— Давайте уже найдем это сокровище и свалим отсюда, — прервал их Ловино. — Может, успеем до того, как сюда прибежит вся школа.

— Прости, братик, — протянул Феличиано. — Кажется, это где-то здесь?

Ловино еще раз сверился с картой и кивнул. Рассредоточившись, ребята начали обыскивать каждый уголок помещения в поисках сокровища, но то — и это было очевидно с самого начала — оказалось спрятано более надежно. Ловино несколько раз прошел мимо, прежде чем заметил решетку на системе вентиляции. Замок на ней был настолько хилый, что Альфред справился без своей лопаты.

Внутри что-то было.

Ловино глубоко втянул в себя воздух и вытащил наружу увесистую шкатулку. На ней был замок, добавленный, скорее, для видимости, потому что вскрыть его смог бы даже младенец, металл уже покрылся пятнами ржавчины и следами коррозии, время не пощадило рисунка на поверхности, но Ловино все еще видел потемневшие силуэты. Не оставалось никаких сомнений: он держал в руках сокровище своей бабушки.

— Ну же, что там? — едва не подвывая от нетерпения, спросил Альфред.

Ловино почувствовал руку брата на своем плече — тонкие пальцы стискивали с непривычной силой, и он понял, что Феличиано жутко взволнован. Возможно, он держал в руках целое состояние. Ловино откинул крышку и даже зажмурился от страха. Он еще не видел, что внутри, но знал, что там не несметное богатство. Все подсказки, которыми вела их к этому сокровищу бабушка, все песни и картины, которые он видел и слышал, все это еще задолго до обнаружения шкатулки подсказало Ловино, что внутри что-то более важное. Что-то дороже денег.

Поверх всего остального в шкатулке лежал конверт, запечатанный сургучной печатью. «Из тысяча девятьсот семьдесят девятого, с любовью», — гласила подпись. Под конвертом лежали старые черно-белые фотографии: на одной из них красивая девушка с длинными светлыми волосами прижимала к себе двух парней помладше, и от ее заразительной улыбки у Ловино невольно защипало в глазах. Под фотографиями лежало несколько кассет, наподобие той, что нашли Артур и Альфред, а сбоку пристроилась пленка. С другой стороны, бережно обернутая в тонкий платок, лежала маска, до боли похожая на те, что надевали Ловино и Феличиано в Венеции. На самом дне шкатулки лежал какой-то больничный лист с результатами анализов, но у Ловино не было времени хорошенько его разглядеть.

Дверь в подвал приоткрылась, и перед ребятами предстал не кто иной, как директор «Кагами» собственной персоной. В ярости.

__________

¹RGB - red, green, blue - цветовая схема, в которой любой цвет задается через количество красной, зеленой и синей составляющих.

========== Действие десятое. (об)Явление. Гений места ==========

ПА: (об)Явление, как история О чем-то/ком-то, а не объявление в прямом смысле слова.

(об)Явление

Гений места

— Вы у меня надолго запомните, как бардак в школе устраивать! Да вы до конца года будете тут все мне вылизывать! Устроить западню единственному завхозу! Затопить туалет! Украсть ключи! Залезть в подвал! Да кто вас только надоумил?

Гай был в бешенстве. Выходка внуков настолько вывела его из себя, что он, не стесняясь в выражениях, едва ли не впервые в жизни лично делал выговор ученикам. Обнаружив драмкружок чуть ли не в полном составе рыскающим по подвалу, он немедленно вызвал их к себе на ковер, проигнорировав встревоженный взгляд Экхарта и захлопнув дверь перед носом у Баша. Сейчас ему не было дела до того, какое наказание завхоз хочет устроить его ученикам. Сейчас Гай думал только о шкатулке, которую сжимал в руках Ловино, о потерянном взгляде Феличиано и проклинал свою доверчивость.

— Дедушка… — начал Феличиано, в надежде успокоить его гнев, но сейчас Гая уже никто не мог успокоить.

— Молчать, Варгас! Сейчас я твой директор, «дедушкать» будешь дома! Вы украли то, что я запретил вам трогать, — сурово взглянув на внуков, прорычал он. — Вы перевернули школу вверх дном, подговорили своих друзей!.. А вы! — он метнул горящий взгляд на остальных. — Нет бы надоумить этих балбесов! Тоже полезли, разнесли лестницу на крышу… да вы хоть знаете сколько ей лет? Если вы не уважаете меня, уважайте хотя бы свою школу!

Ребята выглядели напуганными и пристыженными, они никогда не видели директора в таком гневе, так что Гай, сделав глубокий вдох, попытался взять себя в руки.

— Вот что, — он сложил руки перед собой и строго взглянул на мальчишек. — Я не выгоняю вас всех из школы немедленно, только потому что до выпускного осталось всего-ничего, и у меня куча дел. Но вам придется сильно постараться, чтобы я о вас и слова плохого больше не слышал, иначе лично провожу на самолет до дома! Вы все сегодня же заступаете под руководство Баша. Пусть он до конца года распоряжается вашим свободным временем.

Гай заметил, как Йонг Су с Альфредом переглянулись с едва заметными улыбками, и прищурился. Наказание явно было не настолько суровым, как они ожидали, тем более что до конца года оставался всего месяц.

— Это еще не все, Джонс! — ударив кулаком по столу взревел Гай. — Так же на это время вы все отстраняетесь от клубной деятельности. Никаких больше репетиций, я найду способ это проконтролировать. А ты, Варгас, — взгляд непреклонных глаз столкнулся с мокрыми глазами Феличиано, — забудь о мастерской.

— Это несправедливо! — едва не задохнувшись от обиды, выдавил Альфред. — У нас пьеса на выпускной концерт, а Феличиано жить не может без своей мастерской. Вы не можете…

— Я директор, Джонс, и я могу! — перебил его Гай. — А теперь вон отсюда, пока я не выгнал вас к чертовой матери, и не забудьте спросить у Цвингли, не нужна ли ему ваша помощь! Вы двое, — суровый взгляд на внуков, — к вам отдельный разговор.

Ловино и Феличиано опасливо переглянулись, и Гай едва смог сдержать улыбку. Если что-то у него и получилось сделать хорошо, так это помирить внуков. После поездки в Венецию те снова стали неразлучны, как в детстве, словно бы размолвки между ними никогда и не было, и только сейчас Гай понял, что их сблизил не общий враг, а одно на двоих приключение. Моника и сейчас, спустя столько лет, помогла ему…

— Дедушка Гай, прости нас, — он едва не провалился в воспоминания, когда дрожащий голосок Феличиано вернул его в реальность.

— Мы не сделали ничего плохого, — Ловино от обиды надулся и прикусил губу. — Это сокровище нашей бабушки, и мы имели право знать.

— Ты мне еще тут права покачай, — беззлобно шикнул на него Гай. — Разнесли школу, обидели Баша, залезли в подвал… И я не говорю о том, что вы пробрались в мой кабинет и украли блокнот в Венеции!

— Мы хотели найти сокровище, — Гай видел, что Ловино и самому стыдно за содеянное, но старший внук всегда был слишком упрям для того, чтобы открыто признать свою неправоту.

— И стоило оно того? — немного язвительно поинтересовался он, кивнув на шкатулку.

— Расскажи нам о ней, дедушка, — попросил Феличиано, виновато пряча глаза. — Теперь-то ты не можешь больше скрывать правду и обманывать нас, — Гай хотел возмутиться, но внук продолжил. — А как же мама? Она знает?

Этот разговор уходил совсем не в то русло, в котором он планировал его провести. Но Феличиано смотрел уверенно и прямо, и пусть Гай прекрасно знал, как легко сломить его настрой, взгляд Ловино, до сих пор хранившего молчание, яснее всяких слов говорил, что брата он в обиду не даст. А из двух зол, как говорится…

— Не знает, — признался Гай, хотя хотел сказать совсем другое. — Ваша мать предпочла сбежать от меня к Варгасу, так и не дождавшись ответов. Итак, вы хотите знать, кем была ваша бабушка? — Феличиано и Ловино, переглянувшись, кивнули. — Хорошо, — шумно вздохнул Гай. — Когда-то у меня неплохо получалось рассказывать истории, так что не перебивайте и выслушайте меня до конца. Идет?

В шестьдесят втором умер мой отец, и старый друг мамы из Осаки предложил ей переехать к нему. Деньги у нее были только на билет в одну сторону, поэтому ей пришлось выйти за него замуж, чтобы ее не депортировали. Тогда она еще не знала, что была беременна, а когда узнала — было уже поздно. Замужем за почти незнакомым мужчиной, без друзей и денег, в чужой стране — сами понимаете, ребенок в такой ситуации далеко не самый желанный подарок от почившего мужа. Когда мне исполнилось четыре, они отдали меня в школу-интернат на окраине города, и с тех пор я видел ее всего два раза. Первый раз она навестила меня через два года, а еще через три приехал он, чтобы рассказать мне о смерти мамы.