пропадай снова, ладно?

Выражение лица не изменилось, но дрогнули брови, пытаясь сложиться в хмурую гримасу.

- Не могу… обещать. Как? Чертово… тело… - Джокер, как всегда, мыслил отличными от эмоциональной сферы категориями.

Когда он полностью придет в себя, он наверняка будет в ярости от того, что он видел его таким беспомощным. Альфред снова был прав..

- Просто пообещай. Это важно.

- Ла-адно…

Он сразу же затих и Брюс обнаружил, что и правда относился к его состоянию недостаточно серьезно. Что он сейчас чувствует? Это странное жжение в венах, облегченное дыхание…

Мысли путались - не очень-то он отдыхал последние сутки - и он отложил выяснение до поры, положил голову на руки, и заснул.

Ему сразу же приснился сон, и впервые за двадцать шесть лет это не было полноценным кошмаром.

Ничего особенного: светлое поле, заполненное пожухлой травой: осокой, сердечником, дикими астрами и люпинами, сухие коробочки которых тихо шуршали, движимые ветром.

Он знал, что все это нереально, но видел садящееся солнце и чувствовал этот теплый ветер.

На фоне высохших цветов, всего в двух шагах, раскинулись бледные - словно выцветшие под южным солнцем - полосатые шатры.

Цирк. Он попятился и чуть не повернул обратно.

Стоило ему об этом подумать - нет, только не это, сколько можно, хватит - и вдали как будто заиграл “Выход гладиаторов”.

О, ужасное клише…

Он мог видеть быстро вращающийся силуэт карусели, мелькающие цветные огни, услышать жуткий шум толпы, ощутить стремительно падающую на него ночь, даже уловить смрад подгоревшего поп-корна и яблок в карамели…

Брюс понимал, что это сон. Более того, что Квин и Меркель никогда не могли быть… Или могли?

Луг вдруг оказался обнесен прочной деревянной оградой: не уйдешь, ты в ловушке.

Музыка утихла, огни начали гаснуть, ветер сильнее зашуршал травой под его ногами, и он вдруг вспомнил, как на самом деле одинок.

На темном полотне неба - просто полог шатра - зажглись и погасли тусклые звезды. С востока тряпичный потолок начал молниеносно светлеть - ночь прошла быстрее, чем за две минуты, пока он дрожал от предчувствия беды.

Когда он опустил глаза, на ограде сидел мальчик - не больше двенадцати лет - равнодушно оцепеневший в неудобной позе, одетый в тонкое черное пальто явно с чужого плеча. Светлые волосы тревожил ветер.

Шрамов не было, но он знал, что это Джокер. Это и был он.

Брюс разлепил губы, чтобы привлечь его внимание, но это же было бессмысленно. Но на самом деле - нечего сказать ему?

Он вдруг понял, что все это было в действительности. Это память? Он попытался вспомнить, но тогда все начинало темнеть. Этот день уже был?

Можно не торопиться: все уже закончилось.

Когда он сказал старику-невольному лекарю, что его пациент приходил в сознание, тот пришел в бурное негодование.

- Господи, мастер, что с вами такое? Позвать меня: вот все, что вы должны были сделать.

- Прости.

Этот снисходительный взгляд было не вытерпеть.

- Я понимаю, как вам сейчас тяжело…

- Мне не тяжело. С чего? - искренне возмутился негибкий мастер, излишне опустошенный прошлым месяцем.

Альфред подавил неуважительный свирепый вздох, и оглядел его так, словно он недавно снова подрался в детском саду из-за девчонки.

- Забудьте. Идите в свою комнату, примите душ и ложитесь спать.

- Хорошо, но я скоро…

Старик оттеснил его от койки к двери.

- И не забудьте главное: чем меньше он будет напрягаться, тем раньше придет в норму.

- Мог бы и не говорить, это и так понятно…

- Понятно ли? Не тревожить его. Никаких ваших… бурных отношений.

Брюс замер, подозрительно оглядывая наглеца.

- Альфред? Что это значит?

Дворецкий явно вознамерился наговорить ему каких-то отчаянных вещей.

- Это значит не хватать его на руки, не устраивать сцен. Он нестабилен и не только в физической плоскости. Он слишком нагружает свое тело, но и разум тоже.

- Что?

- Спросите точнее у Джонатана Крейна.

При упоминании этого мужика Брюс Уэйн всегда начинал закипать.

- О, твой новый друг. Все обсудили?

- Выслушайте меня, сэр, - смиренно избежал ссоры верный слуга.

- Очень.. внимательно слушаю.

- Не напрягайте его. И не давайте ему скакать туда-сюда, ни дай бог он доберется до перекладины. И никаких романтиче…

- Альфред! - его возмущение не произвело на старика никакого впечатления. - Почему ты…

Ему показалось, что дворецкий был готов расхохотаться, но он только пожал плечами.

Брюс покосился на койку, оценивая обстановку, но все равно сказал:

- Не заблуждайся, думая, что знаешь хоть что-то про наши отношения. Они не романтические.

Совершенно непростительная тема. Совершенно иные плоскости близости - пот, кровь и кости - объединяют их.

- Прошу прощения, сэр. Лезу не в свое дело.

Джокер снова очнулся - снова ли? Может, это был сон - и увидел потолок, стену, пустое кресло.

За пределами его зрения кто-то был - он так тяжело не ступает, старик - и он попытался смочить горло, жмурясь от небывалой слабости.

Когда он перестанет устраивать этот парад беспомощности?