Темно-серые глаза метались от одного Пейна к другому, решение не находилось, ниточка рассуждений подло обрывалась, заставляя вновь и вновь вытягивать из недр памяти и прокручивать в голове слова, поступки, чувства. Противник молча смотрел на него шестью парами глаз Рикудо, почему-то не спеша атаковать. Саннин судорожно выдохнул: нужна была информация, нужны были новые части головоломки, чтобы он смог сложить их воедино, нужно было его разговорить.

- Я хочу задать тебе несколько вопросов, – пытаясь контролировать эмоции, начал Джирайя. – Думаю, что, будучи твоим учителем, я вправе рассчитывать на ответ.

- Есть ли смысл в нашей беседе? – бесцветно произнес Пейн. – Вы уже подписали себе смертный приговор, как только пересекли границу Амэгакурэ, сенсей.

- Мне казалось, я учил тебя уважать старших. Так что, уж будь добр, уважь меня ответом. – Отшельник прищурил темно-серые глаза.

- Как угодно. Но вся информация, которую Вы получите, умрет вместе с Вами.

- Почему ты и Конан так изменились? Что с вами произошло?

- Ничего особенного. Война, – холодно отозвался ученик. – Мы почувствовали боль, которая заставила нас повзрослеть.

- Вот как, повзрослеть, значит… По-твоему, повзрослеть – это отречься от дружеских чувств и от всего человеческого? – возмутился Джирайя.

- Этого я не говорил.

- Не говорил, но сделал! – прикрикнул Отшельник. – За каким чертом ты создал Акацки?

- Вас интересует цель Акацки или моя? – мужчина чуть склонил набок рыжеволосую голову.

- Разве это не одно и то же, Лидер-сама? – ехидно поинтересовался саннин.

- Нет. Цель Акацки – мировое господство, пожалуй. Моя же цель всегда оставалась неизменной.

- Твоя цель… Твоей целью был мир и спокойствие! А Акацки сеют лишь разрушение! – голос Джирайи срывался, выдавая волнение. Вопросов становилось все больше, однако к решению загадки он не приближался ни на шаг.

- К цели можно двигаться разными способами.

- Уж конечно не такими, какими действуют Акацки! Хотите использовать Биджу, чтобы править миром через страх и боль?

- Предложите другой, – парировал собеседник. Глаза Рикудо продолжали внимательно смотреть в темно-серые глаза учителя. – Человеку не под силу разорвать спираль ненависти, в которой погряз мир шиноби, Джирайя-сенсей. Потому что каждый из нас смотрит на все с позиции своей персональной правды и справедливости, не так ли? Вы ведь тоже не нашли ответа, Джирайя-сенсей?

Джирайя молчал. Ответа он не знал. Однако головоломка волшебным образом сложилась. Словно его последний вопрос был той самой недостающей ниточкой, связывавшей все воедино. «Боль заставила повзрослеть», «Моя цель всегда оставалась неизменной», «Спираль ненависти», «Я всего лишь хочу защитить их, какую бы боль мне ни пришлось вынести», «Вы ведь тоже не нашли ответа, Джирайя-сенсей?». Саннин зажмурился. Перед глазами возник образ тощенького парнишки: худые угловатые плечи, бледное лицо, тихий голос, серьезный, умный взгляд, огромные глаза-Риннеганы, смотревшие на него с безмерным уважением, преданностью и скрытой тоской. Таким он запомнил Нагато во время их последнего разговора.

- Удел человека – стремиться защитить собственную зыбкую справедливость и сомнительную правду, цепляться за свой маленький мир и пытаться его не упустить, – прервал его раздумья собеседник. – Мы с Вами всего лишь люди, Джирайя-сенсей. Как бы нас ни называли, и какими бы глазами мы ни обладали.

- Твои глаза особенные, это…

- Всего лишь комок сосудов, мышц и зрительных нервов, – перебил его Пейн. – С ними можно сделать что угодно, даже пересадить другому человеку при желании.

- Как тебе удалось это сделать? Как тебе удалось раздать Риннеган? Кто научил тебя?

- Нашлись учителя, – чуть раздраженно отозвался тот. – Я полагаю, наш разговор зашел в тупик, сенсей. Или Вы хотите узнать что-то ещё?

- Пожалуй, я понял тебя… Нагато, – проговорил Джирайя, заметив, как противник мгновенно принял боевую стойку.

Они атаковали вшестером, одновременно нанося точные, безжалостные удары, которые он кое-как отражал, отступая. Нужен был небольшой клочок времени, всего несколько секунд, чтобы проверить сформулированную гипотезу, чтобы перевести дыхание и все обдумать.

Мысленно он поблагодарил Пейна за оглушительный взрыв, позволивший ему скрыться под водой, незаметно утащив с собой одно из тел противника – ниндзя-призывника – в барьер в жабьем желудке, где с ним довольно легко было расправиться созданным из последних сил Расенганом.

Джирайя тяжело дышал, прислонившись к стене и разглядывая лицо поверженного врага, показавшееся ему смутно знакомым. Точно. Он встречался с ним. Поморщившись от прострелившей руку боли, Отшельник коснулся пальцами лба противника, на котором красовался оставленный им же шрам. Если это и в самом деле тот самый шиноби, то, вероятно, он должен был давно быть мертв. «Яхико давно уже нет». Джирайя вскинул голову, ослепленный догадкой. Черт возьми, да они все мертвецы. Значит, Нагато… Это могло бы объяснить удивительное взаимопонимание и общее поле зрения. Верно! Теперь нужно было только проверить.

- Шима-сама, Фукасаку-сама, – обратился он к мудрецам, неподвижно восседавшим на его плечах.

- Надо отступать, Джирайя-чан! – не дав ему договорить, воскликнул Фукасаку. – Пока мы в барьере, он нас не выследит. Надо уносить ноги.

- Мне кажется, я кое-что понял, нужно только проверить, – пробормотал Джирайя, потирая истерзанную взрывом левую руку. – А для этого я должен еще раз взглянуть на остальных.

- Ты совсем умом поехал, малыш? – возмутилась Шима. – Покажись ты им на их треклятые глаза, они живого места на тебе не оставят.

- Я найду способ передать информацию, – упрямо проговорил саннин. – А вы должны забрать это тело Пейна, отнести его в Коноху и запустить план Б.

- Какой, к дьяволу, план Б, Джирайя-чан?! – продолжала голосить жаба. – Мы тебя здесь одного не оставим!

- План Б, Шима-сама. Нужно запустить план Б, – твердил Джирайя, потирая переносицу.

- С этим ма вполне может справиться сама, – нахмурился Фукасаку. – Я останусь здесь и помогу тебе.

- Спасибо, – негромко произнес саннин, опустив голову. – Я, кажется, сделал свой выбор.

Стоило ему появиться на поверхности воды, как все пятеро Пейнов окружили его. Едва он окинул фигуры быстрым взглядом, сомнений не осталось: он, безусловно, сталкивался с этими шиноби. Несмотря на рыжий цвет волос и то, что их лица были изуродованы вживленными трубками, он узнал их. И все они, насколько он мог судить, должны были быть мертвы. Значит, не Яхико, а все же Нагато и есть Пейн. Он каким-то образом смог воскресить эти тела, заставив действовать по своей воле, и позволил им использовать свою чакру и свои глаза. Вероятно, не последнюю роль играют и эти черные трубки. Но важнее всего то, что настоящего Нагато среди них нет.

Отшельник уже открыл было рот, чтобы сообщить обо всем Фукасаку-сама и отправить его в Коноху с информацией, как вдруг почувствовал резкую боль в горле. Его подкинуло в воздух, и в следующую секунду он рухнул на каменную плиту, пронзенный пятью стальными прутьями.

Он видел небо сквозь полусомкнутые веки. Дождливое серое небо, готовое вот-вот пролиться на землю очередным дождем. Вязкая, липкая боль разливалась по телу медленно, мучительно затягивая его в бездну небытия. Он почти не чувствовал обеих рук, зато отчетливо ощущал резкую боль в левом и правом подреберьях, солоноватый железистый привкус во рту, свидетельствовавший о пробитом легком. Сдавленный хрип вырывался из порванного горла при любой попытке что-то сказать. Чакра словно взбесилась от того, что в теле находились эти черные трубки.

Конец?.. Неужели конец? Он проиграл? Он всех подвел? Черт! Он, наверное… умирает?

Джирайя никогда не понимал, что подразумевают люди под фразой «Перед смертью вся жизнь пролетает перед глазами». Его жизнь всегда была под завязку наполнена множеством событий, действий, людей, которые в ту или иную минуту сыграли в ней разноплановые роли. Его жизнь всегда бурлила, кипела, не останавливалась. Его жизнь была подобна вздоху полной грудью, он не признавал полумер и полутонов. Он повторял про себя запавшую в душу еще в раннем детстве фразу: «Главное не то, как ниндзя живет, а то, как он умирает». А умереть он всегда мечтал героически, но при этом мгновенно. Чтобы не думать. Чтобы не успеть почувствовать. Чтобы не мучить себя и не докучать окружающим беспомощностью, страдальческим лицом и мученическими вздохами. Поэтому искренне не понимал, как можно уместить всю его многогранную и разностороннюю жизнь в одно единственное мгновение, которое разделит все на “до” и “после”.