Собственно говоря, известия о форели и побудили меня и Джекса Синглтона арендовать дом на срок с середины мая до середины июня, но, как я уже упоминал, мы прожили там только три короткие недели, и покинули его за неделю до обусловленного срока, хотя все послеполуденное время мы наслаждались самой лучшей ловлей нахлыстом, которая когда-либо выпадала на мою долю. Синглтон обнаружил объявление о сдаче дома в аренду в сассекской газете, рекламировавшей это место как лучшее для ловли нахлыстом; но мы, не доверяя рекламе, решили все проверить на месте сами, поскольку прежде подобные объявления частенько относились к невзрачным, лишенным каких-либо признаков жизни, канавам, которым приписывалось, для ловли на крючок доверчивых арендаторов, несуществующее изобилие. Однако, после получасовой прогулки вдоль ручья, мы вернулись к агенту и еще до наступления вечера подписали договор на аренду в течение месяца, с возможностью дальнейшего продления.
Мы прибыли в поместье около пяти часов после полудня, ясным майским днем, и даже, несмотря на весь тот ужас, который стоит между тем мгновением, и тем, что случилось позже, я не могу забыть того изысканного очарования, которым обладало то место. Сад, правда, казался запущенным в течение нескольких лет; сорняки наполовину скрыли посыпанные гравием дорожки, а на клумбах перемешались цветы и дикая растительность. Он был окружен стеной из необожженного кирпича, в трещинах его нашли себе убежище многочисленные ящерицы и сцинки, а позади нее кольцом возвышались вековые сосны, среди которых ветер с недалекого моря наигрывал свои нехитрые мелодии. Затем местность полого спускалась к берегу густо поросшего шиповником потока, с трех сторон огибавшего сад, и переходила в два больших поля, тянувшихся в направлении деревни. Здесь мы могли рыбачить; и еще на четверть мили вверх, до арочного моста на дороге, ведшей к дому. В поле, с четвертой стороны дома, насыпная дорога вела к печи для обжига кирпича, находившейся в полуразваленном состоянии. Неглубокие ямы и канавы, обильно заросшие высокой травой и дикими цветами, указывали места, где бралась глина для кирпичей.
Сам дом был длинный и узкий; войдя, вы оказывались в квадратном, обшитом панелями, холле, слева от которого был вход в столовую, сообщавшуюся с проходом, ведшим на кухню и в подсобные помещения. С правой стороны располагались две превосходные гостиные, окна одной выходили на гравийную дорожку перед домом, а другой - в сад. Из окон первой вы могли видеть, сквозь брешь между соснами, дорогу, один конец которой упирался в дом, а другой в печь, о которой я упоминал выше. Дубовые ступени из холла вели на галерею, на которую выходили двери трех спален. Они располагались над столовой и двумя гостиными на первом этаже. С галереи, миновав обитую красным сукном дверь и длинный проход, вы могли попасть в две комнаты для гостей и комнаты для прислуги.
Джек Синглтон и я снимали в городе одно жилище, и поэтому утром послали Франклина, его жену, двух старых проверенных слуг, доставить вещи, предназначенные для Тревор Мэйджор, а заодно подыскать прислугу в деревне, присматривать за домом; и, когда мы пришли, миссис Франклин, с приветливой улыбкой на широком добродушном лице, распахнула нам двери. У нее уже был некоторый опыт относительно "просторных покоев", которые сдавались любителям рыбалки, и готовилась к худшему, однако, ее опасения не оправдались. Кухонный нагреватель не был покрыт паутиной; горячая и холодная вода подавались свободно, в кранах не было засоров и они не текли. Ее муж, как выяснилось, отправился в деревню, чтобы купить все необходимое; она напоила нас чаем, после чего мы отправились наверх в комнаты, расположенные над столовой и большой гостиной, которые избрали для своих спален, и принялись распаковывать вещи. Двери комнат располагались одна напротив другой, справа и слева от галереи, и Джек, который выбрал себе спальню над гостиной, соседствовал со свободной маленькой комнатой, над второй гостиной.
До обеда оставалось несколько часов, и мы потратили их на рыбную ловлю; каждый из нас поймал по три-четыре пары форелей, после чего мы в сумерках вернулись домой. Франклин был уже там; в соответствии с данным ему поручением, он нашел приходящую служанку, которая будет выполнять уборку по утрам, а также заметил, что наше прибытие вызвало необычайный интерес. Причины его он не понял, он мог только сказать, что его спрашивали добрый десяток раз, действительно ли мы намереваемся жить в доме, и уверен ли он, что у нас все в порядке с головой. Впрочем, коренное население Сассекса не любит нарушителей их привычного жизненного уклада, а потому мы отнесли эти расспросы к проявлению местной идиосинкразии.
Вечер выдался необыкновенной теплый, после обеда мы вытащили пару плетеных стульев на гравий около входной двери, и просидели в них с час, или около того, пока ночь не погрузила окрестности в непроглядную темноту. Луны не было, а верхушки сосен скрывали блеск неярких звезд, так что когда мы вернулись в дом, в освещенную лампой гостиную, темнота снаружи показалась весьма необычной для ясной майской ночи. И в этот самый момент перехода из темноты к свету, у меня вдруг возникло ощущение, к которому я в течение последующих двух недель почти привык, что рядом со мной присутствует нечто невидимое, неслышимое и страшное. Несмотря на теплый вечер, я почувствовал озноб, который приписал слишком долгому сидению снаружи, и, не спрашивая мнения Джека, проследовал в гостиную, до сих пор еще нами не виденную. Подобно холлу, она была обшита дубовыми панелями, на панелях висело с полдюжину акварелей, которые мы принялись рассматривать, поначалу небрежно, а затем со все возрастающим интересом, поскольку написаны они были в необычной манере и с необычным изяществом, и на каждой был изображен тот или иной фрагмент дома или сада. На одной, сквозь брешь в соснах, был виден малиновый закат, на другой сад, опрятный и ухоженный, дремлющий под солнечными лучами в томный летний полдень, а на третьей - мрачные дождевые тучи, сгустившиеся над поляной, и серо-свинцовое небо, отражающееся в ручье с форелями, на четвертой - привлекала внимание тщательно выписанная печь для обжига кирпича. На ней, помимо прочего, была изображена человеческая фигура; мужчина, одетый в серое, заглядывал в открытую дверцу, из которой вырывались яркие красные языки пламени. Фигура была выписана с мельчайшими подробностями; судя по лицу, повернутому в профиль, это был моложавый мужчина, тщательно выбритый, с длинным орлиным носом и выдающимся квадратным подбородком. Эскиз имел длинную и узкую форму, труба печи, казалось, уходила высоко в темное небо. Из нее выбивались узкие струйки сизого дыма.
Джек внимательно смотрел на эскиз.
- Что за ужасная картина! - сказал он. - И как прекрасно нарисована! У меня такое ощущение, что это не просто рисунок, а словно бы здесь изображено нечто имевшее место в действительности. О Господи!..
Он осекся и по очереди вновь осмотрел каждый рисунок.
- Очень странно, - пробормотал он. - Взгляните, и вы поймете, что я имею в виду.
Теперь, когда печь для обжига кирпича произвела столь сильное впечатление на мой разум, мне было не трудно увидеть, что именно он имеет в виду. На каждом рисунке обозначилась печь, труба и все, что прежде было слабо различимо среди деревьев, оказалось печью, с курящимся дымком над трубой.
- И самое странное то, что из этой части сада вы на самом деле не можете ее видеть, - сказал Джек, - она скрыта домом, и все же художник, Ф.А., если я правильно разобрал его подпись, помещает ее везде.
- И что вы думаете по этому поводу? - спросил я.
- Ничего, кроме того, что он был помешан на печах для обжига кирпича. Если вы не против, давайте сыграем партию в пикет.
Две из тех трех недель, проведенных нами в доме, прошли без происшествий, за исключением того, что у меня снова и снова возникало странное ощущение присутствия рядом чего-то страшного. В некотором смысле, как я уже говорил, я привык к нему, но, с другой стороны, это ощущение все время усиливалось. И однажды, в конце второй недели, я рассказал о нем Джеку.
