Вот уж чего вспоминать не стоило…
Самое жаркое вдруг вспомнилось чем-то теплым, и это было и страшно, потому что трепетно и стыдно, и удивительно одновременно - накал страстей войны в его жизни всегда уступал в желанности крупицам человеческого отношения, которого ему так не хватало - но какое безумие, и как неожиданно было найти это в ледяных ручищах убийцы и мрази.
- Джокер? Что с тобой?
- Я не знаю, не знаю.
Брюс тоже не знал. Посмотрел в темные глаза - ни одной знакомой эмоции - и не выдержал:
- Проклятье, Джек, хватит, - проворчал он, приглушая динамик. - Я должен был держать себя в руках. Вел себя неподобающе.
Джокер ошарашено застыл и казалось, что он очень удивлен.
- Откуда? - захрипел он. - Они все мертвы, никто не знает… Я лично проследил…
- О чем ты? - нетерпеливо задергался Брюс, ожидающий нового витка свары, а ни как не продолжения эмоциональной клоунской тошноты.
Джокер поднял свои невозможные глаза, совершенно пустые, и криво улыбнулся.
- Не существует… - выдавил он, почти заикаясь. - Человека… к’торый знает.
- О чем ты? - поднажал Брюс, устало замедляясь в своих эгоистичных метаниях.
- И это точно не ты, рыцарь, - самодовольно закончил свою бессвязную речь псих, уныло истекая слюной. - Но ты знаешь. Оно звучит.
Он казался очень удивленным.
- Что звучит, Джек? - тихо спросил Брюс, на уровне эмоций определяя вдруг этот разговор как что-то важное.
- Мое несуществующее имя.
Несмотря на то, что вступать в привычные больные перетягивания каната у Брюса не было ни сил, не возможности, он почти обрадовался этому.
Его имя не существует? Что бы это могло значить..
- Джек, - позвал Брюс, кривясь от старой боли: три человека мертвы, один навсегда парализован, чтобы ему могли представить эту фальшивку. - Или как ты хочешь, чтобы я тебя называл?
- Это не-мое имя, - перебил его Джокер, обращаясь в Джека, чтобы издевательски продемонстрировать что-то неясное. - Нет у меня никакого имени. Большего тебе знать не надо. А теперь убирайся.
- Что?
- Что слышал.
В его голосе вдруг ясно прорезалась печаль - та самая, что так долго мирила Бэтмена с любыми его недостатками; печаль, о существовании которой - озлобленный герой был в этом уверен - сам не-Джек и не подозревал, по крайней мере, не всегда, когда выдавал ее в горечи губ или слепом оцепенении взгляда.
Из порванного уголка рта сочилась лимфа, и он уложил туда пальцы, скрывая от себя правду - теперь и он нес ответственность за создание Улыбки, разодрав упругую плоть щеки.
И если бы этот человек сам взрезал бы себе щеки - вдруг это так? Быть могло все, что угодно - тогда бы он мог не чувствовать этой жалящей вины.
- Прекрати, Джек, - уверенно сказал он, заставляя Джокера дрогнуть. - Я был не прав. Это твое имя. Я знаю его.
- Вот как… Знаешь, да? Как? Это я еще выясню, сучара…
- Я тебя взгрею, если не будешь следить за языком… - почти спокойно отметил Брюс.
- Бэтси-Бэтси… А ты… Снимешь маску? - вдруг спросил Джокер, расчетливо изучая его сверху вниз - но там, под слоем грима, веснушки и морщинки у глаз; розовая плоть шрамов - то, что есть Джек, его настоящее лицо. - Моя вот исчезла, не существует. Ты ее стер.
Брюс счел это слишком странным, но руки, закованные в наручники, отпустил, опасаясь услышать хруст костей под фиолетовой тканью - так сильно он сжимал клоунские запястья.
- Что, прости? - недовольно спросил он, почти не медля, только жадно оглядывая чертового клоуна: его чертового пленника в прошлом, его добычу с минуты на минуту - у него промелькнула даже странная догадка - словно его подталкивали к этому, словно находиться в этом грязном логове придурку было невыгодно, может, и невозможно - и он упрямо медлил.
- Я вижу в тебе огонь, - пояснил Джокер, и его темные глаза еще больше подернулись туманом. - О, я знаю как погасить его. Взамен я хочу знать, кто ты, Бэ-этмен. Не ломайся, покажи мне, давай… Давай-давай…
Брюс потерял дар речи и все злые мысли про подвал снова испарились.
- Чертов замок, - продолжил псих, подбираясь ртом к чужой шее, закованной в черноту доспеха. - Недостаточно просто смотреть на него, чтобы открыть, верно? Ну же, я постараюсь быть поаккуратнее…
- Что с тобой? Проклятье, Джек, что с тобой случилось? - отмер Брюс, ощущая неиллюзорный приступ тошноты.
Что это все значит? Джек забыл его, вот что. Это просто делирий, но так поразило его, что он застыл, замедлился.
Взмокший от тающего на его одежде и волосах снега, Джокер пожал плечами, заходясь в смехе - только что, эта новая комедия, это что-то!
Тот самый скрежет, который игнорировать было бы уже глупо, повторился, усилился.
- Тебе весело, Бэт? Весело сейчас? - незамедлительно загремел придурок, тупой и безнадежный, снова заглушая посторонние звуки. - Отлично развлекаемся, мм? Знал бы, что ты притащишь свой подтянутый задок, подготовился бы.
Брюсу не было весело, но он себя заставил.
- Да, - печально сказал он тогда, - ты отличный шут, мужик. Мне очень весело, особенно когда я делаю так… - черное колено раздвинуло худые бедра. - И когда твои руки так беспомощны, мне тоже смешно.
Джокер взвыл, сотрясенный неожиданной реакцией.
Он и правда забыл его: Брюс был уверен, что в такие игры они достаточно наигрались, чтобы он не давал ему форы, как сделал это теперь, пусто и неосторожно.
- Как ты возишься в грязи, портишь свой дурацкий фиолетовый костюм… Мне все это нравится, Джокер.
Отлитый из несчастья, он почти успокоился: привычная атмосфера - все катится к чертям собачьим. И здесь, посреди белого квадрата комнаты, под потолком, под дымчатым небом, над черным городом - фиолетовые плечи, грим, тонкие, тяжелые кости, длинные, белые пальцы под цветной кожей перчаток.
Но он решил, что знает, что нужно делать: в апреле этот человек пришел к нему за помощью, и терпеливо ждал, показывая чудеса своей разносторонности, только потому что у него кончились силы, кончилась воля к жизни.
Теперь это место должен занять он сам.
Лихая самодовольность благих намерений подхватила его - наконец в темноте этих двух месяцев впереди забрезжил свет: верно, выдерживать, выносить, проявлять терпение…
Поэтому он, совсем наглея, наклонился и широко нализал корку обветренных губ, смягчая ее под себя, скользнул туда языком, не имея возможности не смотреть в отведенные, прикрытые глаза; прогладил зубы, слизал яд слюны с десен - так, именно так, как видел во сне, как не мог себе отказать - и присосался к загрязненным гримом и слюной кривому рту, мерзко и глубоко - когда он успел позабыть тонкий нерв поцелуев с этим человеком?
Новое промедление никак не входило в планы Джокера, поэтому он застыл с таким видом, будто его сейчас стошнит, и Брюс, прежде доминантно уверенный в своей вседозволенности и даже относительной легкости момента, совершенно потерял почву под ногами.
Медные глаза лишились цвета, превратились в черноту - экстремально расширившийся зрачок оставил только узкую окружность радужки - в горле, прежде подставляемом для разносортных жарких практик, забурлила рвота.
Несчастный Бэтмен стиснул зубы, на задворках разума успокоенный тем, что его тело готово провести важные ритуалы защиты - перевернуть, оберегая от удушения - но реальность была определенна.
Джокер был готов обблеваться от его губ.
========== Глава 70. ==========
Скрежет - что-то вроде животного? - стал глуше: безумие скребется у него под черепной коробкой.
Или у Джека.
Вышеупомянутый клоун, казалось, куда лучше подходил на роль хранителя темной, вязкой, обжигающей беды сумасшествия: сопор скрутил его, глаза опустели, но в глубине души Брюс знал, как сильно изменено сейчас и его собственное сознание.
Они встретились взглядами, и отсутствие Джокера, Джека Нэпьера поразило его сильно и прицельно - ровным счетом ничего не было в карих глазах.
Человек, пожавший ему руку, опускаясь на колени, чтобы принять и гореть - ноль. Тугой, влажный, страждущий, белый - возрадуйся, реальность, минус один. Лукавый, острый, плавный любитель в шахматных поединках обезьяньей игры, слабый зевками и идеальный в жертвах и завлечениях; гуру плоских шуток и - неожиданно - старушечьих пасьянсов; страстный пожиратель информации, анонимный зануда, тайный перфекционист своего темного мастерства гаррот и лезвий, но равнодушный неряха в биении плоти и течении сока; нож, шут, черная, странная птица; неисправимый преступник, содержащий в запахе своего тела почему-то запах южного солнца - нет его, исчез, навсегда пропал без вести.