Кевларовые пальцы грубо впились между ягодиц Джокера, и на миг вынужденный зритель потерял самообладание.

- Проклятье… Прекрати это, Эллиот… - процедил он сквозь зубы. - Просто представь, что я с тобой потом сделаю.

Захватчик пришел в нескрываемый восторг.

- Вот почему ты тут, Брюси. Такой решительный и властный, прям мерило силы! Просто представь, что я с тобой сейчас сделаю. Что я сделаю с твоим псом. Вот-вот. Я ничем не хуже тебя, так что прикуси язык. Не будет у вас никакого “потом”. Видишь? - обратился он в сторону. - Боль для слабаков вроде тебя, Кэтти. Эти двое куда более тертые, чем все, кого ты встречал в жизни.

Замешкавшийся у двери Кайл моргнул, не понимая, должен ли ответить.

- Да, да, Хаш, я пас, - боязливо пробурчал он, осознав, что давно уже должен был уйти. - Если кто и может лезть в трусы к Джуну, так это не я…

- “Нигер”, - вдруг застучал своим столиком Джокер, глупо вращая глазами.

Потерявший терпение Эллиот содрогнулся от ярости и основательней вооружился конфискованным Глоком - он взял его уверенно, быстро отстегивая правую перчатку - под ней обнаружилась другая, хирургическая, и так погиб немаловажный аспект в операции разделывания туши этого монстра: на неловкость его пальцев рассчитывать уже было нельзя.

- Прекратить, быстро, - нервно прокричал он, дергаясь. - Перестукиваться, значит? Морзянка, самые умные. Сестры Гиббонс сраные!

Но он был сроднен с оружием: опытный глаз не мог этого не заметить и не учесть.

Таких глаз тут было две пары.

Несмотря на локальную истерику, он неожиданно спокойно, даже практично сложил око дула и пулевой шрам на бедре пленника, розовеющий в свете ламп как печальная мишень.

- Долго же ты соображаешь, мужик, - фыркнул Джокер, странно ерзая в своей ловушке - так, будто внутри у него сидел кто-то страшный, острый, прикрывающийся этим человеком, будто одеждой, но уже готовый сбросить кожу, чтобы явиться на свет из серой утробы брюшины: мышцы впалого живота часто сокращались, ходило горло, подозрительно громко хрустели кости…

После запретного удара он стал очень груб - куда больше обычного, нарочито - в ход пошли даже пара плевков, сопровожденных смачным рыганием, а так же весь арсенал хлюпанья и шлепанья губами, притворных смешков и диких улыбок.

Все еще сгорающий от неочевидной ненависти к нему Брюс торопливо взвесил неожиданное сообщение, оставаясь поглощенным расчетами - ждать было правильно, но разве он мог теперь просто сидеть тут?

- Что с тобой случилось, Томми? - сочувственно проговорил он, еще не умея достойно имитировать подлость, но уже приближаясь к новым высотам личностного роста - или деградации, как он сам считал. - Плачешься как девчонка, но не оставляешь на мне следов. Могу ли я поверить, что виноват лишь в том, что не предложил тебе все, что имею? Тебе нужны деньги, серьезно? Просто назови свои условия, и мы сможем все обсудить.

Отвести глаза от извивающегося Джокера не получалось, и он замолчал, вскинул подбородок, взглядывая прямо в снисходительно прищуренную медь.

Джокер как заложник отлично тормозил его - почище транквилизатора, мешающего ему даже держать веки открытыми, не то, что двигаться…

Однако даже неверный шаг оказался удачным: их самоназванный повелитель впал в наполеоновское состояние, гарантирующее им дополнительное время.

- Что случилось? Ты. Твой отец, Брюси, - разогнался неприятель. - Томас Уэйн. Ах, а ты помнишь ту рыбалку с катера? Он говорил, что я вырасту отличным человеком с обостренным чувством справедливости, и ведь не соврал! А каникулы во Флориде? Спуск на байдарках, Бри, приятный весенний денек… Как ты был поражен, что для наживки нужно убить червя! А как ты провалился под лед, забыл? Нет, это мы уже обсуждали в прошлый раз… Мой добрый, добрый друг… “О, Томми, пришел Уэйн!” радостно гремел мой отец. Жалкий чудак. Все у него были хорошие, всем надо было угодить, потому что… да хрен знает, почему. Он был чертовым посмешищем, и в этом виноват…

- Был? - осторожно уточнил Брюс, прежде уверенный, что Эллиоты наслаждаются заслуженным отдыхом в Оверни, но Томми его, похоже, даже не услышал.

- Почему твой отец не стал моим крестным? - резко вопросил он, и в разоблачительной уверенности, которая сквозила через исказитель голоса, было что-то совершенно безумное.

Встрепенувшийся от обнаружения занятной игрушки Джокер просиял, кровожадно раздвигая губы, и Брюс мрачно предупредил его надменным поворотом головы.

- Не скажу, - нагло отвернулся он, скрывая свое безразличие к этому вопросу, мечтая только, что Джек хоть раз в жизни послушается его, и не будет злить способного пристрелить его человека.

Эллиот вызова не принял, остался на месте, то ли легко справляясь с желанием выплеснуть агрессию, то ли и вовсе его не испытывая.

- Мой отец был недостаточно богат, вот почему, - продолжил он шипеть, и динамик отразил ужасающую пародию на Бэтмена: даже Нэштон, как эталон жалкого чудака, не опорочил бы так сильно этот темный образ.

Джокер кисло скривился, обильно сплевывая кровь себе на грудь, и Брюс видел, что он транслирует, мог даже примерно воспроизвести злой и острый его эфир: “Ненавижу ограничения. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу”.

- Боже, Эллиот, - не выдержал он, мысленно украшая почти телепатический спор акцентами и характерными для Джека словечками, - мой отец был врачом. Он был атеистом, как и я. С чего бы ему крестить с кем-то детей? Какая чушь. Он выполнял все функции друга вашей семьи добровольно. И это было прекрасно, не так ли?

- Нет, не было! - зашипел Эллиот. - Но тебе не понять, верно? Счастливчик. Всегда выезжал на своей удаче. Все у тебя складывалось ладно и аккуратно… И тебе слишком сильно повезло получить все.

Брюс даже не сразу понял, что неверный друг имеет в виду. Он сам не то, чтобы не жаловался на свою судьбу, но смерть родителей (даже если подсознание шептало на разные голоса, что отправной точкой стало его трусливое желание выйти прочь от пугающего мелькания актерских лях и крыльев) им всегда относилась к разряду судьбоносных бед, в которых виновно несовершенство мира, исправить которое он почитал своим долгом.

- Бедня-ажка, - подал голос заскучавший Джокер, медово урча на южный манер. - Только ты был достоин быть плутократом, а деньгами распоряжались эти тупые идейные мужики, верно? Кто там был Уэйн, кардиохирург? Ужас, наверное, какой был добряк. Строил и воздвигал. Да я сам бы его вальнул, если бы это не сделала мафия! Брр, дружище, я тебя понимаю. Как бы мне хотелось взять все эти деньги! - он комично повел подбородком, словно жадная гусеница, не допущенная до капустного листа. - Взять и сжечь к херам. Ах, у меня прямо зубы сводит! Но ими распоряжается новый, последний Уэйн, верно? Как же так, ты достоин этого не меньше… Купишь себе блядей, мужик, лакированные супер-железки и три подбородка. Или будешь иметь детишек в их сладкие пирожки? Разрушать жизни? Давить других мужиков долларом? Какой там у тебя жизненный план, мм?

Вопреки ожиданиям, он не получил нового удара: промахнулся в своем словесном выпаде?

- Джокер, - пораженно просипел Брюс, из всего вербального бардака про материальные блага усвоивший только пару моментов. - Что там про пирожки?

Джокер захихикал, издевательски скромно сдвигая коленки.

- В жизни у меня не стояло на ребенка, - торжественно заявил он. - Ты говоришь это только потому, что я с самого захолустного Юга, мм? Экзотика на задворках штатов! Мы там все разъезжаем на белых фургонах и ловим мальков, используя в качестве наживки кулек с леденцами. Лучше в’сего клюют на бана-ановые, миста Уэйн, сэр. Поверьте моему…

- Заткнись. Заткнись, Джокер, пока у тебя еще есть зубы, чтобы их сводило. Я за парой ударов не постою, ты же знаешь, - властно оборвал новые фантазии Брюс, доводя Эллиота до исступления.

- Удары? Все закончится здесь! - прошипел тот, пиная ножку шутовского капкана, и надежно привязанное там зло громко клацнуло теми самыми зубами. - Я вижу, мистер Клоун, вы хотели знать, что стало последней каплей? Я расскажу.