Он не хотел, чтобы во время этой вылазки с ними что-то случилось, боялся, что кто-то из ребят может пострадать, — а ради кого? неблагодарного мальчишки! — но давным-давно понял, что отговаривать их от этой безумной затеи совершенно не имеет смысла. Все равно пойдут, так еще и его с собой брать откажутся, как паникера. И от щемящего чувства благодарности в груди на губах загоралась поневоле теплая, счастливая улыбка. Такая, как всегда — отдающая легкой грустью, разве что, да приправленная горечью. «Все для тебя, Ловино. Посмотри: все они готовы рискнуть собой ради твоего спасения. Научись уже ценить свое счастье!»

Тони не оставляли мысли о его Лови. И плевать ему было, что тот себя «его» вовсе не считал, плевать, что он уже давно не тот маленький первогодка, которого в наказание послали убирать их зал после репетиции, плевать, что он постоянно делал вид, будто не нужны ему все эти дружеские чувства. Просто плевать. Потому что Антонио где-то в глубине души верил, что Ловино все притворяется, что на самом деле он не такой уж плохой, что ему больно причинять другим страдания, но иначе он не может выразить свои чувства.

— Раз уж мы все решили, идем отдыхать и собираться? — предложил Тим, уставший от воплей Альфреда.

— Согласен, — с легкой ленцой кивнул Франциск. — Встретимся в десять у ворот?

— Может, лучше в одиннадцать? — предположил Тони. — Как раз к полуночи будем на месте.

— Хорошо, — безразлично откликнулся Бонфуа. — Matthieu, mon cher¹, не уделишь мне несколько минуток перед тем, как мы расстанемся, быть может, pour toujours²?

— Я… ну… — Мэтт замялся, стараясь слиться с фоном: Йонг Су убежал на помощь Альфреду (зачем-то прихватив с собой смартфон с включенной видеосъемкой), и он остался с Франциском, как тот бы выразился, «tete-a-tete³».

— Oh, mon petit oiseau⁴, без твоего сладкого голоска я совсем ослаб, — не стесняясь явного сопротивления, Франциск, взяв Мэттью под руку, повел его к выходу. — «Спой, светик, не стыдись»⁵.

— С-спеть? — Уилльямс все же смог отстраниться и теперь удивленно и напуганно смотрел на Бонфуа, так галантно рассыпавшегося комплиментами и красивыми словами.

— Ну, мой малыш же занимался раньше вокалом, так? — дождавшись неуверенного кивка, Франциск продолжил: — Вот и прошу тебя спеть мне, ведь я могу и не вернуться после этой ночи…

— Хватит на него давить, — сухо произнесли рядом, и Мэтт от облегчения едва не сполз на пол — Йонг Су заметил покушение на своего подопечного и поспешил на помощь. — Все будет хорошо, Мэттью, — совершенно не так, как слышать свое имя от Бонфуа: не слащаво, будто оно истекает патокой, но от того чуть ли не в разы волнительней. — Мы спасем Ловино и вернемся целыми. Все-таки с нами есть я!

Он, ослепительно улыбнувшись, потрепал Мэтти по голове, распушив и без того непослушные волосы, и, взяв за руку, повел к выходу из зала, куда уже подтягивались и остальные. Разве что Артур убирал со стола бумаги, припасенные для репетиции, а Питер, всегда дожидавшийся его до победного, собирал чашки, чтобы помыть. Альфред тоже хотел покинуть помещение и отдохнуть, но, заметив, что Пит выходит из зала, нагруженный посудой, остановился, впившись взглядом в спину Артура. Тот старательно игнорировал такую наглость, но Ал знал, что Керкленд его заметил.

— Артур, — наконец, тяжело вздохнув, решился подать голос Альфред.

— Забыл что-то? — не отрываясь от своего занятия, резко поинтересовался тот. — Забирай и проваливай.

Ну, кто ж знал? Почти мгновенно оказавшись рядом, Альфред закинул Артура себе на плечо и, не реагируя на вопли, угрозы и увесистые удары, потащил на выход.

— Совсем ополоумел? Придурок! Поставь меня, немедленно! — перемежая приказы вернуть, где взял, и отборные английские маты, Керкленд барахтался на плече Ала, понимая всю бессмысленность своих чаяний.

Американский идиот, правда, потащил его не на выход, как ожидалось, не в чулан даже, где можно было бы запереть и не выпускать до тех пор, пока они не вернутся с ночной вылазки, а наверх. Смутные подозрения подтвердились, когда Джонс, и не думая разжимать хватку, полез вверх по жуткой узкой лестнице на крышу. Артур даже замер, чтобы не свалиться ненароком — мало ли что, — решив, что отомстит Альфреду потом, сбросив его, например, с этой самой крыши, на которую он же его, по кой-то черт, вытащил.

— Ну а теперь молись, малявка, — угрожающе прорычал он, надвигаясь на почему-то во все тридцать два улыбающегося Ала.

— Артур, — тот чуть протянул последний слог, не думая отступать или прекращать так тупо лыбиться. — Не надо.

Керкленд замер, уставившись на такого странного и непривычного Альфреда. Он быстро понял, о чем тот говорил, но смущало вовсе не это — смущали глаза, эти голубые-голубые, как небо, о котором мечтал Альфред, яркие и лучистые, безумно теплые, так что невозможно было не смотреть, невозможно было не понять.

— Я буду волноваться, если ты пойдешь, — вкрадчиво продолжил Джонс. — Знаю, что ты можешь постоять за себя, — заметив, что Артур собирается возразить, поспешно добавил он, — но все равно буду. Всякое бывает, сам знаешь. А я не хочу, чтобы ты пострадал, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Я хочу видеть твою улыбку. Каждый день, каждое утро, каждый вечер. Я…

— Альфред, — стремительно краснея, Артур поспешно перебил его, боясь услышать то, что тот вполне мог сейчас сказать. — Не надо.

И снова — глаза в глаза, душа в душу — он видел невысказанную боль Альфреда, видел его беспокойство, видел и желание, наконец, все прояснить… Но сам боялся того, что может произойти дальше. И Альфред знал, что Артур боится. Он и сам чертовски боялся, волновался, как мальчишка, а уж когда Керкленд заявил, что пойдет с ними спасать Ловино… Но решимость в его глазах говорила яснее всяких слов.

— Мне приятно твое волнение, — начал Артур, — но Ловино мой подопечный. Я отвечаю за него, я беспокоюсь за него, я хочу помочь ему. Я должен это сделать, и я сделаю, что бы ты ни сказал.

— Уверен? — отчаянная, дерзкая улыбка — два шага навстречу.

— Идиот, — ладони уперлись в плечи, удерживая от дальнейшего движения. — Не делай того, о чем потом будешь жалеть.

***

Даже на хорошо освещенной площадке перед главным входом в «Кагами», казалось, было темно. Ночь незаметно опустилась на город, накрывая его беспросветным покрывалом мрака: небо было плотно затянуто облаками, так что ни свет луны, ни тем более звезд, не проникал на грешную землю. Напряжение висело в воздухе, почти осязаемое: и то ли это собиралась гроза, то ли действительно столь сильным оказалось беспокойство.

С заходом солнца все светлое, все надежды и мечты, почему-то сменилось дурным предчувствием. Конечно, это просто было волнение, но сам факт такого резкого падения настроения играл ребятам далеко не на руку: задумчивые, неуверенные — разве сможет группка подростков противопоставить что-то толпе огромных вооруженных мужиков? Франциск задумчиво грыз ноготь, что само по себе для него было немыслимо; Тим нервно теребил в руках краешек своего шарфа, почти полностью спрятав в нем лицо; Йонг Су смотрел куда-то в пустоту и молчал, бросая редкие взгляды на Бонфуа — ему ведь пришлось покинуть Мэттью, чтобы собраться, а хитрый Франциск мог этим воспользоваться; Альфред, и тот был мрачнее тучи, а это сейчас вообще сложно было представить, и Йонг Су боялся предположить, что случилось тогда в зале. Даже Тони, так оптимистично настроенный поначалу, поймал эту депрессивную волну и все никак не мог прекратить думать о том, что же вытворяли там с его Ловино, пока он тормозил. Им срочно нужен был свет, кто-то, кто сказал бы, что все получится, убедил в этом и повел за собой. Правда, появиться с минуты на минуту должен был Артур, а уж его цинизм никак не походил на достаточное условие радужного настроения.

— Вы как на похороны собрались, — мрачно поприветствовал друзей он, намекая на их «счастливые» лица, полные предвкушения хорошей драки и достойной победы. — Питер бы разревелся, едва вас увидел.