Сам Дик Алингхэм, что естественно, был в восторге от своей доброй феи или внезапного поражения нервных центров (в зависимости от того, что именно послужило причиною), и (монография, о которой было говорено выше, написана уже после его смерти) откровенно признавался своему другу Мервику, который старался пробиться сквозь толпу молодых врачей и сделать себе имя, что все это так же странно для него самого, как и для других.

- Все что мне об этом известно, - сказал он, - так это то, что осенью прошлого года я в течение почти двух месяцев страдал тяжелой депрессией, настолько тяжелой, что снова и снова возвращался к мысли о том, что у меня не в порядке с головой. Я часами просиживал здесь, ожидая какого-нибудь внутреннего движения, которое, как я думал, положит всему конец. Тому была причина, и вы ее знаете.

Он прервался, плеснул в бокал хорошую порцию виски, добавил из сифона содовой и закурил. Причина, конечно же, была хорошо известна Мервику - девушка Дика, с которой он был помолвлен, внезапно бросила его, когда появился, с ее точки зрения, более подходящий жених. Последний, вне всякого сомнения, являлся таковым по причине своего положения, имени, и особенно миллионов, так что леди Мэйдингли - каковая в будущем могла бы стать г-жой Алингхэм, - была совершенно довольна сделанным ею выбором.

Она была из тех блондинок, изящных, привлекательных девушек, которые, к счастью для мужской половины человечества, довольно редко встречаются, и являют собою нечто подобное кошке в человеческом обличье, сохранившее свои божественные и животные черты.

- Причина вам известна, - продолжал Дик, - и, как я уже говорил, два месяца размышлений привели меня к выводу, что единственным разумным выходом будет безумие. Однажды вечером, когда я сидел здесь в одиночестве - я всегда был в одиночестве - у меня в голове как будто что-то щелкнуло. Я не знаю, что это было, тогда мне это просто не пришло на ум, было ли это началом безумия, которого я ждал, или же (что было бы предпочтительнее) нечто более фатальное. Я полностью не осознал происшедшее, и все же почувствовал, что моей депрессии и угнетенному состоянию пришел конец.

Он снова замолчал, погрузившись в свои воспоминания и улыбаясь им, и молчал так долго, что Мервик был вынужден напомнить о своем присутствии.

- И что же было дальше? - спросил он.

- Это, на самом деле, было прекрасно. Я больше не чувствовал себя несчастным. Вместо этого я чувствовал необычайный подъем. Какой-то божественный лекарь, как мне показалось, просто убрал из моего мозга терзавшее болью пятно. Господи, и какой болью! Кстати, не желаете ли виски?

- Нет, спасибо, - ответил Мервик. - И как же этот случай повлиял на ваше мировосприятие, на ваше творчество?

- Самым удивительным образом. Ибо едва я осознал случившийся факт, все вокруг коренным образом изменилось. Цвета, что я видел, стали ярче раза в два, нежели прежде, очертания и формы предметов приобрели необыкновенную четкость. Весь мир, прежде размытый, пепельно-серый, скрывавшийся как будто в полумраке... А теперь словно кто-то включил яркий свет, и я вдруг увидел новое небо, новую землю, и в то же самое мгновение я ощутил, что могу изображать вещи такими, какими их теперь вижу. Что я, - заключил он, - собственно говоря, и сделал.

Слова эти показались Мервику даже более, чем возвышенными, и он рассмеялся.

- Мне бы хотелось, чтобы и в моем мозгу что-нибудь щелкнуло, если это меняет восприятие именно таким образом, - сказал он, - однако, возможно, что такой щелчок в моем мозгу приведет несколько к иным результатам, нежели в вашем.

- Это вполне возможно. Кроме того, свою роль может сыграть то, что вы не прошли через испытания, подобные выпавшим на мою долю. Но, признаюсь вам откровенно, что я ни за что не решился бы пройти через все это снова, даже если бы после этого мои скромные способности сравнялись с гением Тициана.

- А на что были похожи ваши ощущения? - спросил Мервик.

Дик на мгновение задумался.

- Представьте себе, что вы получаете посылку, туго перевязанную шпагатом, а ножа у вас нет, - ответил он, - и вы начинаете пережигать веревку, держа ее туго натянутой. Нечто подобное случилось со мной: довольно безболезненно, все слабее и слабее, пока, наконец, вовсе не исчезло. Может быть, аналогия не вполне соответственная, должен признать, но случилось нечто в таком роде. И, как вы теперь знаете, на это "пережигание" ушло несколько месяцев.

Он повернулся и принялся рыться в бумагах, валявшихся на письменном столе, пока не нашел конверт с изображением короны. Взяв его в руки, он усмехнулся.

- Признание моего таланта леди Мэйдингли, - сказал он, - дерзость, я бы даже сказал, наглость. Она написала мне вчера, спрашивая, не соглашусь ли я закончить ее портрет, начатый в прошлом году, и какова будет назначенная мною цена.

- В таком случае, вы можете торжествовать победу, - заметил Мервик. - Надеюсь, вы не ответили ей?

- Я подумал: а почему нет? Я сказал, что моя цена - две тысячи фунтов, и что я готов приняться за дело немедленно. Она ответила согласием и прислала мне сегодня чек на тысячу фунтов.

Мервик уставился на него в немом изумлении.

- Вы сошли с ума? - спросил он.

- Надеюсь, что нет, хотя в этом никогда нельзя быть полностью уверенным. Даже врачи на сегодняшний день не могут сказать со всей определенностью, что представляет из себя безумие.

Мервик поднялся.

- Как это возможно, что вы не видите, какому страшному риску себя подвергаете? - спросил он. - Снова встречаться с нею, снова быть рядом с ней, смотреть на нее, - я видел ее сегодня вечером, кстати, она сильно изменилась, - не приведет ли это к тому, что ваши чувства к ней обретут прежнюю силу? Это опасно, это очень опасно.

Дик покачал головой.

- Ни в малейшей степени, - ответил он, - я не испытываю к ней абсолютно никаких чувств, я даже не ненавижу ее; если бы я ненавидел ее, тогда, возможно, существовала бы опасность снова влюбиться. Однако, мысли о ней не вызывают во мне совершенно никаких эмоций. И эта абсолютная бесчувственность заслуживает определенного вознаграждения. Она достойна безграничного уважения.

С этими словами он опрокинул свой стакан и немедленно наполнил его снова.

- Это уже четвертый, - заметил его друг.

- В самом деле? Я не считал. Это говорит о том, что мне неинтересны мелкие детали. Кроме того, забавно, что алкоголь не оказывает на меня почти никакого воздействия.

- Тогда почему вы его употребляете?

- Потому что он возвращает мне восхитительную четкость очертаний и насыщенность цвета, когда они несколько тускнеют.

- Для вас это может плохо кончиться, - сказал доктор.

Дик рассмеялся.

- Дружище, посмотрите на меня внимательно, - сказал он, - и в том случае, если вы сможете совершенно определенно заявить, что видите хоть какие признаки приема мною стимуляторов, я беру на себя обязательство совершенно отказаться от них.

Вне всякого сомнения, Дик представлял собою воплощение здоровья. Он на мгновение замер, с бокалом в одной руке и бутылкой виски в другой; и руки его, отчетливо видимые на фоне черной рубашки, не выказали даже малейшего следа дрожи. Его пышущее здоровьем, загорелое лицо не было ни пухлым, ни изможденным, и поражало прекрасным цветом кожи. Ясный взгляд, отсутствие мешков и морщинок, он выглядел подтянутым, находящимся в хорошей форме, как если бы активно занимался спортивными упражнениями. Гибкий и подвижный, быстрые и точные движения - даже Мервик, с его опытным взглядом врача, который мог обнаружить малейшие отклонения от нормы, должен был признать, что друг его выглядит безупречно. Его внешний вид, его поведение не соответствовали представлениям Мервика; он разговаривал с человеком, смотревшим прямо и не прятавшим взгляд, он не видел каких-либо, даже наималейших, признаков расстройства нервной системы. И все же Дик был ненормален; и история, которую он только что рассказал, была неправдоподобна, и те недели депрессии, приведшие к какому-то щелчку в его мозгу, который удалил, подобно тому, как мокрая тряпка удаляет пятна, всякие воспоминания о былой любви и последовавших за ее крушением событий. Ненормален был скачок к способностям, граничащим с подлинным талантом, от прежней посредственности. Но если это было ненормально, то почему бы не быть ненормальным и этому поистине удивительному здоровью?