- Заткнись, Томми, - перебил его Брюс, чтобы оставить некоторые правдивые слова нерожденными. - Да, я ее убил. Это моя вина. Я волочился за ней, хотя толком никогда не знал, где уж любить. Я был уверен, что она выбрала меня, и оттого я был счастлив. Вот такой я жалкий, не способный оценить то, что имею, и только ноющий по ночам о том, чего никогда не получу. Я был и остаюсь пентаграммой, призвавшей в мой город дракона, сожравшего ее. Дальше-то что? Кто может знать эти пределы - кого казнить, кого спасти - правильное прощение доступно только твоему богу?

Но он осознавал, что каждый миг ждет нового акта - он падет еще ниже, и правда достигнет дна, и Джек окажется свободен. Джокер будет свободен, кто-нибудь сварит ему кофе, оботрет его кровь - и придурок возьмется хохотать над ним подле врага, глядя своим понимающим огненным взглядом: “Когда же я научу тебя никому не доверять, мм?”.

Брюс хотел этого, это было его сокровенным желанием - только бы не чувствовать этой иссушающей пустоты, этого ужасного страха: иная могила преследовала его.

- Все хотели прокуроршу, а досталась она мне, да! - захихикал Джокер, и уже начавшая сворачиваться капелька крови, выступившая в уголке его бледного рта, размазалась в движении, вязко окрасила розовые губы - нанесла необходимый грим. - Промаркированная и отлично прожаренная! Но… волочился? Развяжите меня, мне надо записать новое слово! - он пожевал щеки, подзакатывая глаза, и внимательный его зритель, единственный, но стоящий целого зала, напрягся, хмурясь. - Эти слова исключают мою волю, Брюс. Дракона… Я слышу в твоем голосе удовольствие. Не хочу знать, почему. Ненавижу, ты такой же мастер создавать проблемы, как я. Да даже больший. Представляешь, что бывает с теми, кто создает проблемы не кому-то там, а мне, мм? Значит так, да? Я просто жертва?

Разумеется, он получил, в этот раз просто пощечину, но эффект превзошел все вражеские ожидания: медные глаза загорелись ненавистью, ноздри раздулись, затрепетали в исступлении, и Эллиот удивленно хмыкнул.

- Помолчи. Можно подумать… - растерялся Брюс, потому что ожидал от него иной реакции на свое самопожертвование. - Я просто жертва, ты не просто, какая разница, как вы этого не поймете… Все относительно. Удовольствие! Ты лучше других знаешь, какое удовольствие мне доставляют смерти достойных!

- А недостойных? - разозлился Джокер. - Ты загоняешься, Брюс Уэйн. Тебе стоит быть осторожнее, если ты не хочешь, чтобы я… Вот что. Не уверен, в сознании ли я! - уныло шутканул он вдруг, вроде бы застеснявшись несказанных слов, горделиво приподнимая стремящиеся закрыться веки. - Когда отливаю, например: вдруг на самом деле я в доме престарелых, седой, весь в пролежнях и складках кожи, мочу чертов взрослый подгузник, и даже не могу добраться до своего краника, потому что руки связаны, мм? Вот что относительно. А ты поступаешь весьма однозначно.

Но ничего однозначного, четкого и определенного тут не было - это была неразрешимая дилемма, неделимый трофей: мужество достанется погибшему, потому что ночь длинна, в Глоке достаточно свинца, а враг слишком голоден.

Брюс скромно полагал, что и без того исполнен мужественности.

- Да заткнись ты уже… - раздраженно поцедил он, посмеиваясь сквозь стремящуюся плотно сомкнуться челюсть. - Заткнись, Джей. Ты прям фабрика по производству дурных шуток, хреновых снов и экзистенциальных страхов. Не пытайся меня обмануть. Не пытайся.

Ощущение, непрестанно донимающее его прежде - будто бы он нагим вышел на Лассаль-стрит в час пик - стремительно перетекало во что-то бесконтрольное, больное и паническое.

- Но тебе это приятно, - полувопросительно усмехнулся Джокер, наклоняя голову: был уверен, что одолеет его - единственного союзника, уверенную гарантию безопасности, верную, последнюю надежду. - Тебе нехорошо, когда ничего точного нет, только темнота, тебя мутит, ты полон тревоги, ты защищаешься. Но тебе приятно. Прекрати скалиться. Бесит. Я могу стереть с твоей благочестивой рожи эту блаженную ухмылочку всепрощения даже в этом положении, не сомневайся!

- Не думал, что услышу такое от тебя, шутник, - удивился Брюс, терзаясь зловещим предчувствием обрыва, определенно нахлынувшим на него от этой нежданной поддержки. - Да, - не стал скрывать он. - Это так: приятно. Темнота теперь привлекает меня. Она прекрасна, поэтому теперь кто-то должен подохнуть, как собака. Вот такая красота, настоящее искусство…

Снова воцарилась тишина - но теперь совсем иная, отличная от растерянных пауз и мгновений шока - тугая, она приходила тогда, когда спорщики, не придя к мировой, поднимали оружие.

- Л’адно, - неожиданно властно повысил голос Джокер, веско рассеивая ее. - Ладно. Хорошо, - повторил он, сухо помаргивая. - Твоя взяла, Брюс. Я… Готов признать, что не самый опытный эксперт в этой области, но если это то, что позволит мне получить желаемое, я это сделаю. Как делал прежде многое другое, когда узнал тебя. Ты другой, не такой, как они все. Можно попробовать.

- Это так мило! - вставил разморенный чужими склоками Эллиот, но его опять проигнорировали. - Какие-то особенные слова, да? Погодите-погодите, дайте устроиться поудобнее! Вот я поражаюсь, как у тебя, клоун, получается так быстро менять настроение! - ворчливо восхищался он, еще не понимая, что потерял точку контроля - на время, разумеется, но все же.

- Никогда этого не понимал: как это работает? - снова совершенно непонятно заговорил Джокер, зияя через потертый грим морщинками у глаз, шрамами и веснушками. - Не понимаю, нет.

Брюс призвал себе на помощь все свое терпение.

В ушах вдруг что-то громыхнуло, зашипел белый шум, и он резко дернул головой, кривясь от боли, чтобы вернуть слух: нуждался в возможности воспринять каждое озвученное слово.

- Джокер? - раздраженно позвал он, ни черта не понимая. - Что ты опять…

Чертов клоун казался ему теперь подозрительно смирным.

- Вставай, - мрачно озвучил тот желаемое, жадно оглядывая его лицо. - Освободи себе руки, и мы поиграем в возмездие.

- Нет, - недоверчиво отверг его Брюс, слабо понимая, что значит это отрицание в данный момент.

Джокер подпрыгнул над своей дыбой - только что он спокойно ухмылялся, и вот уже пылает не хуже лесного пожара, куда-то вдруг истратив весь свой прежде нетопимый лед.

- Не недооценивай меня, Бэт! - зарычал он, кривясь, будто от стыда. - Прошу. Я! Прошу тебя. Этого мало?

- Вот черт… - не сдержал изумления Брюс, и затих, судорожно рассчитывая невзгоды: это и правда была просьба.

Джек Нэпьер наконец что-то захотел принять от него.

О, как он был глуп, как ошибался: не любой человек, только этот. Ни о кого не стоило ждать такого, только от него. Любой мог получить что-то от Брюса Уэйна, когда тот желал совершить акт самопожертвования, любой, таясь радостно или криком заходясь в печали, благодаря или насмехаясь.

Любой, но только не Джокер - просто из вредности, из чувства вечного противоречия.

Эллиот, даже лопающийся от самодовольства, похоже, даже не догадывался, как на самом деле хорошо сработал его предательский план.

- Сделай, - приказал Джокер, уверенный, что получит желаемое. - Сделаешь? Это самое незначительное, что ты можешь предложить мне в качестве компенсации, но я готов пойти тебе на встречу - мы будем квиты, когда ты вернешь себе свободу. Просто встать на ноги, впрочем, будет достаточно. Поднимайся… Доволен? Заставил меня просить… Меня - просить. Не смешно.

- Нет, Джек, - устало вздохнул Брюс, не замечая, что его губы произнесли запретное имя. - Нет. Нет, никогда.

Джокер растерянно моргнул.

- Для меня не сделаешь? - не смог поверить он, одновременно все же понемногу начиная осознавать истинное отсутствие чего-то, за что прежде принимал все подряд. - Нет? Ты обещал мне тогда, выполняй.

- Джек? - прилежно громыхнул глупым эхом Эллиот. - Интересно. Валет, значит… Очередная утка!

- Нет. Не могу. Не это, - возможности объясниться больше не было, и не появилось бы больше никогда, но Брюс вдруг обнаружил, что все и так не прошло впустую. - Именно потому, что это ты, чертов клоун, не сделаю ни за что.