- Нет, - Джокер вдруг принял его благосклонней, чем ожидалось. - Не нравится. И все остальное выглядит так жалко. Достойно жалости, верно? Похоже этот мужик был сожран такими же глупостями, как и ты.

Тут оставшийся без осадных стен Брюс, щедро выдавший собственную тайну тайн, которую никто толком не заметил, совершенно естественно вспыхнул, ужаленный и разочарованный - но сдержался, не стал делать каких-нибудь жарких или хладных глупостей, хотя так и не понял, что Джокер находился в похожем положении с черной-черной рукой самолюбви у горла.

- Я уже обещал сломать тебе гортань? - только высокомерно выдал он, и нахмурился: откровенная фальшь угрозы прилично смущала. - Хватит притворства, если ты будешь подмазывать реальность, я замечу. Не знаю пока, правда, чем смогу тебе отплатить…

Джокер, казалось, готовил очередную жестокую шутку.

- Ух ты, как страшно. Гортань - это серьезно, - зашептал он, полумолитвенно складывая на груди неповрежденную руку в странном восточном жесте. - Как тогда же я буду глумиться над тобой? Освою язык глухонемых, и буду махать у тебя под носом, как ебучая мельница!

Брюс довольно оскалился и ухватился правой рукой за его наивно выставленную ладонь, злорадно осуществляя недополученное рукопожатие.

Тонкие кости под его хваткой явственно захрустели и он поостыл, склоняясь, виновато потерся губами о правый шрам, уже прекрасно понимая, что делает именно то, что от него ожидают - и платит с избытком, дергаясь марионеткой, и ласкается о тавро печали излишне предсказуемо.

Только Джокеру пришло бы в голову провоцировать Бэтмена в такой ситуации: самая стыдная тайна, самое больное место.

Чертов клоун не менее победно осмотрелся, совершенно обнаглевший, лихо отер слюну, словно чудовищно неопрятный диктор, и осадил его взглядом, когда тот открыл рот, чтобы хоть что-то сказать.

- Так на так, да? Отлично. Смотри, не пожалей. Он никогда не делал ничего сам, - деловито проговорил он, изымая ладонь и комично наклоняя голову, словно продолжая рассказ про Томаса Уэйна. - Вообще ничего. Никогда. Просто садился в углу и смотрел. У него была открытая улыбка, он был достаточно интеллигентен по меркам той дыры, что породила нас обоих, слишком умен для меня, для нас всех, и он зверски скучал. А иногда он бывал весел. Тогда его благородные речи становились мясницкими указаниями, но даже ты не понял бы этого, даже ты прошел бы мимо.

Вскрытый сухостью его слов Брюс не смог больше удерживаться от еще хотя бы каких-нибудь особых прикосновений, придвинулся еще ближе, хотя обещал себе ненавидеть - положил руку на приятно-теплое плечо, избегая многого - и благого, и темного, чем они совместно являлись с Джеком - оставляя только одно - их дружбу.

- Никогда. Ты забыл, кто я? Ты помнишь, кто ты? Бэтмен, Джокер. Больше никого не существует, - расстроенно зашептал он в белое ухо.

Джокер, странно, но был рад услышать подобное. Впрочем, это было в каком-то роде правдой - пускай только для них двоих: может, на самом деле только они не существуют? Слова прозвучат и Брюс навсегда останется отмеченным этой глупостью, безделицей, бессмыслицей. Но несущий скверну злодей не мог позволить себе снова забыть, иначе взвесь галлюцинаций снова поднимется, замутит его сознание - и он снова обманет того, кто, похоже, только и достоин знать правду: только его это может отравить, только это расставит все по местам.

По крайней мере, он нуждался в этом, хотел в это верить: особенная приязнь, накопленная в поту, в бурном потоке непреодолимого влечения, в жжении и волчьем, ночном братстве, в обмене ударами - вот что это было.

Этого не хватало, ему было мало, это никуда не вело, и когда ему показалось, что он отвергнутый юноша, принимающий чужое желание противостоять себе как подачку, он осатанел и сбежал, как последний трус - ему нравилось думать так о себе, нравилось вспоминать об этом, черт знает почему, конечно, но самомнение и тут не страдало…

Зрело что-то внутри, вызревало в нервной пульсации, в темноте, ничем не освещенной - наверное, опухоль. Должно быть, он болен.

- Ничего не существует, верно, - искренне сознался он, и сам скривился от этого открытого проявления чувств.

Он заметался, внешне оставаясь неподвижным: его давила тяжесть собственной посредственности.

- Ты знаешь, что можешь положиться на меня? - продолжал Брюс, не замечая странно-дикого, голодного выражения, наползающего на изуродованное лицо. - Всегда. Никогда не забывай, что я… Всегда будь начеку, прежде чем затеять новую мессу хаосу: я за твоей спиной, не дам тебе опускаться. И какие бы ни были обстоятельства, я существую, и я рядом, и тебе лучше это запомнить. Каждый раз, когда будешь подключать клемму, протягивать шнур, затягивать хомут - оглядывайся почаще.

- Ух ты, это же угроза! Ты очень наглый, - самодовольно ответил на это Джокер, и в глубине его необычных глаз плеснулось злое пламя. - Мне нравится, вот это уж точно, это - настоящий вызов.

- Если бы я мог быть тогда рядом с тобой, - осознал вдруг Брюс, вспыхивая, но рта себе не прикрыл. - Я бы хотел этого и для тебя, как для других.

Человек, лишенный самым важным самого необходимого - совсем один, с одной лишь тенью за спиной, ледяной, хладнокровный Джокер презрительно захохотал, жестокий, как и прежде, усиленно изображая, что не-исключительность его не злит: такой же, как все остальные, для него, как для всех остальных.

Милостыня.

Верно, жизни Фреда не могло хватить. Ему нужно было что-то весомее.

- Это было бы феерично! - простонал от неуправляемого веселья, так часто находящего на него вместо любого другого уместного чувства. - Даже при всем своем великодушии… ты осознаешь, как глупо это звучит?

- Нет. Вовсе не глупо. Хотел бы, - обиделся Брюс - нечто совершенно невероятное для него - и неудачливый насмешник пораженно залюбовался, словно утонченный коллекционер особых диковин, жадно впитывая эту редкую эмоцию.

- Тебе было тогда восемь лет, Бэтс, - легкомысленно напомнил он: в один год рождение черной маски, рождение цветной.

Промозглый июнь восемьдесят четвертого, аномально холодный и влажный даже для угрюмого Готэма; жаркое южное лето, нестандартно дождливое даже для специфического климата в болотистых дебрях Ред-Ривер.

Он грезил той ночью так часто, воображал, как это могло быть - ребенок, которому суждено иметь и потерять лицо за черной маской… шипящий под ледяным ливнем раскаленный неон, такой же жаркий, как оружейный ствол, сделавший его мужчиной… Он сам был крещен орудием сильных в похожую ночь, и нельзя было оставить это неотмщенным.

========== Глава 116. ==========

- Ты бываешь таким нудным, Джек… - вздохнул Брюс, настороженно глядя мимо зеленого виска.

- Скрыться от него казалось невозможным, - вкрадчиво раздалось у его уха, и он почувствовал осторожное дыхание - чертов клоун, видимо, без лишних церемоний внюхивался в его волосы, и радовало только, что этот звук был полон неприкрытого наслаждения, - он всегда знал, где я. Где вся его паства, состоящая из неплохих по вашим меркам, только слегка туповатых, без меры идейных и удручающе ленивых мужчин, учивших меня охотиться и выживать. Затачивать лезвия, читать звериный шаг, разделывать туши, усвоить для этого правильный порядок. Катавших меня на спинах, строгавших мне рогатки, таких высоких, что закрывали от меня солнце. Слепо преданных, могучих, рукастых. Ох, теперь я оценил его вкус: из таких деталек выходит отличный конструктор! Я слишком часто не мог понять его Замысел. Но я несколько улучшил свои навыки с того времени. Я куда опытнее, чем он был, чем мог бы быть. Куда сильнее, гораздо умнее.

Клацнула чья-то челюсть, и заслушавшийся Брюс вздрогнул, с неохотой вспоминая, что не имеет права так надолго забывать о своей черной маске, и как это опасно рядом с Джеком.

- Тебе не сложно об этом говорить? - уныло спросил он, неосмотрительно переживая за неразвитую, а потому беззащитную клоунскую душу, сберечь которую не помогли бы ни полиамид в его одежде, ни жгучая ловкость его руки, и заставил себя выпрямиться, почуяв, как плечи готова сломить однозначная тяжесть сожалеющего о своем любопытстве нелюдима.