Это его неожиданно меньше опечалило, чем что-то еще, неописуемое, но схожее с потерей денег на бирже, что-то вроде потери контроля, и он окончательно помрачнел.

Он снова сложил пересохшие губы в безмолвном вводном обращении, пытаясь понять, что чувствует, мрачно улыбаясь своей обычной эмоциональной оледенелости, эмпатической ледовитости - теперь на это у него много времени, верно? - но духа вечных самокопаний у него теперь словно никогда и не было.

Пустота всосалась в него. Он был черств, болен, предан.

- О, мастер, вам даже нельзя сейчас пить… Потерпите?

Раздраженный Брюс попытался изобразить непослушным лицом досаду - он не ребенок, он только и делает, что терпит! - вопрос - ну что, трость это прошлый век, теперь нужна коляска? - горделивую отстраненность…

- Вы скоро поправитесь, - несозвучно его опасениям продолжил старик. - У вас сотрясение и повреждена затылочная кость. Вы сейчас на мощном обезболивающем, все же травма…

Старик все говорил и говорил, но его никто уже не слушал.

Брюс моргнул: он опять ударил его по голове. Просто вырубил?!

- Он опять ударил вас по голове и ушел, - завторил дворецкий, удобно севший больному на уши. Но он должен был, был виновен в какой-то мере… - Немного повредил вам оба колена. Ничего страшного, но существует риск, что пойдут разговоры. Ваша персона всегда была отличной пищей для будуарного злословия, так что я заказал врача из Лондона.

- ? - попытался изобразить вопрос его онемевший мастер, усиленно соображая неповоротливым от медикаментов мозгом.

- Очевидно, стеклобоем, молодой человек, - сразу же понял его старик. - Это ужасно, но согласитесь…

Это ужасно. Ужасно? Это слово не может описать всей ситуации: это было унизительно, словно он был ребенком или женщиной.

- !

- Это ваше дело.

Возмущенный Брюс скривился, как мог - “Я знаю, я идиот…”

Альфред тяжело вздохнул - мальчик должен отдыхать, но он проспал уже лишних двадцать два часа, и применять дополнительные средства было бы неразумно.

- Что случилось, мастер?

Брюс изобразил лицом недоумение: неужели старик не знает?

- Конечно же, я не знаю! Или вы думаете, он сперва зашел ко мне на чай с бисквитами, мы все обсудили, а потом уже пополз на выход?

Слово “пополз” против воли встревожило Бэтмена, и это отразилось на его лице.

- Его тут нет, сэр, как бы я определил его ранения? Но я нашел осколки зубов и лужи крови. Он делал себе перевязку, вкладывал спиртовой тампон, так что, думаю, сорвана щека, возможно трещина в челюсти… Это неважно, верно? Он больше не важен?

- !!

- Так и думал: еще больше важен?

- !!!

- Я вам не верю.

Брюс потерял терпение - упрямый старик - и обмяк на койке, сразу же понимая, как напрягался. Непослушный язык не двигался, и он не мог произнести ни слова, только мычал бы как…

О, да все не важно… Джокер предал его, на самом деле предал. Но он не исполнил угроз - не отнял его жизни, полноценно не отнял даже мобильность…

Ему это просто невыгодно.

- Постарайтесь не нервничать и еще немного поспать. Поставить вам телевизор?

Главное, чтобы в этом несчастном телевизоре не было кое-кого вероломного.

Грядут беды! Но Брюс не отразил ничего.

- Как хотите. Справа кнопка, зовите меня в любое время.

Первое, что он сказал, когда смог, было нечто жалкое.

- Убери чертовы цветы, Альфред, - прохрипел неблагодарный хозяин, иронично глядя на георгины. - Не выношу их.

Обработал раны и ушел. Какой нежный. Как осмотрительно, как не похоже на человека, которого он знал.

Как печально.

Альфред, в это время в позе идеального дворецкого пытающийся понять, что его устраивает больше - бодрый духом - пускай и в негативном ключе - мастер в горизонтальном, восхитительно безопасном положении, или абсолютно здоровый, но заключивший себя в хламиду печали и сожалений, упрямо рассекающий сквозь реки крови и бензина.

Выбрать никак не удавалось.

Иной вариант - неназываемый, запретный и удивительный - был невозможен.

- Как вы себя чувствуете, сэр? - независимо от всего спросил он вежливо, поскольку прав ни на что больше не имел, даром что наблюдал этого мальчишку и любил с того момента, как он был создан трогательным союзом двух в крайней степени важных для него людей.

- Отвратительно, спасибо, - равнодушно выдавил Брюс через непослушный рот.

- Вы мне все расскажете, - приказал старик, протягивая к хозяину руку, чтобы он обратил на него хотя бы часть внимания. - Я был уверен, что он безопасен. Он был…

Брюс все еще свирепо осматривал виновные цветы, проводника помех в его замкнутый, темный угол.

Почему он прежде вообще верил ему? Но вины Дже…й так и не признал.

Почему… Это было похоже… Можно было сравнить это с идеей лизнуть острую кромку ножа или стеклянного осколка.

Даже буквально: вряд ли что-то может быть безумнее…

- Охотно. Твой любимец, - устало выплюнул оледенелый хозяин. - Взял одну из женщин, с которыми я спал, и пытал. Изнасиловал, убил, разрезал ей рот.

Альфред выпрямился, пораженный.

- Мучил около получаса. Профессионально, со знанием дела. С любовью к делу. Мог бы и больше, но у нее не выдержало сердце. Красиво, правда? Что он хотел услышать от нее?

- Почему вы решили…

- Джилл. Ты ее помнишь. Очень саркастично, очень. Давай, - Брюс поднял руку и вяло развернул кисть в сторону, - скажи, что ты предупреждал.. Моя похоть и глупость. Давай.

- Какой кошмар, - помрачнел старик, погружаясь в вину. - Когда это случилось?

Расплачиваться за время, когда у Брюса горели глаза и нарастала броня Бэтмена, его жизнью он был, конечно, не готов. Впервые концепция высоких целей, при которых существовали высокие риски, оказалась под сомнением; но не стоило льстить себе: от него ничего не зависело, а неизвестный враг, выгнавший беду из Аркхема неосторожным намеком, все еще был куда тревожнее.

Брюс наконец посмотрел на него, но слишком зло - словно на слабоумного.

- Это важно? Около одиннадцати утра в день суда. Оригинальный выбор времени.

Вот теперь это приобретало другой оборот. Старик подался вперед, не зная, что и думать. Что теперь делать.

- Это не он. Невозможно, - резко сказал он, не давая себе время на размышления, чтобы не сотворить нового зла. - Он был в библиотеке с десяти. Ему было… Неважно. С десяти до полудня играли в карты на истории.

- Конкурс “Как я получил эти шрамы”? - издеваясь, почти выплюнул невозможно жестокий мастер.

Альфред встал, беспокойно осматривая лицо сына лучшего друга.

- Сядь, - мрачно остановил его заплутавший гордец. - Тебе нельзя волноваться.

- Мастер. Что вы сделали?

Жестокий мастер улыбнулся и махнул рукой.

- Оставь это.

- Нет. Что…

- Всего лишь немного помяли друг друга - так, как должны были вести себя всегда. Хватит. Можно подумать, везде необходимо его личное участие… Раньше его это не останавливало.

Он взял в руки услужливо подложенный подле него томик “Голема”, не понимая, что это вообще такое, и начал листать. Это не он? Не факт. Алиби… Все равно.

Даже игнорируя факты, он не знал, что и думать. Это была Джилл, только он знал… Случайность? Опыт подсказывал ему не верить в случайности.

Но без личного участия убийство для Джокера лишалось смысла. Или нет? В любом случае… Боль немного отступила. Он малодушно радовался этому: не знал, что потом будет гораздо хуже.

Видения белых рук, раскладывающих инквизиторские инструменты, длинных пальцев, ловко распарывающих нежную женскую кожу, маслянистых звериных глаз, одобрительно поблескивающих, когда чертова твердая клоунская плоть разрывала ни в чем не повинное лоно; дурацких цветных шутовских одежд, пачкающих окружение брызжущей кровью; образ щипцов, сдирающих чудесные раковины ногтей - все оказалось фальшивкой в одно мгновение.

Джокер не затягивал гарроту на ее шее? Не наносил тупые удары по хрупкой женской спине?