- Добрый день, мисс Квинзел, - как можно вежливей выдал он, иррационально злясь почему-то на себя за прошлую, первую с ней встречу.

- Хочешь поговорить о Джокере? - приветливо спросила она, беспокойно устраиваясь на неудобном стуле.

Сумрачный Брюс, дипломированный искатель бед на свою голову, чуть было не спросил, куда делось прошлое, прежде уверенное летнее имя, и ужаснулся себе, даром что и правда пришел поговорить о Джокере.

- Расскажите, кто вас нанял, - аккуратно начал он, упрямо не желая задавать побочных настоящим вопросов.

Прекрасное женское лицо отразило дичайшую скуку.

- Хорошо, - сдался неловкий дознаватель. - Давайте начнем с Джокера. Расскажите мне про Луну.

Удивленный Гордон навострил уши, выглядя довольно забавно.

- Ах, Луна. Наша колыбель, - просияла женщина, мгновенно преображаясь. - А что мне за это будет?

Лампа дневного света, прямой линией застывшая под потолком допросной, равнодушно испускала мертвенный голубоватый свет, делающий разносортную кожу мертвенной, глаза - охваченными условной лихорадкой.

- Ваши условия.

Она замялась, потому что все, что ей только было нужно, было совершенно недоступно.

- Я подам райдер позже.

Усталый Брюс постарался не меняться в лице.

- Луна, мисс…

- Луна… Вот злой, - без перехода, неожиданно низко прогремела она, снова преображаясь: у губ проявилась горькая складка, накинувшая ей лет пять, но неожиданно сделавшая ее еще более удивительной и по-иному прекрасной, - черный волк в своей семье - кровосмеситель, отец пятнадцати своих племянников или уставший от ебли мальчиков из церковного хора пастор слышат о “взрослом развлечении” в своем деревенском клубе. Это наш клиент, ясно?

Усиленно игнорирующий раздражающие факторы вроде ненавистных сквернословия и печальных теней несчастливого детства, Брюс только медленно кивнул.

- Ждет темноты, выходит в лес или поле, ведущее к плацу, погасившему огни. На дороге его встречает гадалка, Мадам или бородатая женщина (фальшивка, конечно) с красным фонарем - о, этот милый намек на нашу блядскую натуру - ведет нашего кормильца к одному-единственному шатру, украшенному цветами, если, конечно, сезон позволяет. Стоит их мерзкий сладкий запах, обманчиво приятный. Это уже половина представления.

Она вдруг вспомнила, что должна любить цветы и приуныла, но память уже сильно увлекла ее.

- Папуля отхаживает нас перед выступлением плетью. Манджафоко ебаный. Но не его: он потом мстит. Но отцу он нравился как раз по этой причине. Цветные стекла. Все мелькает, и занавес всегда опущен… Подают дешевый кагор, словно это причастие. Папуля был тем еще говном. Канат без страховки, трапеция, цилинды, капштейн на проволоке, сраные фокусы - ничего особенного, но все с каким-нибудь вывертом, чтобы щекотало нервы.

Замигал свет, затрепетал в ловушке стеклянной ламповой трубки, прорвал морок повествования, и она замолкла, очевидно, не получив какой-то ожидаемой реакции; взъярилась, раздувая ноздри, зачастила откровенней:

- Коронным номером программы был метатель ножей: на голову одевали пыльный бархатный колпак и в артиста метали ножи. Ему, безглазому… обнаженному… уворачиваться… Но все это, конечно, было заранее отрепетировано. Галдящие, жрущие свиньи, похотливо вскрикивающие при каждом ноже, упруго втыкающемся в мишень за моей… спиной… Ненавижу. Ненавижу. Знаешь, что?

Брюс, притаившийся после местоимения “ему”, вопросительно вскинулся.

- Он мой нареченный, - смягчилась довольная реакцией публики Харлин. - Мы любили друг друга пятнадцать лет назад, будем любить и теперь. Он был моим первым мужчиной, остается единственным.

Махом шокированный Брюс чуть было не выплеснулся чем-то вроде рыка ужаса: ей было всего восемь лет. Ему было ужасных шестнадцать.

Этого он переварить не смог и побелел под маской.

- Охотно… Охотно верю. Любовь, - пробормотал он, скрывая смущение. - Но сначала стоит найти человека, который вас нанял. Давайте этим и займемся. Вы понимаете, что он его…

- Природа его так щедро наделила, - демонстративно перебила его Харлин, и кислота отвращения начала огненно расползаться по его горлу: он многое знал о том самом клоунском теле - щедро, язычески, без всякого сомнения щедрейше наделенном - и негодующе нахмурился, вдобавок к иным правдам еще и отчего-то оскорбленный.

- Мисс Квинзел, расскажите мне про Алого, - недостаточно сухо попытался он сбить ее с мысли, поскольку она была источником полузапретного, и делилась этим весьма охотно.

- Алый? Это хаос, - невнятно отмахнулась она, и сразу же забылась снова. - Отец считал его своим преемником - этот жадный старый ублюдок даже был готов фальшивое усыновление превратить в настоящее - но он ушел, никому ничего не сказав. Словно его гнало что-то. Это нормально. Он перерос нас, он пустился в поиски чего-то… Настоящий мужчина должен нагуляться. Мы нашли его потом очень быстро, но об этом - молчок.

Это было беспрецедентно смешно - подобные инфантильные суждения - ироничная волна вдруг успокоила его гнев, и в этой реакции легко угадывались черные ростки кое-чьего влияния, но определенно не желающий теперь знать о подобном прошлом Брюс подавил вздох. С этого момента будет довольно… стандартно.

- Я спрашиваю про человека, который нанял вас. Сколько он вам заплатил?

Это была верная тактика: под равнодушным отблеском диоптрий ее длинные пушистые ресницы дрогнули от возмущения.

- Ничего он мне не платил!

- Почему же тогда вы сделали то, что он просил?

Харлин с наивным вызовом облизнула губы - о, плохая пародия на тот его вынужденный жест! - и оставалось только надеяться, что Брюс сам не использует богатую палитру особенных жестов безумного принца.

- Он “просил” захватить для него Джуна. Я собиралась только встретиться с ним. Сделать его счастливым.

- С помощью насилия никого не сделать счастливым.

Она нагло улыбнулась, и он жестоко продолжил:

- С помощью критической дозы снотворного его нельзя сделать счастливее. Он чуть не погиб.

Ее губы задрожали.

- Мне надо было осмотрительней выбирать подружек.

Конечно, именно это и нужно было делать…

- После этого он лежал в коме две недели, - неожиданно сам для себя горько сказал Брюс, поражая Гордона за своей спиной, заставляя толстокожую Харлин застыть и начать анализировать ситуацию.

- Он не может умереть… Он может быть мертв? Его может не быть? - неожиданно потерянно зашептала она, и в голосе возник признак рыданий.

Брюс замер - женских слез он вытерпеть никогда не мог, каменел и терялся.

Во времена топливного кризиса середины восьмидесятых чудесные серые глаза матери частенько извергали влагу - и он не мог понять, почему - сперва она замирала, прямая, вскидывала подбородок, любимая.

В ее крохотных, удлиненных пальцах возникал аккуратно сложенный прямоугольником платок, сжатый жемчужными ногтями, по кромке нижнего века набухала прозрачная прослойка слез, блестел редкий луч - и она отворачивалась.

Гордость, рождаемую в его сознании тем, что он сам ни разу не был причиной подобного огорчения, он себе не мог простить до сих пор.

- Ты просто лжец, - наконец уверенно прервала Харли неловкую паузу. - Откуда ты можешь знать, что с ним? Он неуловим. Блуждает по стране, никакой кетамин не удержит его на одном месте…

- Мисс Квинзел, он человек. В него нельзя стрелять, травить спецсредствами, бить его ножом!

- Он гораздо большее, чем человек. Не говори о том, чего не знаешь, странный мужик в безвкусном трико. Головной убор, кстати, в помещении пристало снимать, а уж сидеть в присутствии дамы - да ты мужлан!

Можно ли спорить с ней? Конечно нет. Сказать, что чародей ее состоит из костей, сухожилий, плотной, жесткой мускулатуры. Что газовая шашка способна извлечь из него слезы? Что его горячая кожа иногда повреждается, горит, покрывается потом?

- Как вы встретились с Алым? - вместо всего этого просто повторил он.