Сейчас как никогда было видно удивительное единение этого человека с природой: одетый в свое неизменное зеленое кимоно саннина, с взлохмаченной гривой колючих седых волос Джирайя смотрелся в лесном пейзаже необычайно органично, будто дух леса Тэнгу*, присевший отдохнуть в своих владениях, а его кряхтение и покашливание от саднивших горло паров забористого табака исполняли неотъемлемую партию в ночной симфонии наряду с редким уханьем совы, стрекотанием сверчков и кваканьем лягушек в речушке неподалеку от лагеря.

Льдистые глаза Харуки все чаще останавливались на умиротворенном лице саннина, заставляя туманника невольно восхищаться едва уловимым, хрупким и от этого столь ценным мгновением гармонии человека и замершей в ожидании природы, проникаться атмосферой расслабленной мечтательности, окружавшей Отшельника, и втайне надеяться, что пропитанный травами прохладный ночной воздух и хорошая затяжка лучшего в стране Огня табака развяжут Джирайе язык, как это не раз случалось во время их импровизированной экспедиции в убежища Орочимару. За последнее время накопилось множество вопросов, ответы на которые, пожалуй, мог дать только Жабий Отшельник. Несколько раз Харука уже набирал в грудь воздуха, чтобы выдать тщательно сформулированную фразу, но всякий раз осекался, то ли боясь нарушить сказочную идиллию, то ли опасаясь быть неверно понятым. После секундного замешательства, туманник вздыхал и небрежно встряхивал золотоволосой головой, будто отгоняя собственные навязчивые мысли, а серые глаза, потемневшие от недостатка освещения и приобретшие цвет грозового неба, вновь устремлялись к уже потухающим углям.

- Из-за отца, – неожиданно произнес Отшельник. Его голос не был громким, но Харука все равно вздрогнул, мгновенно подняв на него взгляд.

- Прошу прощения? – почти шепотом уточнил джонин.

- Он носит маску из-за отца, – повторил Джирайя, усаживаясь поудобнее.

- Но я вовсе не... – Харука смущенно опустил взгляд, на фарфорово-бледных щеках появился легкий румянец, взглянув на который Джирайя понял, почему в такие моменты Какаши не может оторвать от туманника глаз.

- Да брось, в твоем интересе нет ничего необычного и подозрительного, – поспешил успокоить собеседника саннин, боясь спугнуть наклевывавшийся интересный разговор. – Нечасто увидишь человека, который на добровольной основе и без всякой необходимости прячет свое ничем, кстати, не изуродованное лицо под маской, ведь так? – отшельник закусил зубами почти потухшую трубку и пошарил по карманам в поисках спичек, предвкушая долгую ночь в приятной компании.

- Нечасто, – согласился джонин, все еще продолжая всматриваться в тлеющие угли, инстинктивно прислушиваясь, действительно ли их беседа является разговором один-на-один.

- Все спят, – заговорщически проговорил саннин, раскуривая трубку. – И если не боишься провести еще одну ночь в обществе “величайшего Извращенца всех времен”, как зовет меня Наруто, – подмигнул Джирайя, – тогда добро пожаловать вновь в мой литературный кружок.

Харука переместился чуть ближе, присев у самого огня и положив в костер еще пару поленьев, мгновенно охваченных ласковыми язычками пламени, и приготовился слушать.

- Отец Какаши был одним из талантливейших шиноби, с которыми меня когда-либо сводила судьба. Слава о способностях Хатаке Сакумо или, как его чаще всего называли, Белого Клыка Скрытого Листа шла впереди него, известность любого из легендарных саннинов, включая твоего покорного слугу, не идет ни в какое сравнение с тем, чем был для мира шиноби Белый Клык. А был он эталоном силы, несгибаемой воли, разума и, что самое ценное, благородства. Мудрый командир, честный и великодушный человек, и прекрасный отец, воспитывавший сына в лучших традициях, как это и было всегда принято в клане Хатаке.

Саннин сделал глубокую затяжку и негромко прокашлялся.

- Все мы шиноби, и все мы жили не в мирное время, – продолжил он. – Накануне Второй великой войны Скрытых деревень Сакумо-сан получил от Третьего Хокагэ разведывательную миссию в Скрытом Облаке. Он и его команда должны были выкрасть у врага ценную информацию, которая помогла бы Конохе получить перевес в грядущей войне, никто, кроме Белого Клыка, не справился бы с этой сложной задачей, – Джирайя мельком глянул на собеседника, убедившись, что тот внимательно следит за повествованием, испытывающе глядя ему в лицо. – Во время миссии команда попала в западню, и Сакумо пришлось делать нелегкий выбор между успешным завершением задания и жизнями своих подчиненных. Он выбрал жизни товарищей и отступил, вернувшись в Коноху с пустыми руками. То, что случилось после, на мой взгляд, было одной из величайших ошибок за время правления Третьего Хокагэ и Совета Старейшин: Сакумо-сан был подвергнут публичному порицанию, и даже те, кто был обязан ему своей жизнью, обвиняли его в малодушии, трусости и предательстве, – саннин нахмурился, сделав еще одну затяжку. – Их, конечно, можно было понять. В мучительном ожидании кровопролитной войны толпа была готова растерзать любого, кто лишил их хоть призрачного шанса на скорую победу. Не вынеся позора и публичного унижения, Белый Клык расстался с жизнью, как подобало настоящему воину, а через год от непродолжительной тяжелой болезни умерла мать. Какаши было девять лет.

Отшельник замолчал и глянул на собеседника. Тонкие светлые брови были сведены на переносице, глаза задумчиво отслеживали изредка выскакивавшие из костра искры, бледные пальцы теребили непонятно откуда взявшуюся губную гармошку.

- Парень совершенно явно обозлился: на судьбу, на деревню, на всех и вся, в первую очередь, на отца. То ли за то, что нарушил пресловутое правило шиноби о главенстве выполнения миссии над всем остальным, то ли за то, что оставил сына одного против целой деревни, видевшей в нем лишь точную копию Белого Клыка. Эта маска и брошенные в сердцах клятвы, что уж он-то точно будет свято чтить кодекс чести настоящего ниндзя, – так он пытался доказать давно пожалевшим о содеянном жителям деревни, что не похож на отца, – резюмировал Джирайя.

- Но как же… – произнес юноша вполголоса, нахмурившись еще сильнее, – я не понимаю… «Тех, кто нарушает законы в мире шиноби, называют ничтожествами, но те, кто бросают своих товарищей в беде, хуже ничтожества»…

- Все верно, – ухмыльнулся в ответ саннин. – Вот только он не всегда так говорил. Я не знаю всех подробностей той печальной истории, но после Третьей войны шиноби команда Намикадзе Минато, моего ученика и будущего Четвертого Хокагэ, не досчиталась двух бойцов – Учихи Обито и Нохара Рин. Говорят, что оба погибли, спасая товарищей, в том числе, самого Какаши. Оставшись единственным выжившим из тройки, он сильно изменился, многое понял. Я могу ошибаться, но мне кажется, что теперь он, скорее, зол и обижен на себя, на то, что не смог защитить друзей, на то, что своим поведением, своим отчаянием предал отца, которого всегда очень уважал и трепетно любил. И теперь маска – это своеобразное напоминание о своих ошибках. Комплекс вины, знаешь ли, штука сложная.

- Учиха Обито и Нохара Рин, – как будто запоминая имена, пробормотал Харука. – Команда Намикадзе Минато. «Желтая молния» Скрытого Листа?

- А тебе многое известно о Конохе, – удивленно протянул Джирайя. – Минато был самым талантливым из моих учеников, – он мечтательно выдохнул, прислонившись спиной к стволу. – Единственный настоящий гений, которого я обучал.

- Как же Наруто? – скептически усмехнулся туманник, отрешенно глядя на огонь.

- Разгильдяй и оболтус. Похож на меня в юности, наверное, еще и поэтому он так мне дорог. Я, знаешь ли, не люблю обучать гениев, вроде Какаши или Учиха Саске. Наверное, потому что сам ничего не умею, – хохотнул отшельник.

- Ну да? – тонкие губы юноши расплылись в саркастической улыбке. – Что-то с трудом верится в искренность Вашей самокритики, Джирайя-сама.

- Тебя не проведешь, – вздохнул саннин. – Просто хотелось получить от тебя комплимент, – улыбнулся он, подмигнув туманнику. – И все же, я не смог бы заниматься гением, который схватывает все на лету, это попросту скучно. А вот научить чему-нибудь абсолютную бездарь, тут совсем другой интерес. Тем более если ученик упертый, вроде Наруто. Это уже интерес с юмором.