Возможно, и вмешательство долгожданного Фокса? Вне зависимости от этого ответ на вопрос о том, кто должен выжить - печальный герой или насмешливый злодей - для него представлялся очевидным.

Он мысленно представил себе Люциуса, задержал его лицо в памяти, чтобы снова, в свою очередь просчитать уже не их, а его, чертового клоуна время - но переменных было слишком много, а информации - недостаточно.

Его прошибало какое-то странное дежавю: бессмысленная потеря, кровь, ночь, Джек, ивовая клетка с запертым внутри… Что это было? Что билось там, в глубине? Он не мог вспомнить. Какая глупая, неуместная, неудачная шутка…

- Ты трус, Брюс Уэйн! Ты просто трус, - с удивленным омерзением воскликнул Эллиот, неверяще ухмыляясь.

Брюс и без него знал, что выглядит до усрачки испуганным.

“Не.на.ви.жу.” - отмеряло в тишине дерево по дереву.

Ненавижу? Он поднял глаза, смущенный, взглядом стараясь передать ответ, сообщение, подобное полученному. Итак, смерть? Не так уж плоха для такого, как он; прекрасна, продлевающая жизнь - но он думал о ней неподобающе: с неохотой, даже лениво.

Другие из насущных вопросов были куда актуальнее.

- Да вот оно что! - громыхнул Эллиот, изображая внезапное озарение. - Тебе и правда похер, да? Тебе глубоко насрать на себя, но не потому, что ты такой крутой, хладнокровный кремень, да? Просто ты уже умер, ты был мертв задолго до того, как я взял дело в свои руки. Ты мертв, Брюс Уэйн?

Задетый за живое Брюс медленно выпрямился, надменно задирая подбородок, чтобы взглянуть прямо - хотя хотел бы, разумеется, сейчас ничего не видеть вообще - и наткнулся на внимательный карий взгляд, совершенно серьезно ждущий ответа.

- Нет, - недостаточно спокойно просипел он, встревоженный и опечаленный, уныло сглатывая кислоту, поднимающуюся из желудка. - Мне не… Джек, - позвал он, сходя с ума от сверла боли в висках. - Мне не все равно. Джек?

Верно, здесь он несостоятелен. Жалок и беспомощен, и единственный человек, принимавший его как мог таким, каким он был на самом деле - благородным глупцом, незадачливым рыцарем с широкими жестами, которому, потворствуя самоприятной галантности, некого было укрывать своим плащом; жестоким, огрубелым, с хреновым чувством юмора, противоречивым одиночкой, стремящимся соединиться с людьми, маньяком контроля, неисправимым эгоистом в превосходной степени, занудой, угрюмым и стыдно подраненным в самую сердцевину - был отныне капитально разочарован в нем, и теперь уже навсегда.

Ему стало слишком, слишком горько - он не заслужил его презрения, хотя все те увещевания, что он выкатывал из своего непослушного рта, тоже не были достойным способом успокоить гнев Джокера.

Но в его голове хитрые эллиотовы медикаменты осуществляли постылую хирургическую операцию долотом и зубилами, и сосредотачиваться стало совершенно невозможно, и он уронил голову на грудь, щурясь от невыносимого предчувствия поражения - будто таймер отсчитывал секунды до взрыва, будто оборвался металлизированный трос, на который он уверенно рассчитывал, и он становится в этот момент позорным виновником чьей-то смерти.

- Мне жаль, - тяжело процедил он, туго прижимая язык у небу. - Джек, мне очень жаль. Ненавижу тебя за то, что мне приходится говорить это, но я правда сожалею, потому что знаю, каково это должно быть… другим людям, не таким, как мы, ты или я. Прости меня.

- Что ты ему дал? - прорычал Джокер, не обращая более взгляда в угол с новым предателем - так, словно тот и правда был уже мертв.

Эллиот изобразил задумчивость.

- Дигоксин, Дже-ек, - уверенно ответил он наконец, сжимая свободной рукой его щеки. - Ой, или это был норэпинефрин? Я запамятовал. Эй, Бри. Стучит ли твое сердце слишком быстро, рискуя не справиться с нагрузками - или, напротив, двигается все медленнее? Подскажи нам, не томи, тебе лучше знать.

- Эти внутривенные! - прошипел как никогда лаконичный Джокер. - Не загоняй мне, хуйло.

Эллиот, так и нависающий над ним в перевернутом мире, рассмеялся и грубо облапал его лобок, поднимаясь указательным пальцем по бледной дорожке волос, проложенной природой до впадины пупка: знал, что Бэтмен теперь не только смотрит внимательно, но и ловит каждый его взмах.

- Уверен? - проворковал он в своей громоподобной манере. - Тоже оперировал… заточкой? Ой, да ладно, Джок, мы оба знаем, что ты не разбираешься. Для этого у тебя есть твой анальный ирландец.

Брюс попытался скривиться, но обнаружил, что лицевые мышцы свело судорогой - просто эффект плацебо, никакие медикаменты не способны так быстро действовать.

Знать бы только слова, способные помочь выразить мысли - такие особенные, ровно как магическая мантра, таинственное заклинание - но он был нем, его гортань сплавилась, он не знал языка.

Эллиот проделал пас в воздухе зажатым в руке пистолетом, должный подчеркнуть незначительность этого обсуждения.

- Я мог и перепутать, - равнодушно пожал он плечами. - Что-то безусловное тоже может быть только своей имитацией… А если говорить о нематериальных ценностях… Когда ты скажешь ему, убийца? - вкрадчиво спросил он, таинственно застывая на месте. - Когда ты скажешь ему о Джокере?

Джокер повел плечом, пытаясь избавиться от океана слюны, заливающей его рот, и будто даже и не заметил вопроса.

Между губ захватчика мелькнул темно-красный, подраспухший язык - плотоядное чудовище, хитростью влезшее в черную кожу героя, но не выдерживающее маску суровости должным образом.

- Это секрет? - напряженно поинтересовался он, выводя незримые узоры от клоунского виска до правого шрама с помощью самой страшной, холодной ненависти и черного ствола Глока. - Это важная для тебя тайна? Скажи, мне хочется знать.

Он не стал торопиться, и только смотрел вниз, на стертый грим ужасного лица.

- О, это не секрет, - неожиданно покладисто ответил Джокер, мстительно раздувая ноздри, будто понял, о чем вообще идет речь. - Никакая это не важная тайна. Просто до этого ничего не было.

Не-Бэтмен кивнул, уложил пальцы на его шею.

- После этого ничего не было, - вопреки жестам свирепо возразил он, сжимая в ладони чужое дыхание. - Однажды в городе объявился некто…

Джокер приоткрыл глаза, задрал подбородок, чтобы взглянуть на него снизу - хотел увидеть лицо, но смог опознать только черную бэт-маску, значимую и незначительную одновременно.

- Этот человек вернулся в город? - хрипло, даже как-то похотливо вопросил он, приподнимая свои острые, костяные плечи - его пушистая грудь приподнялась, и Брюс смог рассмотреть ее четче: как она часто двигалась, как была тяжела, как нестандартно прямолинейно отвердели его соски… Он почувствовал, что теряет контроль и в области неизъяснимого - будто кто-то украл у него ключи от чего-то, вроде секретной комнаты, слишком далеко запрятанной, чтобы можно было заняться подбором отмычек - и тогда зарычал, погребенный под небывалым прежде обвалом ревности: к черту контроль, он потерял его внимание.

Его наказали, исключили из реальности: для Джокера он больше не существовал.

- Джокер! - требовательно рыкнул он, но с усилием заткнулся, испугавшись потери достоинства: получилось уныло просяще - он не узнал даже своего голоса.

Ничего особенного - но эффект производит взрывной: он вплотную приблизился к тому, о чем они говорили когда-то в библиотеке, отчаявшиеся, ослабоумевшие от растерянности, похоти и ненависти - к концепции двойника. Ну разумеется… Джокер, который не узнает Бэтмена, будто под кевларом может быть кто угодно - не важно, кто - и это жуткое ощущение собственного растворения между плоскостями не забыть никогда.

Но было кое-что похуже: он сам был в этом виноват… Прежде он думал, что совесть была ему именем, теперь же ясно видел, что только вина наполняла его всегда, стала его проклятьем - и куда раньше, чем громкий выстрел разнес к чертям собачьим жизнь его матери, уничтожил его отца - ужасное, ужасное чувство.

Сердце примерзло к хребту, еле двигалось, сдирая свою нежную кожицу о нещадное чувство вины, накрывшее его от благого предательства. Жуткая боль, самая мучительная: случайно раздавил в руке птенчика, толкнул старика, отвернулся от того, кого мог защитить, стал причиной чужих бед - какой удар по мужественности, какое щемящее одиночество…