Брюс боялся только, что сломал ему ребра, слишком сжимая объятия.

Окружение словно исчезло, растворилось в воздухе. Шум тока крови, клубящийся сумрак несуществующей уже комнаты застилали ему глаза.

Он отпустил твердые плечи, провел ладонью по пуговицам цветной рубашки, словно они могли исчезнуть, повинуясь одной только его воле. Этого, конечно, не случилось, и он сухо сглотнул, путаясь в петлях неловкими пальцами, сотрясаемый чьим-то пульсом - своим, или чужим, или одним на двоих.

Джокер прикусил его за язык и рванул на себе ткань, не щадя застежки, давая наконец возможность запустить руки под свою одежду.

Прикосновение голой кожи вконец опьянило его - косая, прямая, зубчатая мышцы; упругая кожа, жесткие волосы.

Не разрывая поцелуя, Брюс нащупал пальцами под неверной защитой брюк его окаменевший стояк - никакого, решительно никакого пути назад - прогладил, вдавливая ласку. Джокер со всхлипом вдохнул воздух, отклоняясь назад.

В протянутую руку, впрочем, он, дико улыбаясь, сразу же ухватился в пародии на рукопожатие.

Восторженный Брюс удивленно ощутил головокружение.

Пока он сдирал с себя верх одежды, с кое-чьей легкой руки лишился брюк. От прикосновений шершавых ладоней по голым бедрам пошла еще одна жаркая, слишком опасная волна.

Жадно разглаживая покрытую светлыми волосами кожу на жилистой груди, он пришел в себя, только когда почувствовал липкие от пота прикосновения на своей пояснице.

Совсем не обязательно смотреть ему в глаза - зачем знать, что там? Ярость, ликование, совершенная пустота? А он сам… Этот подъем, казалось, мог убить его. Он хотел бы уметь сейчас мыслить: с этим были большие проблемы.

Запустил руку в вьющиеся, влажные волосы, почти укусил левый шрам, нащупал неверными губами твердую грань челюсти.

Они потратили сотню сотен лет - не больше минуты - на визуальное и тактильное изучение друг друга, слишком вороватое, чтобы быть благом, слишком печальное - были уверены, что оно больше не повторится.

Бэтмен повалил прекрасного своего врага на кровать лицом вниз и они, тяжело дыша, расправились с фиолетовыми брюками, с остатками одежды.

Благодатная тьма, бесконечная ночь.

Он обнял психа со спины - слишком горячо и восхитительно чувствовать его тело - раздвинул коленом худые бедра. Джокер беззвучно, но определенно победно смеялся, сгорбленный, пылающий, дрожащий.

Брюс поклонился его красивой спине, выступающим позвонкам, пересчитал их губами, впиваясь пальцами под ребра преступника; обвел по контуру бордовый, почти черный ушиб, покрывающий весь правый бок, просовывая руку между его ног.

Когда он с тайным восхищением зажал в кулаке горячий член Джокера, он уже еле мог терпеть. Не особо соображая, что делать, огладил его ягодицы.

Псих зашипел, и Брюс в панике обнаружил, что может обкончаться прямо сейчас.

И легко было быть благодарным ему за то, что он наконец заткнулся…

Был подавлен десяток порывов - прижаться губами к влажным волосам, шее, плечу; окончательно испортить его спину, наставив, наравне со старыми шрамами, и своих болезненных меток; самое страшное - не дать ему склоняться, сделать его равным, увидеть его лицо…

В груди стучал сгусток из смешанных чувств: он впервые имел такой контроль над другим мужчиной. Он провел по всей длине его органа, примеряясь - зачем? - какая ожидается реакция. Поднялся обратно, растирая предэакулят между своими пальцами и тонкой, уязвимой кожей головки.

В груди застучало сильнее: Брюс плавился.

Почти бессознательно подался вперед, чтобы прижаться губами к белому шраму на левом плече, подозрительно напоминающему след от плети; вспыхнул, находя это не менее интимным, чем допуск на сакральные высоты.

Отклика не было, но прекратить было не слишком легко, и он помассировал уздечку большим пальцем, пораженно определяя недостаток кислорода в собственных легких.

Пальцы горели, и каждое движение отдавалось в его собственном паху. Иллюзия тождества, тождество? Только этот человек, другие не поймут? Нет смысла проверять.

Какая чушь, не другой мужчина, это Джокер… Никаких причин для паники - или наоборот, у него серьезные проблемы с головой? Так и есть, свихнулся, окончательно свихнулся…

Пальцам можно было позволить впиваться в кожу так сильно, как этого хотелось; запах ветивера прян и превосходен, а упругая плоть отлично ложится в его ладонь, и мысль, о том, что он смог сравниться с ним в области мер, могла бы смутить, как недостойная, но в горячке он признавал ее как успокоительную…

- Черт, Бэтс, подожди, - держащийся из последний сил Джокер выпростал из-под себя левую руку: что-то злокозненно утаил в, казалось, бездумном избавлении от одежды.

Ладонь разжалась, явив в неловкую жаркую тишину желтоватый презерватив в прозрачном пластике и миниатюрный флакончик смазки “Пасифик” без ароматизатора.

Огненная люминара познания потухла, натолкнувшись на реальность.

Брюс медленно поднял затуманенные глаза и забрал… инвентарь.

Чудесное натяжение ослабилось, и он взглянул на белую спину почти спокойно.

Нет смысла больше ждать - он и не станет. Не успел сдержаться, скрипнул в ярости зубами, высекая в премолярах ноющую боль. Разорвал упаковку лихим студенческим жестом, и привычно ловко одел резинку, хмурясь от неуместной в этот момент обыденности этого действия.

Не слишком уважительно провел рукой по белому бедру, все еще охолощенный новым непроизносимым знанием. Судорожно выжал почти все содержимое флакона на руки, не рассчитав силы.

Лубрикант производил тягостное медицинское впечатление.

И никакого тождества, никакой схожести…

Избавиться от мыслей, что для Джокера это совершенно обычное дело, было нелегко. В этом была безусловно уродливая, печальная обреченность: не иметь возможности приблизиться по-настоящему, даже находясь в таком выгодном положении.

В каком выгодном: один из многих…

Не о чем жалеть, но пришлось постараться, чтобы прогнать образы, моментально заполнившие прежде лишенную всего постороннего атмосферу.

Кто это был? Кто еще был допущен к нему так близко?

Он смазал себя куда обильней, чем надо, и не без трепета уложил пальцы на чужую промежность, пораженно чувствуя упругий жар, биение пульса, грубую дрожь. Робко огладил отверстие большим пальцем; не получил ножа в зубы, и властно потерся пятерней, благородно предупреждая о боли и унижении.

Псих укусил себя за запястье, даже в этом положении умудряясь выглядеть невозмутимым и подозрительным, и в груди Бэтмена восстала новая волна темноты и боли.

Благословенный миг абсолютного доверия прошел незамеченным.

Брюс не уделил положенного поглаживаниям, и перешел сразу к растягиванию чужого нутра, полагаясь на бледные тени обширного опыта, подсказывающие, что он все делает правильно. Скользящие пальцы выбивали из неприятно податливого тела рваные выдохи, и он попытался убедить себя, что теперь хочет, чтобы все закончилось побыстрее.

Что этого нельзя было избежать. Что он готов принять его.

Он тонул и наслаждался этим, вращал пальцы все быстрее, теряя контроль. Джокер, достаточно спокойный по сравнению с ним самим, то ли хохотал, то ли просто глубоко дышал.

Отнимая руку, Брюс мог только поражаться подобному спокойствию. Разумеется, спокоен… Как можно было ожидать иного? Но бездушное тело все сильнее била дрожь, на белой коже, покрытой варварским узором разнокалиберных белесых шрамов, появились мурашки…

Он не мог больше терпеть и, приставив болезненно напряженный член, попытался…

Плоть-о-плоть соскользнула, сорвалась, и они закрыли глаза, сжали зубы - это поразило их сильнее, чем давно знакомые встречи со смертью - удовольствие коротнуло, выбило невидимые искры.

Брюс, не справляясь с собой, сжал руку на клоунском плече в опасной пародии на дружеский жест, подавил новый порыв сбиться в поцелуи, и со второй попытки вошел преступно медленно, таясь и подолгу ожидая чего-то - знака или звонка, или крика боли - жмурясь от приливов похоти, словно опасаясь закипеть, стараясь не заботиться больше ни о чем.