- Давай будем откровенными друг с другом, - торжественно объявил Томми, отводя глаза. - Тебе ведь нужен… другой мужик, верно?

Несомненная красота природы и родного дома - так долго недостижимая до того момента, как недостойное твердое бедро преступника, обтянутое белой, на том человеке похоронной формой мороженщика, уселось на драгоценный отцовский секретер - померкла, отемнилась, стала слишком четкой, словно фотография.

Вдруг рухнул луч света, выставил травяной настил под их ногами, как сцену - Альфред включил придомовые лампы, не выдержав темноты, мешающей ему заниматься любимым делом: угадывать желания хозяина, отгонять его от неприятностей, притаскивать за шкирку к нормальной жизни.

- Что? - переспросил Брюс, поспешно прикрывая рот, чтобы не добавлять к невыносимой сцене комичных штрихов, терпеть которых было нельзя.

- Да че-ерт… прости… - страдая, выдал Эллиот. - Прости, я мог обидеть тебя. Черт, я не знаю, как с тобой… так… Совсем забыл что на родине говорить, что думаешь - немыслимо.

Снова сказав что-то тошнотворное, он вдруг закрыл лицо руками в иноземном, европейском жесте сдачи и неловкости.

- Не думай только, что это имеет значение… Я хотел сказать… Все эти балерины напоказ, а ты не женат, хотя это твоя мечта неизменно… - зачастил он глухо в свои ладони. - Черт, уже плохо получается? Я не хотел. Но ты однолюб, даже если каждая для тебя как…

- Ты ошибаешься, - отмер Брюс, впервые сталкиваясь с такой огроменной, непостижимой бестактностью и с такой неправильной правдой.

Они уставились друг на друга, не слишком ясно высвеченные приглушенным заботливыми старческими руками ночным прожектором. За их спинами мерцал крытый бассейн - словно в театре теней возвышались силуэты идеальных гейш, мастериц на все руки и другие части тела, и недовольного дворецкого, идеального и прямого, тревожно поглядывающего в спину любимого хозяина в ожидании настоящего кутежа.

- Ошибся, верно, - фальшиво улыбнулся Эллиот, но в зеленых глазах его светилось что-то странно мягкое, ждущее и жгучее. - Пойдем теперь уже нажремся, а? Чувствую, что мне надо хорошенько принять. - он встал, протягивая мирно раскрытую ладонь.

Мрачнейший Брюс руку принял, но сразу же отдернул, когда минимум дружественности было проявлено.

- Пойдем, хоть я и не пью, как ты мог заметить. Пытаюсь завязать, - снова малодушно солгал он, поджимая губы. - Но составлю тебе компанию. Понятия не имею, почему я скрываю это… Мне не нравится, когда люди лезут в мою жизнь, знаешь ли. Например, пресса… с некоторых пор невзлюбила меня. Из моей повседневности сделали шоу, обсуждают, какое белье я ношу и воруют мои счета из больниц и салонов. Не важно… Думаю, мы просто забудем этот разговор, Томас.

Было бы глупо надеяться на то, что его одиночество закончится: в этом мире не было человека, способного принять Брюса Уэйна.

Эллиот кивнул, жалобно глядя, и вдруг шагнул вперед, прижимая его за плечи к своей груди.

- Не слишком переживай, что я такой увалень, - снова неудачно выдал он, и сжал пальцы, чтобы Брюс не отстранился. - Ты понял. Мы все исправим. Просто… Просто мне хочется быть к тебе ближе, Брюс. Я неудачник, все просрал. Но ты мне правда нравишься, и никакого шоу мне не надо… Мы ничего не забудем, не надо так говорить. Мы с тобой знает друг о друге такие вещи, которых не знает никто, и я не хочу лишаться подобного счастья быть принятым.

Брюс, впрочем, был так поражен, что и не думал отстраняться.

Помимо всех сопутствующих ситуации деталей вроде альдегидного дыхания Томми, обнаружилось, что его рост один в один повторяет рост и, в целом, телосложение Джека, и из глубин в горло ему поднялась тошнота.

- Я и не переживаю, - процедил он сквозь зубы, следом стыдясь своей неудобной для хорошего, но бесцеремонного человека, эмоции.

Отвратительное вступление в чужую запретную сферу было бы непростительно, если бы не одна деталь: осуждать Томми за его испорченные Европой манеры было бы равно его неосторожному, но беззлобному поступку.

Нужно было все объяснить ему, но извечная горделивая нелюдимость Бэтмена взбунтовалась.

- Прости. Просто прости, Брюс, - зашептал Томми, хмурясь. - Прости, это было слишком. Я должен искупить свою вину. Пошли, все обсудим, и непременно за стаканом, чтобы тебе не было неловко, ну?

Впервые за долгое время Брюс был готов проявить свою неприятную натуру, состоящую, в сущности, из одних только секир и кувалд… Но это был его единственный друг.

И они пошли смотреть на портрет Гертруды.

========== Глава 91. ==========

- “Остерегайся, как чумы, влеченья, на выстрел от взаимности беги”! - довольно промурлыкал Эллиот, вплывая в дом, словно в музей, и понять, к чему это он, было совершенно невозможно.

Параллельно непонятно чем недовольный Альфред (все еще дуется на Томми за тот побег из дома в семилетнем возрасте? Не может быть!) принес чай, в который подло намешал чертовой вонючей ромашки: любимый способ высказаться, не открывая рта.

Будто нежелание хозяина перерабатывать спирт могло его огорчить…

Усевшийся на сквозняке у окна Брюс себя пошедшим не по той дороге не считал и, ухмыляясь, сделал вид, что будет пить, и более того - с удовольствием.

- Эх ты. Чай, Бри. Почти пятичасовой, - пиная его под столом в лодыжку, как он часто делал это прежде, весело поглумился Томми: медленно тянулся четвертый час утра. - Где твой чепец из ирландского кружева?

Гертруда Стайн была осмотрена со всех сторон - причем выяснилось, что она могла быть и эффектней.

В этом “охотничьем” кабинете, где приятная, но совершенно Брюсу незнакомая рука деда расставила глиняных уток и развесила по стенам баварские глазурованные тарелки, его каменная натура, взбодренная приземленным романтизмом дельцов, породивших его, ожила, обрела подутерянную циничность.

Изящные швейцарские ходики, изображающие миниатюру из на время создания часов популярного Крошки Цахеса, ровно ворчали тактом.

- Альфред. Как-то ты бледно выглядишь, - невзначай продолжил его верный друг, ласково присваивая заварочный чайник в свои руки, чем вызвал крайнее старческое оцепенение от такой наглости. - Записываю тебя к одному хорошему моему коллеге, и не спорь. Он только недавно закончил практику в Аризоне, надо помочь человеку устроиться. Такой уважаемый клиент, как ты, привлечет к нему большие деньги. Могу и тебя записать, Бри, но, боюсь, твой терапевт сделает меня после этого нерукопожатым. Наши круги - настоящая акулья бухта…

И он ослепительно улыбнулся, показывая свои крупные зубы.

Альфред тоскливо проводил посуду неожиданно злым взглядом, и нехотя пробормотал что-то вежливое и согласное.

Брюс и не думал, что это будет так просто: просто подождать, узнать диагноз - и хорошо, что его странные предки занялись контрабандой… Можно было уже начать презирать себя - он наконец рад, что у него есть деньги…

Смог бы он сам заработать столько, чтобы бороться с природой? Конечно, нет…

- Как там твоя очаровательная племянница, кстати? Офелия, кажется? - не успокоился Эллиот, переходя в завершающий этап атаки: болтовня, посвященная общественным приличиям, призванная добить противника неподдельным интересом.

- Дафна… - подсказал удивленный Брюс, изучая лицо дворецкого из-под козырька руки.

- Дафна. Слышал, она выходит замуж в этом месяце, - не смутился пробивной гость, лихо укладывая ногу на ногу. - Мои поздравления, даже если я и считаю, что в таких делах не стоит так торопиться. Хотя некоторым можно было бы и поспешить, а? Да-да, Уэйн, не делай невинного лица! Мы с Альфредом ждем внуков, верно?

В его голосе сквозила неподдельная улыбка, хотя его выражало усталость обходительности.

Альфред застыл, и тут активно печалящийся Брюс уже точно знал, что все, что так мучило его, все, что было таким сложным - все оказалось даже слишком просто - о, куда проще, чем он себе напридумывал - и от сердца отхлынуло что-то вязкое.

Не смерть ждала впереди, а рождение, не похороны - свадьба.