Что-то мощное плеснуло ему в вены, подняло, закружило неприятно.

- Струсил, - охотно признался Брюс, все такой же надменный, но согласный доверить кошмары этим рукам. - Даже если это не отменяет того, что я готов подохнуть от смеха, когда ты позоришься так наивно… Но как не струсить, когда перед тобой сам принц преступного мира? Я такой, как ты сказал, Джек, твои обвинения справедливы. Я пренебрегал твоим достоинством, потому что не мог прекратить желать. Презирал тебя за это - и кого я должен винить? Незнание не освобождает от ответственности, а я пользовался тобой. Когда я впервые взял тебя, я хотел взять тебя как женщину. Взял как общественную шлюху, дырку душевых, закрывая лицо перчаткой, да, и не знаю, какой из этих вариантов хуже. По-собачьи, именно. Не могу себе простить этого. Знаю, что твоя природа не позволяет тебе получать урон от того, как кто-то несправедлив к тебе, и от этого ты так изводишься. Я не смог оскорбить тебя, но мое самоуважение все равно повреждено: ты не доверишь мне быть оскорбленным за тебя.

Ему показалось, что конкретика тела подействовала.. У каждой духовной прорехи должна быть физическая форма раны, иначе ее не засчитают - правильно, отвлеченные понятия вроде любви и дружбы его вожделенной кривой тени известны не были.

- Что это значит? - отмер Джокер, агрессивно выставляя подбородок в странном птичьем жесте: кто знал, что реальность бывает такой? Реальность, где потерянный ухвачен протянутой рукой настолько крепко, что может утянуть спасателя за собой в небытие. - Так выглядит твое презрение, герой? Ты протягиваешь врагу хлеб, ты наливаешь ему воды, ты утираешь ему кровь. Это - что? Какие у этого параметры? Что за шутка, так недооценивать меня! Я всегда был против тебя, я всегда буду против - так почему теперь ты говоришь, что больше не можешь? Я не должен был приближаться к тебе? Я не должен был трогать тебя, я должен был оставить тебя гнить тут!

Он замолк, столкнувшись с неприятной, неприглядной реальностью, с неразрешимой дилеммой: он имеет вес, он закрепил себя, взрывом ворвавшись, забившись дробиной под цельнометаллическую кожу Готэма, но он, глупый Арлекин, в действительности всего лишь один из многих из свиты этого города. Марионетка, кукла, болванчик. А Брюс не такой, он отличается. Будет отличаться: центр этой Вселенной, самое притягательное существо, самое странное, самое недостижимое, даже если дает проникнуть в себя, даже если заполняет собой.

Что-то схватило его за горло, но через три пропущенных вздоха он вдруг успокоился - точно, поэтому он приехал, рванул, отшвырнул жизнь в карго и шевронах. Все верно, для такой ровной глади нужен камень поувесистей.

Ему вдруг стало тошно.

- Что значит? - удивленно переспросил жадно глядящий на него Брюс, но свои вялые руки, брошенные за ненадобностью, к желанной талии не поднял. - Что я ценю тебя выше, Джек, чем свои принципы, вот что. Я так сильно дорожу тобой, что теряюсь - даже если ты всегда будешь против. Я пытался, ты видел, когда он угрожал тебе, я пытался. Кроме того, я и правда думал, что смогу убить тебя. Только тебя. Я должен был принести новую жертву, как я неизменно это делаю и делал, но так, как это все касается тебя, я спасовал - опять бегать за тобой, как… Как ты там сказал, как старый пес? Ловить тебя с поличным, настигать, что там еще… Странно, у меня не осталось иллюзий, а ведь до этих пор я без них и ширинки не расстегивал. О, не смотри так, ты же не думал, мой ужасный принц, что я принесу к твоим коленям пышную турнирную розу? Не думал, знаю, но капать слюной у твоего рта мне тоже уже… невмоготу.

Чувствовать себя той самой старой собакой, преданно прижимающейся мускульным доберманьим боком к клоунской лодыжке было не стыдно - и глаз он не отведет, даже печально встречая неоспоримую истину: он может порываться все исправить, но чужая воля ему недоступна - каждого из этого города и этого человека в частности.

Неудовлетворенный ответом Джокер не стал продолжать на его вкус бессмысленный спор, только потерся локтем о прежде будоражащую его сознание резинку пижамных штанов Бэтмена, чтобы не наделать глупостей, потому что одновременно и желал откровенности, и остерегался ее.

В физической плоскости, где им управляли инстинкты, он плелся за какой-то странной, пусть животной, но гордостью - Брюс, по собственной воле льнущий к его рукам - вот апогей; освящающий, осеняющий, слепящий, низко взрыкивающий, когда они соприкасаются - это ли не смысл?

Не собираясь так просто сдаваться самому себе, склонился, нализывая могучую грудь, словно нижайшая тварь - ключицы, каждый изгиб, подмышку, стратегические точки сосков - и под левым он наделил особенным вниманием одинокую звезду родинки, а у рваной раны на боку - целую плеяду оных - и каждый поцелуй был звонче выстрела, а каждый вздох - тише шороха падающего осеннего листа; втерся губами в шею, влажно, хлюпко изучил ее снова, еще раз, и еще, любознательно просчитывая пальцами наплывы на кости его изящного носа - два отлично залеченных перелома - словно мог надеяться на забвение.

Неосторожно вобрав в себя строгие губы, непривычно бледные и мягкие, обнаружил, что на его неловкую пародию на засос никто не отвечает - теперь и он знал, каковы на вкус дрянные поцелуи.

- Думаешь, я только силуэт, встретившийся на твоем пути? Вызванное твоим разумом чудовище, которое ты бы мог одолевать, подтверждая свою правду? Это было бы честно: так думал о тебе я, - сокрушался под напором диковатой, но нежности Брюс, меньше всего сейчас желающий принимать влажный рот, пришедший вслед за его поражением.

Разумеется, Джек Нэпьер так не думал - он же не какой-нибудь слюнявый псих, не знающий реальности.

- Брюс, ты сейчас что пытаешься сделать, я не пойму? - медленно вопросил он, склоняясь у мощного плеча, чтобы судорожно облапать равнодушный пах героя. - Кто ты? Может, моя ездовая мышь, с помощью которой уродливый клоун может летать, мм? Воин, неусыпный страж сраного Готэма, зануда, заслуживающий наказания?

- Довольно. Ты победил. Я пас. Я и правда раздавлен, - Брюс снова усмехнулся - странная не-улыбка обезобразила его лицо, изменила почти до неузнаваемости, и Джокер невольно узнал в ней свою, хотя, конечно, знать ее не желал.

Неправильные слова, слова пораженца непозволительно легко отлетали с этих губ.

- Я - победил? Ты - проиграл и останешься тут? Бред, ты б’редишь. Ты прибежишь, стоит мне махнуть рукой! - возмутился он, приподнимая упрямый подбородок для поцелуя, и Брюса заштормило вместе с ним, так сильно он был разозлен и дрожал, честно распахнутый. - Нет? Нет? А если там зажата дистанционка, мм? Я тебе не верю, тебе все важны, кроме меня. Ты предатель, Бэтмен. Чертов предатель. Отлично. Отлично. Я родился в южной глубинке в доме за белым забором, потому что древняя тачка моего отца отказалась везти роженицу в больницу. Он был механиком и насквозь пропах солидолом. Он был краснолиц, высок и молчалив, и помер на мой пятый юбилей в пьяной драке в баре, а мать я не помню, потому что она свалила в Голливуд еще до того, как я научился ходить. И все это было, скажем, в Джорджии. Рожу мне, юнцу, порезали в подворотне, я был недостаточно силен, чтобы защитить себя, но излишне нагл, чтобы не навлечь на себя пиздюли. Это была шутка, Брюс. Шутка, понимаешь? Мне казалось, мне кажется смешным то, как много ты можешь сделать со мной. Хочу, чтобы ты знал, как на самом деле много ты можешь сделать мне.

Оказалось, что вернуть доступ к этому рту слишком просто.

Это отвратило его - каждый его аккуратный шаг, каждый отказ от хаоса должен был встречаться фанфарами и красной дорожкой, пока он таится и хитрит, и так и было, но лишь до сих пор - печальный, ироничный, горящий агрессией или высокой оценкой взгляд серых глаз отлично исполнял эту роль.

- Брюс? - высокомерно позвал он, суетливо обтирая оскаленный рот о рот Бэтмена, но ему никто не ответил. - Что с тобой? Оцепенел от ужаса? Раньше тебе ничего не мешало делать, что вздумается. Кроме того, я уже оскорблен за тебя теми выстрелами в переулке. Разве важно, какие средства ты использовал, если цель достигнута? Не смотри так! - разъярился он вдруг. - Не смотри! Нуждаются в ком-то только слабаки! Я вот не нуждаюсь! Не нуждаюсь.