Непослушная маслянистая капля геля попыталась сбежать, поблескивая, и он прилежно втер ее в кожу, тяжело сглатывая едкую от волнения слюну.

Сердце теперь стучало уже почти оглушительно.

Впервые за последние пятнадцать лет он был готов подчистую лишиться тормозов, но не ясно было, что явилось этому причиной: вздрагивающий при каждом поглаживании тяжелый, влажный от слюны орган Джокера, или его смертоносные пальцы, чувственно сжимающиеся каждый раз, когда завершалось особо смелое движение в междуножье - проникновение, растирание, агрессивное выщипывание, бодро примененное в качестве все того же откупа за разумное промедление.

Почему-то именно эти незначительные, но откровенные мелочи были драгоценней всего - движения злых рук, ресниц, горькие морщинки у глаз, печальная необходимость управляться со взрезанным ртом…

- Ты не ответишь? - снова позвал он, мечтающий получить настоящий отклик и, заодно, отсрочку своему делу.

Радикальная идея присосаться ртом к любому месту на этом теле вызывала лишь яростное одобрение собственного, и он снова сглотнул и почти сложился пополам от резкой сладкой судороги, прошибшей его; продолжая активно двигать пальцами, прижался поцелуем к влажному плечу, чтобы собрать губами натекшие с зеленых волос прозрачные водяные капли.

- Такие пещеры называются цирками, мышара. Ты всегда так много болтаешь или мне кажется? Плохо стараешься, - просипел верный болтовне Джокер, тяжело набирая в легкие воздух, когда в его живот постучали смуглые костяшки, требуя идеального внимания.

- Компромисс, мистер Нэпьер, компромисс… - Брюс подтянул под себя горячее тело ближе, почти переставая мыслить, по-иному грубо вставил смазанные пальцы, обжигаясь, и усмехнулся воодушевлению, резко сменившему ленивое недовольство. - Иные рычаги, знакомые тебе, это, конечно, эффективно, но давай-ка не будем никогда их использовать?

Джокер издал судорожный вздох удовольствия, который несколько поспешно попытался сгладить, нагло и вальяжно закладывая руки за голову: демонстрировал готовность получать.

Но это было хорошо. Это сходило за желанную реакцию, за должное уважение, и Брюс усмехнулся комичному бледному рту - хотя позабыть, что за бесстыжей улыбкой, рожденной невероятным характером Джека, пролегают печальные разрезы-доказательства какой-то жуткой боли и устрашающей мерзости, было невозможно.

Именно поэтому то, что он излучает сейчас, словно радиоволны, больше всего похоже на тоску? Но это только образ кричит об этом, а в подкладе есть одно лишь животное?

- “Следует взвешивать каждое слово и неизменно задавать себе вопрос, правда ли то, что собираешься сказать”, - разогнал набегающие тучи бескостный шутовской язык, и привычно заскользил по губам, следуя за необходимостью справляться со слюнотечением.

Брюс снова усмехнулся - он тоже не следил за тем, что говорит - и подвигал пальцами, словно плотными шагами ножниц, низко склоняясь, чтобы впиться поцелуем в кожу, туго обтягивающую тазовую ось.

Обнаружил изучение брюшного пресса и правда весьма увлекательным, отметил это знание вылизыванием сперва правого фланка, потом левого, не отвлекаясь от уверенного кружения пальцами; приподнявшись, проставил пару засосов на напряженной клоунской шее, прямо над приводящей мышцей, почти обмирая от усталости, ушибов и желания.

Ногти поскреблись в затылок - зверь на пороге - и Брюс вернулся к генеральной линии, снова обхватывая губами тяжелую головку, пока смазывал и себя.

Плотно сжимаясь, протолкнул член поглубже к горлу, умиротворенно отмечая, что текущее положение в пространстве можно считать полным контролем - временем, когда мысли и намерения Джека принадлежат только ему одному - никакого хаоса, перемен, зла, пустоты, логики, возвышенного, низменного - только движения навстречу.

Быстро, жадно задвигался и вдруг, неожиданно даже для себя, застонал, лаская нежную плоть надгортанником.

Вскинул глаза, пытаясь удержаться от самопоглаживаний, которые совершал параллельно, но насмешек не последовало: кривой рот искривила похожая судорога.

Посасывая плоть - каждое движение почему-то пронзало ему сердце - засмотревшийся герой отнял пальцы, чтобы снова приласкать отверстие снаружи, тщательно кружа и потирая.

- Ты меня провоцируешь? - по виску Джокера побежала капля пота, и Брюс осознал, что снова чуть не облажался.

- Иногда. Иногда это слишком приятно, Нэпьер, хоть и может быть опасно, - тогда признался он серьезно и привстал, последовательно закидывая худые ноги себе на плечи, в совершенно бесстыдном жесте раздвигая белые ягодицы, с наслаждением скользя членом по горячей промежности… - Но я слишком долго ждал, чтобы торопиться.

Шумно дыша, потерся навершием о тугой вход, вдавился, оскальзываясь о избыток смазки.

И он мог бы уже сойти с ума и наделать резких глупостей, но понадобились аккуратные расслабляющие поглаживания для кое-чьего нетерпеливого тела - в его бедро впились цепкие ногти (и все бы ничего, но некоторых из них не хватало), клоунские губы искалечила злая, жадная ухмылка, потекла слюна - и он отложил венчание с Аркхемом, обращаясь к безусловно более приятному союзнику.

Все горело.

Проникая в чужое нутро, он старался напомнить себе все двенадцать положений вышецитируемого бусидо, намеренно - к сожалению, неэффективно - охлаждая себя.

Тревожный вкус крови на языке работал куда лучше.

Долгожданный момент слития поражал, и они замерли, вцепляясь друг в друга, словно погибающие в скрипящие балки при кораблекрушении.

Сделав пару пробных движений, Брюс засадил глубже, намеренно цинично балансируя на грани с неприемлемым - и собой в том числе и в первую очередь - но его ждала неожиданная награда: чудесные хитрые всполохи во внимательных глазах.

Даже хаос резкости был принят с удивительным успехом, и он позволил себе уделить немного времени ублажению только своих струн - сокращались мышцы, дрожали жилы, под кожей надувались упругие вены…

Боль, которую он может причинить, лежит выше совести; никого больше не существует, никого нет, и он ведет, и его ведут…

Опьяненный всевластием, пульсацией жара и переполняющей его тело особенной, волшебной силой, вдохновенно отклонился назад, теряя контроль; благодарный, но алчный, грубо приласкал в кулаке не оставляющий его мысли член Джокера; потер мошонку, прилегающие бедренные территории, обманчиво хрупкие косточки лобка, чувствительнейшее основание-базис, пылающее над мышечным скольжением; освобожденное тело пламенело, плавилось, летели искры…

Наклонился, рукой поплотнее обнял-прижал к себе дерзкие ноги - будто с упором были проблемы - наслаждаясь мутным темным взглядом.

- А ты… - он позволил себе начать вернее, ритмичнее двигаться, совершая и медленные, протяжные фрикции, и перемежая каждое слово жадным, порывистым движением. - Хотел меня видеть, да?

Мышцы обоих содрогнулись, но они выстояли, упрямо продлевая мучительное удовольствие.

- О, ч’е-ерт, ч’ерт… Хватит болтать… - взмолился Джокер, и с рыком, с которым иные обычно ломают кости - но не он, делающий это молча - прогнулся в спине, захлебываясь слюной, и Брюс почти испугался тоже потонуть - кто бы мог подумать, что ему и тут потребуется отвага?

Он не был в состоянии оценить новой победы, только потерся животом о бедро Джокера, смешивая на коже их пот в чертово волшебное зелье.

Поступательно скользя в чудесной тесноте и невесомо поглаживая острые колени, сбился в старые-добрые хаотичные поцелуи чего попало - коварно подстроил столкновение розового шрама на твердой голени со своими высушенными жаром губами, по очереди зализал косточки лодыжек; подтянул еще ближе худое тело, остро чувствуя большими пальцами тазовые вершины, биение пульса, дрожь дыхания…

Проследил, нахмуриваясь и помогая себе ладонью, длину ноги от бедра до свода стопы, глубокомысленно и жадно замерев на секунду, чтобы решить, сможет ли остановиться и не прижаться губами к следу Гилгита.

Обо всем вдруг позабыл, увлекшись тугим скольжением - обнаружил удачный угол, где при приливе медь полыхала особенно ярко - потирая пальцами тавро пыток на подошве теперь слишком грубо и равнодушно.