Но та реакция: жар… И что? Больше ничего. Пустота.

Все это было таким плотским, таким приземленным… Или нет? Может ли быть приземленным след от поцелуя? Он никак не виден, даже если горит следами грима.

Хотелось бы увидеть больше, получить больше, не рискуя при этом ничем. Получить отклик, признание хотя бы удовольствия…

Грудь сдавила жалость и что-то, больше всего похожее на отсроченный страх - обвал прошел в двух метрах от лагеря, волшебство случайности не позволило металлическому штырю пропороть жалкий живот, неопытный стрелок не учел поправку на ветер…

Сколько прошло времени? Он ни черта не помнил. Что Джокера ждет там, в городе, раз он согласился…

И тут, посреди нахальнейшей мысли, в которой он захотел сравнить Принца Преступников с обычным трусливым жуликом, он понял, что вообще не считает его человеком. Открытие одновременно и посредственное, и сенсационное.

Это была горькая истина, но это все было слишком смутно, чтобы проявить разумный подход.

Он отправился в восточное крыло, не зная, что будет делать - извиняться перед ним или каяться перед его гордостью, наслаждаться этой вполне приятной для его начала победой, притворяться, что его это все не касается, признаваться, хотя бы себе, насколько все это было восхитительно…

Скорее, обнаружит пустую комнату.

Так и случилось.

Сел на злополучную постель и уставился на засохшие пятна, смутно различимые на белой ткани постельного белья.

Все это вдруг показалось очень важным, и он попытался понять, что чувствует. Сожалеет, и можно признать, что они оба тождественны. Он так хорош, но сам он лучше, еще выше, оказывается все же сильнее, и еще сильнее за счет…

Разве эта не та самая концепция, прозвучавшая в то чертово утро побега из Аркхема - шестнадцать убитых, восемь тяжело раненых? - и если сам он безумен, то Джокер оказался подозрительно последовательным.

Не может быть. Трофей. Побежденный-победитель.

Кишки дикаря - какая жуткая, пошлая, отвратительная шутка…

Его обдало омерзением, но Брюс почему-то вспомнил залитый кровью пол, низкий голос звучит в комнате, выговаривает слова на чужом языке лениво и красиво.

Как он наклоняется перед ним, разрывая свою рубашку. Как плавно двигаются дельты и трапеции его плеч, не скрытые под одеждой, его губы, что-то говорящие, его быстрые глаза, внимательные и медные…

Все это возникает из глубин, чтобы дать ему не вспоминать его прекрасное голое тело, его коленопреклоненность, трепет от боли? Он же, несмотря на свою темную суть, чувствует боль?

В этот раз было бессмысленно искать послания - невидимые, скрытые, ожидающие его - в этот раз все будет по-другому.

Но что он может сделать? Он представил себе, что может ему сказать - какая глупость, пустота разрастается - и что он может ответить…

Представил, как оскверненный Джокер срывает злобу унижения на каком-нибудь невинном человеке - и виноват в этом он, оплот справедливости, не принявший его всерьез; как он возвращается к Крейну, срывает с себя одежду, позволяет ему…

Это казалось невозможным, но сам он знал, как часто жизнь похожа на дрянной порнофильм - сто процентов голой кожи, никакого смысла, все наизнанку.

Эта важная тонкая материя была испорчена его извечным собственничеством, и Брюс вдруг ощутил, что пропустил пару этапов. Или нет?

Можно было ждать его на кладбище, месте невосполнимых утрат и свежей еще боли. Или на крышах домов. На улицах, в банках, в злачных местах, но он бы не пришел? Где он? Что стоит еще о нем знать?

Он ничего о нем не знал, ничего не понимал, не сумел его прочитать.

Наконец его стоический характер справился со шквалом противоречивых эмоций и воцарилась тишина, заполненная властным волевым усилием.

Альфред вернулся и застал своего воспитанника подозрительно бодрым, наполненным энергией и даже чем-то вроде спокойной радости.

Он хорошо знал его и ни на секунду ему не поверил, с опаской представляя себе, какие именно бури и грозы это все заменило.

Но было время для нравоучений.

- Чем вы вообще тут питались, сэр? - надменно вопрошал старик, изучая девственно чистую кухню, нетронутую и необитаемую.

- Без комментариев.

Следов пребывания печального клоуна тоже не было видно и дворецкий еле успел поймать себя за язык.

Что, интересно, заставит его попросить расчет?

Этот молодой человек, такой добрый, серьезный и сильный. Что он с ним стало? Что сказал бы на это верный друг, что сказала бы прекрасная Марта…

Что он сам может сделать для него? Но он не может вмешиваться…

К концу месяца Гордон наконец пришел по следу человечины из подсобки Крока в “Сложенную Палубу”, заполненную самым злокачественным и преступным контингентом Готэма.

Эта дыра была даже хуже, чем “Мое Алиби”.

Пытаться что-нибудь узнать у них, используя доступные кадровые ресурсы, было бессмысленно, и Бэтмен отправился на поиски Джокера.

Исключительно потому, что его эта тема тоже интересовала. Потому что он что-то знает. Потому что он полезен.

Но встретиться с ним было невозможно. Его нигде не было.

Крейн снова съехал и его подвальная нора опустела. Брюс прошелся с ультрафиолетом по каждой стене, ища послания, разобрал половицы, собрал на ботинки всю грязь и пыль исчезающего холостяцкого жилища.

Город был пуст. Телефонный звонок не достигал его.

Он вел себя очень вызывающе и был уверен, что Джокер это точно заметил. Но он не появлялся и, разумеется, этого стоило ожидать…

В сущности, у него не было на это столько времени, и он отправлялся каждую ночь сотрясать город, пытаясь найти следы каннибалов.

В результате Гордон долго выбирал между вербовкой и внедрением человека в преступный бар, по масштабам и специфике больше напоминающий трущобы.

Когда и это не принесло особых результатов, он отправился в Блэкгейт. Гордон предупредил его о бессмысленности встречи с Кроком, но он должен был хотя бы попробовать допросить его.

Столько замков и запоров он никогда не видел ни на одной камере. Крок сидел там постоянно обездвиженный, опутанный ремнями, под перманентной капельницей.

Это куда лучше продажного Аркхема.

Ему вспомнился Сильверадо, наивный медный взгляд, искривленные губы, острая боль от юрких пальцев.

Хватит сходить с ума…

Крока он не мог видеть, только слышать, и раздраженно представил себе, как пытается докричаться до этого гада.

Но прочистил горло и сказал:

- Мистер Джонс, расскажите, куда вы продавали человеческие тела.

Наступила пауза, не слишком, впрочем, продолжительная.

- Не тела, а вырезку. Потрошки. Окороки, - вдохновенно заскрипело чудовище за дверью.

- Достаточно, - устало оборвал его Брюс, обнаруживая в себе все тот же праведный гнев, его штандарт героя - не все еще потеряно? Он еще может продолжать, и питать черного рыцаря?

Гордон, мнущийся рядом, теперь притих и печально поблескивал очками.

- Что ты ему обещал? - вдруг спокойно спросил Крок.

Не нужно было уточнять, о ком идет речь.

- Куда вы продавали тела? - проигнорировал его Бэтмен, невольно напрягаясь.

- Амнистию от всего, что он сделал? Это невозможно.

Брюс усмехнулся.

- Это тебя не касается.

- Невозможно, да и он никогда бы не согласился.

- Куда вывозили расчлененные тела, Джонс?

- Он любит резать. Чтобы неожиданно брызнула кровь. Кожа отходит и он всегда прищуривается. Облизывает губы. И только потом начинает яриться. Всегда, каждый раз, без исключений. Я раньше завидовал его самообладанию, пока не понял одну маленькую, маленькую вещичку.

- Откуда вы похищали людей?

- Где берут мяско? В супермаркете. На фермерском рынке. На скотобойне, - Крок совершенно неприлично хрюкнул. - Он настолько умел, что это даже глупо.

- Очень познавательно. С кем ты связывался в Палубе?

Этот вопрос вызвал небольшую паузу: очевидно, Крок обдумывал, сдать ли сообщников. Это был верный путь, и Брюс пока не разрешил себе мечтать придушить его.