Им поднялся с кровати и робко приблизился к двери — ее изображал кусок фанеры, прислоненный к дальней стене. Из-за двери вышел и сам Торис — величественно, медленно и уверенно. Если бы Артур не видел собственными глазами, он никогда не поверил бы, что мальчишка вроде Лоринаитиса на такое способен. Невольно он посмотрел на Феликса — тот не сводил с друга глаз, и это обнадеживало Артура.

Медленно и постепенно, но все возвращалось в норму. Старые друзья забывали прошлые обиды, а общие беды позволяли сплотиться тем, кто раньше не обращал друг на друга внимания.

Торис и Феликс снова сидели вместе и болтали обо всем на свете. Они вместе возвращались домой и убирали зал, когда приходил их черед. Андресс и Халлдор тоже перестали игнорировать друг друга — младший забросил свои таинственные переписки, и они с Андрессом могли подолгу просиживать над одной книгой или страницей сценария, обсуждая, как лучше здесь поступить. Йонг Су и Альфред опять взялись за свои супергеройские игры — иногда к ним присоединялся Питер, и тогда Артуру приходилось за уши вытаскивать буйную троицу из зала, чтобы они ничего не сломали. Эд учил Райвиса каким-то своим компьютерным штучкам, и, ко всеобщему удивлению, тот прекрасно справился с настройкой света и музыкальной установкой Тони, которую забросили в кладовку после выпускного Каррьедо. Сам Керкленд вернул себе Кику — ему пришлось повоевать с Имом за его внимание, но тот, в конце концов, сдался. А еще к ним присоединился Мэттью — и Артур был этому искренне рад.

Репетиция пролетела почти незаметно — они едва успели закончить третье действие, когда в зал заглянул Баш и ворчливо напомнил, что им пора бы проваливать. Артур попросил всех отработать четвертое действие к следующему разу и, довольный, ушел вместе со своими друзьями. Альфред провожал его взглядом какое-то время, но он предпочел сделать вид, что не заметил, — слишком много чести.

***

Торис вернулся в зал с полным ведром воды. Феликс к этому моменту уже подмел пол, и теперь возился на сцене, убирая реквизит и декорации, чтобы подготовить все к следующей репетиции.

— Мы, типа, выступим на конкурсе, — выпрямившись, заявил он.

Торис только подавил тяжкий вздох — он ждал этого с того момента, как Гай объявил о награде, но когда Феликс даже на встрече драмкружка не ошарашил его какой-нибудь своей грандиозной идеей, позволил себе немного расслабиться. Из-за этого новость застала его врасплох.

— Думаю, это не самая удачная мысль, — возразил он. — Нам нужно подготовиться к экзаменам.

— Если выиграем — можно будет тотально забыть про экзамены, — возразил Феликс, присаживаясь на край сцены.

— А как же репетиции?

— Будем совмещать, как Мэттью или Альфред, — он болтал ногами, и это сбивало Ториса с мыслей. — Не парься, я уже записал нас с тобой. Возражения не принимаются.

Вместо ответа Торис только хмыкнул и вернулся к уборке. Раз Феликс все решил — бесполезно было сопротивляться. И, если быть до конца честным с собой, сопротивляться не хотелось вовсе. Они и так проводили вместе дни напролет, то лениво рассиживаясь в комнате, то претворяя в жизнь безумные идеи Лукашевича. Одной больше, одной меньше — какая, собственно, разница? Главное, что Феликс будет с ним.

Торис не мог не радоваться, что Феликс все меньше вспоминал о Гилберте. Ревность душила его изнутри каждый раз, когда Лукашевич вдруг подрывался с места, неловко краснея, или откладывал их встречу на пару часов, но если поначалу это еще случалось достаточно часто, то сейчас — не больше двух раз на неделе. Может, они переписывались или общались так, что Торис этого не замечал, но это в любом случае был прогресс. Феликс знал о его чувствах — знал, пожалуй, даже лучше, чем сам Торис, — ведь он когда-то пережил то же, что и он. И если он допускал такое развитие событий, то из этого мог следовать только один вывод.

— Даже не спросишь, что я придумал? — обиженно надулся Феликс.

— Уверен, мне это не понравится, — откликнулся Торис. — Но ты же не оставил мне выбора.

Лукашевич пакостно рассмеялся.

— Это будет танец, — сообщил он и добавил, таинственно понизив голос. — Только ты, я, колпаки Санты и кей-поп.

Торис поперхнулся, и Феликс упал на спину от смеха.

— Так и знал, что тебе понравится, — с трудом отдышавшись, выдохнул он.

— Колпаки, я так понимаю, для соответствия новогодней тематике? — кашлянув, чтобы скрыть смущение, поинтересовался Торис.

— В точку, — Феликс «выстрелил» в него указательным пальцем. — Мы еще и песню какую-нибудь рождественскую найдем, чтобы точно прокатило, но колпаки — это обязательно.

Они вернулись к уборке: Торису еще предстояло перемыть целый зал, а Феликс так и не помыл посуду со стола. Обсудить детали своего выступления они еще успеют — Лоринаитис чувствовал, что им предстоят долгие споры, прежде чем они смогут перейти к репетициям. У Феликса всегда было так: есть идея, а плана, как ее осуществить — нет. И именно Торису приходилось этот план разрабатывать. Идея при этом, разумеется, немного изменялась, и уже не казалась Феликсу такой привлекательной, он ныл, просил Ториса сделать по-другому, потом вернуть как было, потом снова переделать, но чтобы осталось вот то и это, Торис злился, они спорили, ругались, обижались и сидели по разным углам, пока в итоге кто-нибудь — Торис — не шел мириться. Так могло повторяться до бесконечности, пока они не найдут компромисс, и Лоринаитис не был уверен, хватит ли у него терпения выдержать все капризы Феликса в этот раз. Черт с ним, с кей-попом, и с колпаками этими — но как он вообще представлял себе их танец?

— Но все-таки: почему именно кей-поп? — опершись на швабру, спросил Торис.

— Там же все танцуют, — незамедлительно ответил Лукашевич. — Не придется сильно париться с движениями.

Нехорошее предчувствие зародилось у Ториса в груди. На всякий случай он уточнил:

— Ты слышал хоть одну песню?

— Не-а, — беззаботно отмахнулся Феликс. — Но как раз собирался заняться этим дома, — добавил он. — Так что тебе тотально стоит поторопиться!

Торис с трудом сдержал внутренний крик.

По пути домой Феликс строил грандиозные планы и уже представлял, как распорядится призом, словно не существовало ни малейшей возможности, что они проиграют. Торис не спешил его разочаровывать — с каким-то затаенным мрачным предвкушением он ждал, когда Лукашевич посмотрит несколько видео и послушает песни. Он, конечно, сделает вид, что все так и было задумано, но уже через пару дней придумает что-нибудь новенькое, ссылаясь на то, что у Ториса что-то не получается сделать так, как он того хочет. Лоринаитис пообещал себе даже не обижаться на Феликса за такое в этот раз.

Они поднялись на второй этаж — Торис жил на четвертом, и Лукашевичу чаще всего было лень подниматься до него — и свернули по направлению к комнате Феликса. Ворвавшись внутрь, тот, не раздеваясь, бросился к компьютеру. Торис аккуратно поставил зонт сушиться, убрал их ботинки на положенное место и повесил пальто на плечики. Когда он вошел, Феликс повернулся к нему с нечитаемым выражением в широко распахнутых глазах. Это было что-то вроде… восхищения? Или больше похоже на тщательно скрываемое отвращение? Торис решил не гадать:

— Что? — спросил он вместо этого.

— Ты тотально должен был сказать мне раньше! — выпалил Лукашевич.

Он включил какую-то песню — Лоринаитис понятия не имел, что это за группа, он вообще не разбирался в азиатской музыке, он даже в европейской не разбирался.

— Смотри-смотри! — Феликс безжалостно ткнул пальцем в экран, и Торис подумал, что Эд за такое вполне мог сломать ему палец — когда дело касалось техники он становился другим человеком.

В клипе, который смотрел Феликс, с десяток разодетых по последней моде сладких мальчиков — иначе их назвать было трудно — вытворяли что-то невероятное: слаженные движения, мягкие и непринужденные, словно они всю жизнь двигались в этом танце, акробатические пируэты, стойки и пассы руками. И все это — на публику, глядя зрителю в глаза. Периодически в клипе показывались и другие эпизоды — вот тут один прошел мимо камеры, тут другой снял майку и бросил в сторону зрителя, потом еще двое с каким-то очередным жестом. Кадры часто сменяли друг друга, освещение психоделически мигало, звуковой ряд и картинка сочетались настолько гармонично, что Торису трудно было даже прикрыть глаза. Стыдно смотреть — но невозможно оторвать взгляд.