Это неправильно. Так нельзя. Не на виду у доброй половины школы.

Феличиано пытался уговорить себя отстраниться, но не мог. А Людвиг убрал ладонь много позже, чем того требовала ситуация. И намного мягче, чем Феличиано заслуживал.

— Закончим на сегодня, — сказал Людвиг. — Ты засыпаешь на ходу. Прими душ и постарайся поспать после занятий.

— Так точно, учитель! — с трудом нацепив маску улыбчивого дурачка, отдал честь Феличиано. — Спасибо.

Он чувствовал, как Людвиг провожает его тяжелым взглядом. Что же у него на уме?.. Варгас отдал бы всю пасту в мире за ответ на этот вопрос, но если кто-то и знал его, то либо ему не нравилась паста, либо нравилось смотреть на мучения Феличиано. И то, и другое в равной степени делало его последним мерзавцем.

И снова по кругу — душ, уроки, занятие в клубе, работа над портфолио, домашка, бесплодные рассуждения перед сном и, наконец, робкое забытье. А с утра — тренировка, душ, уроки…

Поскорее бы прошел этот чертов Ундокай, поскорей бы кончилась проклятая осень!

Тогда все вернется в норму, и у Людвига не будет других забот по утрам, помимо тренировки с Феличиано. И они смогут быть друзьями после учебы, ходить на прогулки, готовить ужин и проводить время вместе. Тогда Феличиано не будет больше волноваться, снова начнет рисовать что-то, кроме крепкой рельефной спины, идеального пресса и того, что находится ниже. А дальше… Дальше будет выпускной, и он улетит в Венецию, и больше не будет думать, задаваться вопросами морали и терзаться от неправильности своих чувств. Да и останутся ли эти чувства?

Феличиано закрыл лицо ладонями и беззвучно застонал. Невыносимо.

Все это, все, что происходит, — просто невыносимо. Он на это не подписывался, он несогласен, заберите все назад и выплатите компенсацию. К черту такое, к черту. И на компенсацию плевать — только пусть ничего не будет.

А ведь если он признается — все закончится.

Эта мысль заставила Феличиано встрепенуться. Действительно, хорошо или плохо — неважно, после его признания все закончится. Не останется вопросов без ответов. Не останется сомнений «а что, если». Ловино говорил ему об этом давным-давно, но он, как обычно, все усложнил. Окружил себя ворохом предрассудков и страхов, хотя стоило всего лишь сделать шаг — один шаг навстречу. Неужели жизнь его так ничему и не научила? Лгать и подавлять — худшее, что можно сделать с чувствами.

После уроков Феличиано заглянул в зал — Людвига там, конечно, не было. Он всегда занимался с ребятами из клуба на заднем дворе перед Ундокаем. Варгас вышел наружу, взглядом отыскав фигуру учителя — тот возвышался над учениками и сверкал белоснежной майкой.

— Учитель Мюллер, — позвал он, когда подошел ближе.

— Здравствуй, Феличиано, — кивнул тот. — Что-то случилось?

— Нет, — Феличиано покачал головой и опустил взгляд в землю — смотреть Людвигу в глаза было выше его сил. — Я бы хотел кое-что вам рассказать.

Людвиг пристально взглянул на него. Варгас чувствовал, как он сканирует его своим пронзительным взглядом.

— Тогда идем ко мне в кабинет, — кивнул он.

Феличиано невольно покраснел — неужели все настолько очевидно? Или Людвиг каждого, кто хочет поговорить, приглашает к себе? Он тряхнул головой и натянул на лицо улыбку. Что бы ни произошло дальше, он не позволит себе разреветься перед Людвигом. Только не снова.

В тренерской было пусто и тихо, Мюллер присел за стол и жестом пригласил Феличиано располагаться напротив. Солнечный свет проникал сквозь жалюзи, создавая на полу и стене причудливый узор из полосок тени. Черная, белая, потом снова черная, за ней белая — и так до бесконечности.

— Я слушаю, — вежливо кашлянул Людвиг.

Феличиано открыл рот, чтобы произнести слова признания. Ну же, так просто: «Вы мне нравитесь, учитель», «Я люблю вас, учитель». «Я хочу вас поцеловать, учитель». «Я хочу вас».

— Я…

А что дальше? Что, если Людвиг не может ответить ему взаимностью? Ведь их дружбе придет конец. И дружбе, и тренировкам, и всему, что есть у Феличиано. Он ведь уже пытался жить без Людвига. Что там дедушка Гай говорил по этому поводу?

— Я вас…

А если он вдруг испытывает то же самое? Если примет чувства Феличиано? Будет здорово и замечательно, и тепло, и правильно, и хорошо. И все сомнения исчезнут. Они смогут быть счастливы, пока…

— В-вас…

Пока он не улетит в Венецию? А дальше? А если вдруг кто-то узнает? Ведь будет ужасный скандал! Не только для них с Людвигом, но и для всего «Кагами». Феличиано ведь внук директора, не кто-то там. Разве мало он уже доставил неприятностей дедушке и всем, кого любил?

— Я…

Нет. И все-таки — нет. Он не мог. Не мог сказать тех слов, которые срывались с языка.

— Я бы хотел пообедать сегодня с вами.

Так будет лучше, верно? Лучше для всех.

Людвиг внимательно смотрел на Феличиано, но тот не мог ответить на его взгляд. Он боялся того, что мог там увидеть. Боялся разочарования, а еще больше — облегчения. Так боялся.

— Я не против, — отозвался Людвиг.

Главное теперь — улыбаться. Если он не будет улыбаться, то пропадет.

========== Действие двенадцатое. Явление IV. Незабудки ==========

Явление IV

Незабудки

— Он в Осаке, — отложив смартфон, сообщил Халлдор.

— Кто? — безразлично отозвался Андресс.

Халлдор удивленно посмотрел на брата: тот сидел, поджав коленки, и читал. Он даже не повернулся, чтобы взглянуть на него, и вряд ли вообще осознал, что именно Халлдор сказал. С Андрессом такое бывало — он полностью уходил в выдуманный мир, и тогда с ним можно было вести бессмысленные диалоги, которые он не запомнит.

— Хенрик, — все-таки ответил Халлдор.

Как он и ожидал, триггер¹ сработал. Андресс поднял взгляд от книги и посмотрел на брата с неопределенным, но от того не менее недовольным выражением лица. Он все еще был против общения Халлдора с Хенриком, но не предпринимал никаких действий, чтобы этому воспрепятствовать. Поэтому Халлдор и продолжал: из вредности и желания увидеть, как долго Андресс будет терпеть.

— Мне все равно, — отозвался Йенсенн и снова уткнулся в книгу.

Халлдор только вздохнул: уж как-как, а «все равно» Андрессу точно не было. Он злился, ревновал и нервничал — Халлдор впервые мог прочитать своего брата настолько легко, хотя тот ничего ему не говорил. Андресс пытался казаться сильным, делал вид, что ничего не произошло, и строил из себя героя — молчаливого, конечно, не как Альфред, но все равно стойкого и несокрушимого.

Халлдор закипал. Если тебе не все равно, если ты переживаешь, если тебя это ранит — скажи! Почему нужно все держать в себе? Как будто, прожив столько лет вместе, они все еще были чужими друг другу и не могли доверять. Он уже не маленький, чтобы рассказывать ему сказки о рыцарях и принцессах! И уж тем более он не принцесса, которую нужно беречь от всех бед.

То есть выходило, что сначала Андресс бросил его совсем одного в этом мире, переложил на него все заботы и проблемы, а потом, очнувшись, снова взял на себя роль старшего — который должен быть сильнее, умнее и строже. Но Халлдор ведь уже видел его слабым! Зачем притворяться?

Это разочаровывало. Едва ли не впервые в жизни Халлдор не хотел быть похожим на брата. Он хотел все исправить, хотел помочь — но как он мог, если Андресс все держал в себе и невозмутимо отмахивался на любые расспросы? «Да, я любил тебя последние пять или шесть лет, но ты мне отказал. Забудь, ерунда». «Ох, ничего страшного, что человек, который мне нравился и который меня изнасиловал, теперь пытается помириться. Мне все равно, правда». «Ты с ним общаешься? Ох, да как хочешь, это твое личное дело».

Это же просто нечестно! Кричи, плачь, ругайся — ну хоть что-то! Не нужно держать все в себе. Ведь ты же не один. У тебя есть брат.

— Он хотел погулять с тобой, — прочитав новое сообщение, передал Халлдор. — Ты его везде заблокировал?

Андресс отложил книгу и потер глаза.

— Конечно, — ласково, как ребенку, ответил он. — И пусть делает, что хочет, но оставит меня в покое.