Он сгорбился, поддаваясь новому приступу смеха - линия позвоночника ощетинилась драконьим гребнем, ужасающим только из-за излишней худобы, и он был… на самом деле задет?

Физическая усталость, так часто ненавидимая по логичным причинам, теперь доброкачественно стирала границы притворства, уничтожала маски, пособничала иным, куда более сильным врагам осмотрительности, иным стихиям тела.

Брюс, не умея из-за смятения справиться с новой информацией, поступил как в девяносто девяти процентах ситуаций в своей жизни: взял все под свой контроль, превозмогая себя.

- Подожди, - жарко прошептал он в белую шею и привстал, жадно оглаживая влажный шутовской крестец. - Позволь мне. Все нормально? Вырубает? - когда ему никто не ответил, пришлось нажать сильнее. - Джокер?

Нормально ничего не было ни в какой области их жизни, но это было, пожалуй, замечательно.

В ответ Джокер только оглядел его с превосходством, вскинул брови и посильнее укусил себя за щеку.

- Твою мать… - Брюс подхватил его под бедра, в качестве рычага усмирения огладил пальцами пылающую твердость поясницы и подождал, пока он разожмет челюсть. - Не провоцируй меня..

О, он так долго этого ждал.

========== Глава 85.’ ==========

С зеленых и черных волос текло: про полотенце никто не вспомнил.

Когда они достигли хозяйской постели, Джокер, неожиданно, но привычно злокозненно следующий завету прекратить провокацию, ловко избегал поцелуев.

Покорно застывший в упоре лежа Брюс честно пытался понять его, коротая время за вылизыванием его левого уха. Потом ему срочно понадобилось снова проверить аркхемскую метку - все под контролем, шрам на месте - пересчитать ребра, жадно водя пальцами по тощему телу, обследовать неровности правой части улыбки, а следом и левой, виски, скулы…

Жесткое мясо, плечи к плечам, мосластые кости - все, что только и существовало - и больше ничего.

- Я сдохну, Джек, но не трону тебя. Ты еле живой после шокера… - нелогично шептал он, истекая желанием. - Джек…

Очевидно, он снова где-то сильно провинился: молчаливое наказание, которое огненно клеймило их с легкой шутовской руки, невозможно было понести хотя бы из-за незнания его условий.

Он был почти противен себе, но вжиматься и таять было слишком правильно, и он только вяло отругал себя за слабость, влажно потираясь грудью о белую грудь, не имея разрешения на иные высоты касания - только в паре невинных точек конечностей: обвязанных нейлоновыми патчами колен и воспламененной кожей предплечий.

Но не выдержал, приложился пахом к желанной плоти почти с разгона, ласкаясь головкой о светлые волосы, озолотившие жесткое бедро, натягиваясь и взводясь до предела.

Видения предательства, совершенного собственной рукой, сейчас были нежизнеспособны - сердце сладко ныло, больное, стучало, член пульсировал от слишком долго сдерживаемого желания.

Скорбно вздыхая, Брюс переместился на правое ухо и внезапное препятствие исчезло так же, как и появилось: само собой.

Джокер уложил свои прекрасные руки на его живот, заставляя грудные мышцы поджаться, заходить под влажной кожей; оскалился, выставил шрамы.

- Довольно забавно смотреть, как ты заставляешь себя, Бэт, - лукаво сказал он, странно глядя за его плечо на трость-костыль у стены, но поверить в то, что он делает что-то зря, было слишком сложно. - Я вот, например, сдохну, если ты не тронешь меня. Не думай, что меня задело то, что ты назвал вещи своими именами. Не думай.

Взбудораженный яркой дерзостью Брюс, однако, прекрасно помнил особенный закон сохранения энергии - острый, колкий, бессмысленный диалог - любимое занятие несравненного клоуна: эти слова ничего не значат, все слова такие; бесплодные, они просто провокация, ведущая к самому желанному - подтверждению влияния и контроля.

- Заставляю себя? Неужели, наконец удачная шутка. Ты меня поражаешь… - приветливо выделил он необходимое и примолк, кончиками пальцев лаская внутренние стороны белых бедер, по очереди прослеживая языком зеленоватые линии вен на уцелевшем предплечье, чтобы подняться повыше. - Я чувствую опьянение? - невнятно продолжил он, усердно разлизывая горьковатую от недосмытого мыла кожу в тайнике горячей клоунской подмышки, куда с вершины соска завел его шалый язык. - Откуда тебе знать, верно… Очередной токсин? Джокер… Джокер, ты меня опаиваешь?

- Откуда… мне знать. Да, верно… - словно эхо, повторил не менее пьяный Джокер. - Это ты там с зельеваром сношался.

Брюс печально улыбнулся, чуть было не проморгав опасность: подлый фиал с секретом этой удивительной шутовской личности жег ему карман все ночь, совращая, и теперь все никак не хотел исчезать из его мыслей, и вот снова возник невзначай..

Как только будет возможность, он уничтожит отраву.

Терпеть он уже не мог, и с тоскливым ужасом обозревал всю ту же перспективу облажаться как подросток рядом с единственным человеком, который никогда не должен был разочароваться в нем как идеальный соперник.

Который, кроме того, был и идеальным насмешником…

Из уголков изуродованного рта потекла кровь - этот незнакомый способ сбрасывать напряжение Брюс уже успел возненавидеть.

Но собственные метания вдруг показались ему мелочными, поэтому он наклонился и собрал кровавую слюну губами, бессознательно облизываясь, будто бывалый вампир.

Рот наполнился терпким составным вкусом - девять к одному: железо и бледный след анксиолитика, и это вдруг явилось самым безусловным подтверждением реальности - все это существует, не сон, не след воспаленного разума…

Но вместо важных поисков причин состоялся только долгий поцелуй, довольно болезненный и похотливый: пальцы впивались в геройскую спину, в злодейские плечи; горла гоняли дыхания, хлебали слюну - и снова существовали только фрагменты реальности - звенья его зубов, ласковый язык, горячее нутро рта, и все остальное ускользало, незначительное.

Тяжело дыша, Брюс заставил себя оборвать восхитительное посасывание изуродованной нижней губы, и переместился на покрытую испариной грудь, твердо наказывая себе не торопиться, жмурясь от удовольствия каждый раз, когда чувствовал соленый, таинственный от неизвестных примесей чужого существования вкус пота, проходясь поцелуями-укусами по трапециям, дельтам, грудным мышцам.

- Похоже, настало время поинтересоваться твоим мнением. Я так часто этим пренебрегаю, - с трудом сказал он, глядя в затуманенные темные глаза. Свет от лампы отражался в зрачках зловещими белыми сферами, и он вдруг подумал, что это, должно быть, ужасно неудобно.

- Представь, что я тут что-то говорю и продолжим, - невнятно прохрипел Джокер, усмехаясь. - Или хочешь открыть дискуссионный клуб? А у меня как раз есть один аргу..мент… Ты что-о т’вори-ишь?

Последнее - довольно растерянное - восклицание было выдано, потому что Брюс нахмурился и встал, с тоской обозревая тот день, когда поленился ставить диммер. От слишком сильного возбуждения было почти больно: ничем не сдерживаемый орган тяжело колыхался, и он прижал его к животу ладонью.

С потрохами купленный Джокер широко раскрыл глаза и неверяще следил за этим вольным поведением с непередаваемым выражением - что-то вроде уважительного ужаса пополам с восторгом. Растягиваясь на простынях в злую, готовую к нападению струну, он проследил путь до выключателя - свет исчез и он какое-то время мог видеть только яркие желтые пятна - и обратно с таким свирепым видом непокоренного, но пленника, что это было просто смешно.

Брюс и сам сейчас плохо соображал.

Успевая до наказания гордости, вернулся и зафиксировал страждущего, оглаживая жесткую конструкцию сухих костей и упругой мускулатуры, торопясь, будто мог не успеть. Выделил время для нового жадного изучения друг друга языками, отдышался и продолжил ломать традицию бездумья:

- Знаешь, чего я хочу?

Джокер закатил глаза, привстал, и вдруг завалил его под себя в таком уверенном захвате, что попытка оказать сопротивление была бы, наверное, кощунством.