- Не забудь про наручники, Бэ-этмен, - прогнусавил Джокер, болтающийся в его руках как грязная половая тряпка. - Продолжим сдирать с тебя маску в следующий раз. Я очень зол, так что это тебе лучше спрятать свою мордашку на Гавайях.
- О, Джо-окер, разве я могу утаить заветный ключик от тебя? - в тон ему ответил разгневанный Брюс, и не слишком аккуратно бросил перед его подчиненным.
Острые колени внушительно грохнули об пол.
- Отдай ему бабу. Больше ничего не надо, я сам потом разберусь, - приказал слуге вероломный псих, тяжело поднимаясь и вздрагивая от новых рвотных позывов.
Пошатываясь и более не оглядываясь, Джокер скрылся за дверью, сразу же заслоненной шкафообразным Джесси, и Брюс вдруг подумал что это, нормальное для них состояние вражды и притонной лихорадки, его не устраивает категорически.
Оставаясь наедине с двумя несносными женщинами, вглядываясь в спину благоразумно сбегающего рядового-подручного, он вдруг поклялся себе отдалить неминуемую при такой жизни раннюю смерть.
Хотя бы одного из них.
Комментарий к Глава 70.
*нервно оглядывается по сторонам* а как ты, любимый читатель, относишься к кинкам? Это я так, для общего развития спрашиваю))
твой встревоженный автор.
А если серьезно, одолеваю новую арку, за которой виднеется нца, может, даже паузу брать не понадобится..
========== Глава 71. ==========
После возни в итальянской гостинице с левым коленом была беда по новой, и невозмутимый вид не помогал: Альфред пребывал в плохо скрываемой ярости и развернул масштабные военные действия, увеличив, похоже, ему паек раз в пятьдесят, и теперь крутился вокруг так, словно новый особо серьезный разговор был неминуем, поэтому Брюс старался держать лицо нейтральным, чтобы не накалять обстановку еще больше.
Потирая виски, он уныло смотрел в монитор наладонника, раскрывшего перед ним недра баз данных, на человека, который когда-то был официальным опекуном Джокера.
Эта, на самом деле оказавшаяся бесполезной информация, оказалась насколько труднодоступной, настолько и дорогостоящей.
Оливер Квинзел, “Мерлин” - холодный, равнодушный человек, совершенно невыразительный, в крупной прямоте носа и надменном прищуре даже чем-то ни к сумеркам напомнивший ему чертового клоуна, больше всего, конечно, походил на свою дочь.
Усталый исследователь прошлого с сомнением изучил версию об их групповом родстве, заполучил еще одну тошнотворную иглу головной боли - теперь и в затылок - и отверг этот вариант как инфантильный.
Вьющиеся волосы рано полысевшего мужчины, тускло глядящего в пустоту с магшота калифорнийского привода за контрабанду наркотиков из солнечной Мексики, может, и были на цвет как темная пшеница, и губы были надменно искривлены слишком знакомо, но он был слишком молод: старше его самого меньше чем на десять лет.
На грубом, загорелом лице бледно зияли отупелые голубые глаза - и единственное, что было хорошо в этом человеке, так это то, что теперь он был безусловно мертв.
Можно было подозревать в себе подобную кровожадность… Какое влияние он оказал на личность Джокера? Как сильно он мог… навредить ему?
Это его кнут оставил те жуткие отметины на белой спине, полосы боли и унижений - и Брюс с определенной долей удивления обнаружил в себе яркий след своего фирменного праведного гнева.
- Нет, сэр! - гневался тем временем дворецкий. - Если вы надеетесь эволюционировать в существо, которое способно получать питание из воздуха и размышлений, то должен вас огорчить.
Что он делал с Джокером - и маленькая девочка, белокурая восьмилетняя циркачка, хрупкая малышка, которую жестоко избивает на ярмарке в приступе ярости собственный отец под мерзким взглядом скудоумного и бессердечного священника, в то время, как красный ночной фонарь отгорел в прошедшей ночи и загорится снова в ту же ночь, пока шатер убран цветами и чудовищным гостям подают кагор. Тогда, когда Джек-обманщик, Джек-ужасный в похожие ночи берет ее детское тело…
Полосы на их телах еще красны? Может, выступает кровь из треснувшей кожи. Текут ее чистые, ясные слезы?
Гнев сменился уже привычной, застарелой усталостью, оставил после себя кислый вкус во рту.
Тяжелое детство - слабое оправдание жестокосердности и кругу насилия - но каким может быть человек, никогда не знавший любви? Когда дети так слабы и восприимчивы, они знают только боль и равнодушие - нет ничего странного в том, что это кажется им нормой, что это их нормой и является…
Он бы хотел быть человеком, который может хоть что-то изменить - но у таких людей нет шансов? Прошлое можно отвергать, но это опора, у кого-то несуществующая. И он сам такой же? Его питала трагедия - так чего удивляться, что он насквозь отравлен, безнадежен и жесток?
Питер Меркель - отчим Мерлина и бизнес-партнер до того момента, как федеральная служба всадила в того торговца детьми и женщинами пару обойм тридцать восьмого при сопротивлении при аресте - со своей яркой внешностью рыжего сефардского шута тоже не вызывал ничего, кроме гадливости, но он мог быть еще жив, поскольку считался пропавшим без вести в девяносто восьмом.
Все это слишком хорошо отзывалось кое-чьей личности и было слишком логично, а значит - принимать на веру было бы глупо - он уже сделал достаточно поспешных выводов, за что и поплатился: не заметил очевидного.
Ничего особенного: просто Джокер, прочно вписанный в систему, которую не признавал: сенсационное открытие, способное перевернуть любую картину мира.
Как он умудрился скрывать свою болезнь? Хотя сам он прекрасно знал, какие специфические требования предъявляются к наемникам - но на его худосочном плече стояло клеймо, очевидно классическое клеймо какой-то базы, сделанное насильно, а значит он уже тогда отличился. Что могло случится? Разумеется, не захотел делать что-то, что делают все. Ничего удивительного.
Гинодза? Он вдруг решил, что все понял. База на Окинаве многое объясняет.
И, обремененный новым знанием о кое-чьей склонности к педофилии, Брюс пустился в судорожные подсчеты изнасилованных детей - ни один случай не совпадал с примерным временем клоунских блужданий по Японии… Хотя представления о человеке, у которого возможна эрекция на восьмилетнего ребенка, не очень-то совпадали с его представлениями о кое-ком насмешливом и равнодушном.
Информации о Гинодзе, конечно, было катастрофически мало.
Сенсационная жестокость местных военных была не выговариваемой для гражданина, но притчей во языцех - зависимое положение той страны после мировой войны, властная рука государства - и Окинава была, по сути, ссылкой для серых кадров? Прежде он думал, что это элитное место.
Но нет смысла теряться в догадках - это не имеет первоочередного значения: даже с его влиянием государственные структуры были для него слишком закрыты.
Когда-то он вполне серьезно рассчитывал создать определенный аналог, способный противостоять и им в случае необходимости.. Наивный.
Он вдруг снова почувствовал себя мальчишкой и помрачнел.
- Ты знал, что он солдат? - надменно кривясь, наконец вопросил он, чтобы прекратить стариковую осаду, плавно переходящую от питания к отдыху: к черту сон, у него слишком много дел.
- Да, сэр, - невозмутимо ответил дворецкий, и добавил, когда ошалевший хозяин начал гневаться. - Это было очевидно. Для незаинтересованного человека, мастер. Но, прошу, не увольняйте меня, пожалейте мои нервы: я не смогу спокойно спать, раздумывая о том, способны ли вы выжить без меня.
Разоблаченный Брюс прекратил притворяться: игры в слугу и хозяина, которые он поддерживал ради какого-то малопонятного кодекса чести Альфреда, он охотно отменял по одному его знаку, оставляя реальное положение вещей - семья, наставник и наставляемый.
- Расскажи мне, - распорядился он сухо, не умея о чем-то просить даже в срезе их отношений. - Это важно.
- Нет, - неожиданно сказал старик, прилично разочаровывая его. - Нет, это не важно. И нечего рассказывать: мне он ничего не говорил, кроме надоедливых расхожих баек про госпитали, глухие заросли и оторванные конечности.
