Бесстыжее, примитивное чудовище сняло маску окончательно. Он всегда был таким?

Но это было неожиданно ценно - узнать его еще больше.

Пальцы сжались на внутренней стороне бедра как стальные, дернули, выставили его слишком открыто - Джокер снова терял контроль.

Брюс покорно раздвинул ноги, подался назад, судорожно впитывая дикое дыхание у своего затылка.

Твердость, пронзившая его, явившая чудо, двигалась, неутомимая.

- Сам… будешь чинить меня… если сломаешь… - пропыхтел он, отдаленно стыдясь непослушного голоса.

- Верно, - одобрительно подтвердил Джокер, не умея замолчать свои нужды. - Никто не притронется… к тебе… Брюс Уэйн… кроме меня. Никто.

Освободившаяся от жарких обязанностей рука, скользкая от смазки, уцепилась за геройский орган так, словно все это было затеяно ради этого, заскользила, бешеная, с нескрываемым наслаждением заласкивая и поджимая: каждый раз, как он получал возможность обнять этот член ладонью, казался недостаточно продолжительным, и следовало его продлить.

Эта точка времени стала точкой невозврата: аритмично подскочил пульс, дикий, дыхание почти превратилось в пар, не осталось никому пощады…

В бреду, ослепнув, оглохнув, потеряв чувство направления, Брюс Уэйн смиренно, но тайно наслаждался своей абсолютной подчиненностью: это и было доверие.

Инкуб, жуткий и желанный, раздирал его на части, и каждая фрикция была рожденный восторг - кожа на коже, абсолютное заполнение - и угасающий ужас - звенья зубов, вжатые в мясо если не в укусе, то в калении метки, мерзком и тревожном; расширяющееся поршневое вхождение, грубое и теперь почти насильственное…

- Черт, - вдруг зашептал Джокер, остро впиваясь подбородком в геройское плечо, и без предупреждения просадился до конца, сжимая руки так сильно, словно боялся упасть. - Черт…

Он обеспечил скольжению плавность и недовольно заурчал, пока Бэтмен, затуманенно обдумывал новую неожиданную грань его непростой личности - неловкую беспомощность перед громадой желания - и, вжимаясь и тяжело дыша, активнее задвигал пальцами на вскипающем органе.

- Все это чертовски… - злодея крупно заколотило, поэтому заколотило обоих. - Плохо…

- Заткнись, - раздраженно зарычал Брюс, когда безнадежный придурок дернулся в определенном намерении расстыковки.

Его пальцы, все еще оглаживающие бедро жалкого психа, сжались, привлекая к себе внимание, хотя отвлекающая боль, излишняя даже при особом к ней отношении…

Джокер вдруг жарко выдохнул, опаляя многострадальное полупроколотое ухо, и этого хватило.

Он махнул бедрами - сквозь туман похоти Брюс умудрился пожалеть, что не видит этого - врезался в него, разгоняясь, и время мыслей прошло - они истаяли без следа, растираясь о каждый толчок и яркие, почти цветные на каком-то синестетическом уровне вспышки боли - таяли, сиреневые и полыхали темно-зеленым…

Это тоже предположить ранее было невозможно - кто знал, что можно извиваться под другим человеком так беспечно? Концепция доверия вышла из берегов - наступал жаркий слепящий оргазм, ведомый чудесной рукой: это было слишком - бой, азарт, слитность. Весьма вовремя - боль все нарастала, становилась серьезной помехой.

Уши заложило, горло иссохло окончательно; Брюс выгнул спину, следуя за диким гоном охоты, в котором он был жертвой на этот раз, и был почти жертвой прежде, потому что каждый раз с этим человеком превращался в вакханалию открытий.

По телу пошла судорога, задрожала по стволу, отозвалась бездна; венец сладко онемел, сжался.

Он переполнился и хлынул, пролился, пульсируя в потной, скользкой руке, подло не установившей преград; семя брызнуло на простыни, осело на длинных пальцах, потекло по ним, все подгоняющим его еще и еще, растирающим ласку.

Член Джокера в нем тоже пульсировал, казался еще больше - без всяких сомнений, существовал только он - двигался, огневой меч, секущий печень, позвоночник, сомнения…

- Джек… - придавленно позвал Брюс, чувствуя, как пульсация рези становится нервее, чаще и трепетнее.

Джокер невнятно прорычал что-то, поднял руку и стыдно шлепнул по его приоткрытым губам склизкими пальцами, размазывая его собственную сперму…

Вздрогнул, врубился резко, снова дернул бедро повыше…

Разлилась особенно резкая боль, расширилась, потекла.

Брюс спиной почувствовал страдание - несчастный псих снова не справился с переизбытком агрессии и виновато заскулил, а вызвавший это жест тянул на двадцать тысяч ударов хлыста - поэтому подался вперед и ухватил дерзкие, прощенные пальцы губами; втянул поглубже, уложил на язык, рассосал, нащупывая тонкие, гладкие, твердые ногти…

По диафрагме чудесно полоснуло невидимое лезвие.

Фрикции стали совершенно хаотичными, но резкость не проявилась, усмиренная мощным волевым усилием; потекла секунда перед бурей, и вот внутри все замерло, расширилось, утихшее перед взрывом.

Брюс болезненно прищурился, не выпуская дрожащих пальцев, ухватился за белую руку, поводил ей в себе, усиливая эффект сдачи - потому что мог, потому что хотел, был небывало сильным…

И тут Джокер наконец застонал - звук хлынул не менее бурно - водопад - он взвыл, словно от боли, несчастный, расшатался, выдернулся, недостойный, разбрызгивая семя от резкого движения, удерживая член у основания, дрожа и сжимаясь, извергаясь на каменный рельеф бицепса геройской ноги, на его поясницу, под колено, потираясь головкой о горячую кожу на ягодицах, чудесно пачкая их, выводя вязь каких-то непечатных тайн, и Брюс подался назад, зажал это пульсирующее сосредоточие сумрака и всех своих мыслей между бедрами, мимоходом приятно ощущая благодарный вздох в спину, легкий, почти незаметный - может, это был просто осенний ветер, превращенный в сквозняк?

Это было важно, и он мог бы принять его снова, прямо сейчас, щедрый и жадный одновременно; тяжелое дыхание синхронизировалось, и тела двигались, словно в инерции прошлых фрикций.

Джокер мыслил, конечно, на той же волне - еще содрогаясь в волнах оргазма, дернулся отстраниться, но на последнем вздохе спасовал, вернулся, чтобы, дрожа и постанывая, растереть семя по пульсирующему отверстию, дожимаясь в вожделенное тело.

Кривые губы прижались к яремной вене, отвлекая: пришло время убраться подальше.

И он убрался - отодвинулся, прекращая делить тепло, замер, обессиленный.

Никакой пустоты - но напряжение, мрачное и мерзкое, можно было ухватить, если бы нашелся охотник до этого.

- Черт, Джек, только не начинай, - придушенно прозвал взмокший Бэтмен, опасно выпрямляясь. - Я слышу, как ты злишься. Ты и правда сумасшедший. Псих.

Обернулся и прижался поцелуем к уголку правого шрама, жадно разглядывая карюю темноту. Разгладил пальцами плечи, растер застывшие мышцы, даже в темноте зорко узнавая дискомфорт наметанным глазом, закрепляясь в особом положении: инспектор желанной плоти.

Но когда белые руки стиснули его плечи, он наконец сам разозлился, аккуратно разжимая поврежденные пальцы.

- Тоже думаешь, что знаешь мои мысли, - низко просипел Джокер, прищуриваясь, словно только начал мыслить: обманщик. - Не знаешь. Получать мне нравилось больше.

Пораженный схожестью их порывов Брюс позволил ему быть лживым и в этот раз.

- Тут должны были быть твои глупые шутки, верно? Завтра, - гордо сказал он, властно сжимая руку на тощей шее, и на его запястье на секунду вспыхнуло ядовитое касание смертоносных пальцев - почти поглаживание, невесомое: он будет считать его таким. - Завтра будешь зубоскалить.

- Ага-а, з’автра… - уныло подтвердил псих, дико улыбаясь, пока Брюс закрывал их черт знает когда скинутой в ноги простыней так, словно опускал ее на стол прозекторской, и от нескрытого акцента ярко полыхнуло мягким югом, темной луизианской волной, сухой травой..

Сил на гигиену решительно не было.

- Ты их всех убил, верно? - прошептал несгибаемый герой, притираясь к неповрежденной части грудной клетки на время спасенного злодея, все еще удерживая его дрожащее горло в своей горячей ладони. - А девчонку даже не видел никогда. И с синим домом так было, с самой прекрасной женщиной в той горной деревне..