Бывало, он слышал сквозь забытье свое имя - то, существовавшее до Брюса лишь инициалами на истертой долгим хранением бумаге - и это было вернее для него, чем любые другие слова, пусть самые изысканные, самые жуткие или самые важные, вроде кода от запертой камеры или ключа для остановки таймера.

Звук существует, хоть и приходится напоминать себе о объективности: на каждого хищника находится хищник покрупнее, даже если иная сила отличает его; никакого бога, или волшебства, никакого абсолютного зла или настоящей, истинной справедливости, все просто случается, и только воля человеческая имеет влияние на окружающую среду - огонь все так же засветится зеленым, соприкоснувшись с солями бария, а ножевое лезвие при ударе рассекает кожу и мышечную ткань, оставляет зарубы на костях, сечет сухожилия…

И Бэтмен неизменен - так близок и недосягаем, так непрост, надтреснут, но прочен.

Присасываясь влажно и крепко к его напряженному естеству, он чувствовал тепло жизни, испарину, и трепет плоти у губ и мякоти безликих пальцев, искомую томность и плавность: все верно, он все еще здесь, несмотря на то, что его присутствие больше не ощущается.

- Брюс, - попробовал он имя вслух, и оно прозвучало. - Ты ведешь себя странно. Я могу судить это “странно” в твоих пределах… В общих чертах, мм. Тебя не было неделю. Тебе промывали желудок, у тебя плохо работало сердце. Наивный старый черт разнылся, что ты покойник. Ты в одном медотсеке проспал четыре дня. Ты не очнулся?

- Не уверен, не имеет значения. Но я серьезно, - бледно отозвался Брюс. - Ты есть, я знаю тебя, ты заполнил собой все… чертово пространство, - несколько невнятно забормотал он, доведенный острым языком до полубеспамятства, и тяжело дыша, выгибаясь, сбивая ступнями простыни, застонал, протестующе и пусто, хотя данное им самому себе обещание не забыть призрак болот прилично разгоняло туманы. - Я догадывался, что ты хранишь в своем рукаве что-то по-настоящему странное, но предположить, что тебя что-то ужасает, было невозможно. А уж узнать, что тебя ужасает собственная безжалостность к себе, обширная настолько… О, черт, погоди… Джокер… - прервался он, когда губы, вернувшись, сжались чересчур туго, да еще у основания, но почувствовать стыд за занудство не смог, охолощенный чужими противоречиями. - Обширная, Джек… что простирается… Хм… Раньше я не знал, что такое “быть шокированным”. Возможно, я чувствую это сейчас.

Жадный рот размяк, выплюнул его хлюпко и с видимым раздражением.

- Вот как это называется, - злобно проворчал окончательно отвергнутый Джокер, и вдруг рухнул рядом, отстраняясь, всем своим видом выражая, что этот отказ был последним. - А я-то думал, это простатит. Все время забываю о деталях, я стал так небрежен! Бэт-простатит, конечно же, мм. И как, очень больно? Мог бы сразу сказать.

- Нет у меня таких проблем, - вяло возмутился покинутый Брюс, и он захихикал, но быстро замолк, и в паузу, содержащую только тишину, нельзя было вместить все лишнее.

- Так значит, влюблен в меня? - любознательно резанул он, вглядываясь в потолочные панели, когда бьющийся в окно ветер нарушил молчание, приняв на себя эту неприятную обязанность.

Отяжеленный Брюс, устало ждущий калькуляции у его плеча, иронично поежился, подзакатывая глаза: подозрительно нежная рука все еще невзначай поглаживала его в паху.

- Да, - просто сказал он, зная, что его ждет очередное испытание.

- Как баба?

- Поворачивайся спинкой, покажу.

Шутка, даром что плоская, была хороша, и Джокер одобрительно хмыкнул.

- Ты и правда умеешь удивлять, хотя поиск для всего подходящих имен и названий не самое интересное твое качество… Ладно. Тогда окажи мне честь, и сразись со мной насмерть, - буднично объявил он, приоткрывая свои непроницаемые глаза, привычно искаженный и злокачественный, и привстал, усаживаясь на колени над недонизвергнутым противником, будто ленивый восточный вельможа. - Ничего дикарского, - солгал он уверенно, торжественно отнимая руку от истекающего, все еще слишком твердого геройского члена, - по другим причинам. Видишь, я снова снизу и мне похер. Ты прав, это “похер” изводит меня. Подловил.

Канат ускользнул, печальный, зашипела пустота.

И Брюс знал, что это: абсолютное доверие.

Его признание приняли, но только так, как могли.

- Что? - медленно переспросил он, выжимая себе еще немного времени. - Это ведь не то, о чем я говорил, Джек. Я не собирался убивать тебя. Никого, не тебя.

- Ты слышал, “что”, мужик, - прищурился разрушитель, - единственный путь доказать тебе серьезность моих намерений - смерть. Решим этот вопрос логично - останется сильнейший или умнейший, может, удача будет тем самым параметром, мм? Таковы азартные игры, не терпящие расписаний: кто-то неминуемо в проигрыше, и тут я согласен потерпеть. Я нуждаюсь в этом. Помоги мне. Ты обещал, помнишь? Обещал.

Брюс, завороженный новой чернокнижной ловушкой своего сердца, сглотнул, смачивая горло: на самом деле он всегда знал, что подобное случится, настигнет его, был давно готов к этому - просто надежда, ужасное чувство, самозарождалась, токсичная, и…

Этот человек не даст ему пожертвовать собой - никогда. Прежде он не знал, как горьки бывают подобные мысли.

Конечно, не знал, вот оно - настоящее зло.

- Идет, - спокойно согласился он наконец, с тайным сожалением обнаруживая, что хотел бы научиться так же эгоистично решать свои проблемы. - Как ты хочешь этого?

Расширенные зрачки, в этот миг лишь чуть окаймленные цветом, осмотрели его с непередаваемым чувством, огненные, и он опустил голову, улыбаясь от смущения.

- Не важно, - низкий голос хлестал его на каждой затянутой гласной. - Поддаваться я не буду, имей в виду, так что в твоих интересах приложить все старание… Я профессионал, Брюс Уэйн. Погибнешь ты.

Брюс встал и, не найдя своих штанов, заброшенных его нервным клоуном черт знает куда, присвоил его белье из грязной кучи, до которой по какой-то таинственной причине не смог добраться дворецкий - черный дрозд замер на экстремально обтянутом сиреневым хлопком бедре, и он счел, что в целом и со стояком в частности выглядит смешно и нелепо, но одобрительный ступор погрузившегося в созерцание Джокера намекнул ему на необоснованность этого подозрения - как мог, нахмурился, не умея подавить во взгляде сталь, и протянул к кровати открытую ладонь, удостаиваясь чести полурукопожатия, когда его приглашение было принято.

Дернув сосредоточие больного хаоса на себя, нашел кривые губы, усиленно разлизывая каждую трещинку и изгиб, все еще счастливый.

Ему впервые так сильно хотелось жить - дышать, есть, пить, заниматься любовью до изнеможения, выспаться наконец здоровым, крепким сном, глядеть в зелень природы, работать как можно тяжелее физически и беспечно, подолгу отдыхать - и проживи он до того иные годы, полные покоя и удовлетворения, это чувство и тогда было бы в нем сейчас, в такой момент - надо же, приближение зимы пахнет в этом доме одинаково что в пять, что тридцать пять, а завтрашний день всегда хранит приятную тайну, но только теперь он смог это почувствовать, и он был рад отдать это, ныне желанное: это был самый уместный для тонких шутовских пальцев подарок.

Раньше он и помыслить не мог, что ему есть, чем поделиться с другим человеком - и сердце застонало, заныло, пронзенное.

Джокер совершенную экспромтом кражу белья проигнорировал начисто.

- Давай-ка посерьезней, Бэт! - процедил он, царственно отгоняя сомнения, чтобы поспешно влезть в ботинки: почуял ту самую жажду продлить миг. - И кодекс свой сраный… забудь навсегда.

- Для тебя - позабыл. Да и какая разница? - закономерно отмахнулся Брюс, грубо притягивая придурка поближе к себе, словно собирался закружить его в приливе радости - или мрачно закинуть на плечо, потрескивая от негодования. - Может, дуэль на огнестреле? На техасский манер? “Оскорбить может лишь равный равного”. Учитываешь ничью в виде двух трупов? Честно говоря, не нахожу в себе желания гонять тебя по городу. Знаю, ты хотел вернуть то состояние…