- Да, - ответил Джокер, стискивая зубы то ли в ярости, то ли в отчаянии: он и сам не знал. - Как всегда. Та-ак всегда и было, с самого начала так было, Брюс Уэйн, Бэтмен.

Пожалуй, он и правда был зол.

Комментарий к Глава 87.’

После этой главы перехожу в режим 5 страниц, а то неповоротливо выходит..

========== Глава 88. ==========

На внутренних сторонах век еще излучали ненависть незнакомые зеленые глаза - яркие, кислотные, почти неоновые - которые Брюс видел всю ночь, пока казалось, что привычная реальность больше не существует. Незнакомые тонкие губы алели на Его лице. Это был сон про смерть? Снова про смерть…

Стоило, конечно, обдумать эту странную, неодолимую, иссушающую тягу к опасности. Самопожертвование? Но это не было им. Получить вдруг что-то словно бесценный подарок - возможность запускать руку между кое-чьих напряженных бедер, к примеру - но не уметь ценить. Саморазрушение лежало в другой плоскости - и каждый раз, когда он не получал удара, это ли не было чудом?

Словно человек, захваченный манией, он следовал по пути психопата - но только жертвой своей всегда становился лишь он сам - с этого он начинал день, этим заканчивал.

Первые пробы, выраженные в отчаянном крике в темноту обыденности: “Это неприемлемо. Требую прекратить это”. Совершенно неосознанное стремление к опасности стало его клеймом.

Кроме того, стремление пережить тот миг абсолютного адреналина, с которым теперь почти эротично был связан чертов проклятый Тупик: посвящение в марсов мир, насильственная инициация на мужскую сторону - он больше не ребенок, детей не должны размазывать по асфальту ярость и жажда убийства - сдохни-сдохни-сдохни… В следующий раз он покажет себя лучше - потому что в самый важный момент рыдал и цепенел.

И иной этап, когда он стал держать человеческие жизни в своих руках - о, он не сделает ничего плохого, потому что выше этого, верно? И выше закона, тот несовершенен, а он-то знает то, чего не знает никто - дальнейшее развитие, деградация или эволюция, черт его знает… Уровни сложности все повышались, а он, тогда глупый, желторотый юнец, только и мог, что млеть перед каждой женщиной, подтверждающей своей слабостью его силу; ценить каждого человека, как члена своей семьи, только потому что он должен его защитить, как желал его отец - иначе кто он еще, кроме этого?

Тошнота.

И он преодолевал, преодолевал, не имея смелости взглянуть сам в себя по-настоящему: избирал тернистые пути, как более легкие. Без опасности его жизнь не имела значения - и ему становилось с каждым разом этого мало, этого было недостаточно - он жадно искал ее, забыв о самой идее самосохранения: преодолев оковы тела, оковы животного? Он бы хотел так думать, но был недостаточно безумен для этого.

И все должно было закончится в самый миг триумфа: он ложился в постель с Джокером как с самым настоящим аллигатором, каждый раз надеясь на нож в печень и острые зубы на своем горле - самый топовый уровень, одолеть который могло только божество - и каждый раз не получая желаемого, только тогда чувствовал себя на самом деле цельным.

В сущности, он, Брюс Уэйн, ограниченный, костный, унылая серость? А он так нагло смахивал со счетов целый город по этому признаку - два с половиной миллиона человек одним движением…

Как он раньше этого не понимал? Почему сейчас он узнал это в себе - из-за Джокера? Тот сразу раскусил его, чертов прошаренный по похожим теням клоун..

Та часть кровати, на которой тот засыпал, казалась нетронутой: как будто по ткани провели ладонью, чтобы сгладить след, но остались иные свидетельства того, что все это не было сном - черные мазки сажи, приемлемая грязь ненужных пожаров; бежевые и розовые пятна семени, символ пусть краткого, но истинного доверия; узоры яркой крови, отзвук восторга боли и сопричастности…

Брюс привстал, с удовольствием ощущая отчего-то приятную резь, разрывающую его почти пополам - особые боевые ранения.

Усмехнулся: на спине горели укусы, которые он великодушно повелел себе признать поцелуями.

- Вот сейчас не отказался бы от медсестры… - проворчал он вслух, надеясь голосом разогнать что-то стыдное, но чудесное: стыдное, потому что чудесное.

- Сделаю вид, что не слышал, - насмешливо и низко проговорила тишина за его спиной, и он сцепил зубы, чтобы не скрипнуть ими: парадокс, но…

К черту: тут, в этой области, делимой только по запросу, он сам по себе, может делать, что хочет - и пускай все летит к чертовой матери, пускай все это проглотит его…

Плюнул на все и встал, оглядываясь на дверной проем. Он ожидал снова увидеть что-нибудь провокационное, или просто привычный темный взгляд, не хранящий ни капли зелени, но никак не разобранный керамический Глок-33, части которого в беспорядке были разбросаны по мозаичному полу.

Джокер, сидящий на бортике ванны в одних трусах - простой, почти траурный белый хлопок - задумчиво брился на сухую ножом с коротким, вызывающе острым лезвием.

- Стянул парочку таких в летнем лагере, - спокойно пояснил он, кивая на пистолет.

Свалка деталей у оголенной, узкой ступни выглядела как подношение основанию памятника.

Брюс сухо сглотнул, влезая в свой халат с копьями и стрелами.

- Садись и не открывай рта, я обработаю твою руку, - благодушно предложил он, входя в ванную, на деле уныло представляя себе, как под бинтом бугрится болезненная ожоговая степень.

- Грязные руки в руках спасителя. Символично, - зашипел вороватый псих, развлекая себя пока не только вербальными издевательствами, но и подсчетом пятен ночных пожаров на идеальной геройской грудине: жаль только, не видно спины.

- Тут больше нет Иуды, - беспечно отмахнулся Брюс, поглощенный своей внутренней бравадой невыразимой самосложности.

Джокер был с этим не согласен - как всегда по оригинальным причинам.

- Может нет, а может и есть. Корона уничтожена, ты знаешь? Понимаешь, что это значит? - любознательно выдал он, плавно доводя нехитрое дело бритья до конца, пока заспанный хозяин опознавал в странном белом белье свое собственное.

- Да, еще бы я не понимал, - слишком откровенно ляпнул Брюс, рассеянно оглядывая ловкие руки в поисках исчезнувшего ножа. - Это ничего не меняет. Больше нет. Иди сюда, хватит спецэффектов.

Чертов насмешник только захихикал, и Брюс, нервно приглаживая волосы, отложил медицинские процедуры до более подходящего времени.

- Ну тогда отойди и забери свой мусор, - с усилием предложил он, уныло ругая себя за несдержанность: услышав низкий, охрипший от вчерашних пожаров голос Джека, он пошел на него, как глупый гусак, приманенный хлебным мякишем.

- Не-а, - вызывающе протянул псих разверстым, оскаленным ртом.

- Джек? - опешил дезориентированный герой, и решительно отодвинул ступней запчасти в сторону, чтобы подойти поближе. - Какого черта?

- Такого, - снова низко просмеялся Джокер, и вдруг положил руку на свой пах, лениво разминая невозбужденный орган. - Никуда я не пойду, по крайней мере сейчас. Это ты иди сюда, Бэтти. Пошевеливайся.

Окаченный презрением Бэтмен присмотрелся к нему внимательней.

- Не дерзи мне, клоун… - произнес он медленно, потому что предположить действительность, где по утру смыть засохшую сперму со своих бедер ему будет мешать ее преступный источник, было решительно невозможно.

Это был, без сомнения, вызов на дуэль за первенство - нелепо брошенная перчатка - небывало, учитывая безапелляционное неравенство сторон: дешевка, бледная поганка на подпорках доброты, неблагодарная и непрочная, против него? Это даже не смешно.

Джек осмеливается строить его? Он преклонил колени, он подставил под путы руки, спасая его гордость, а теперь хрупким считают его? Он оберегал его достоинство, но в собственном ему теперь отказывали? Он проиграл, прямо сейчас, или вчера, пока верил, что достиг вершин?

Это было горько, и он почти обратился, почти закончился, не желая, чтобы на нем играли, словно на инструменте - так, как на всех остальных, и это было странно, потому что одновременно в глубинах зажигался тихий огонь - не страсть или что-то подобное, не возвышенное, не низменное - просто, пусть больная, но радость, и больше ничего: ну почти, почти достиг, просто никто другой - не знает, только он сам.